Экспедиция инженера Ларина - Михаил Белов

— Где я?

— На траулере, девушка, на траулере, — весело сказал врач. — А знаете, ещё полчаса в воде — и я не поручился бы за вашу жизнь.

Саша с облегчением вздохнула и откинулась на подушку. В каюту вошла женщина-кок — тётя Паша — и подала Саше кружку горячего кофе.

— Выпей, согреешься.

Прихлёбывая обжигающую жидкость, Саша с ужасам думала о пережитом. Холодная пронизывающая вода… Голова с рогами… Наяву это было или чудилось? Может, и всё окружающее — светлая каюта, тепло, кофе, весёлый доктор — тоже только чудится ей? Саша забегала глазами.

— Мне просто не верится. Будто всё это не настоящее…

Врач изумлённо взглянул на неё и засмеялся:

— Все мы самые настоящие.

— Как вы себя чувствуете? — вдруг раздался из-за перегородки чей-то хриплый голос.

— Кто это?

— Да старшина «Резвого», — ответила тётя Паша.

— Как хорошо! — радостно воскликнула Саша. — А катер спасли?

— Спасли, спасли!

Саша хотела подняться с койки, но врач погрозил ей пальцем — нельзя, мол, и вышел. Слёзы выступили на глазах: она действительно на судне, действительно жива. Как приятно вот так лежать на свежей постели, натянув до подбородка белоснежную простыню! И зачем куда-то стремиться, чего-то добиваться, волноваться и переживать, когда так хорошо просто жить! Жить! Как люди этого не понимают? Саша слабо улыбнулась. До чего же глупые мысли! Нет, нет, просто жить нельзя! Это слабость, малодушие. Надо жить красиво, стремиться к высокой цели. А какая у неё цель? Море? Может, нет? Как всё это сложно. Саша, задумавшись, долго лежала с открытыми глазами и не заметила, как уснула.

…Ларин и капитан Усков сидели в каюте. Они не первый год плавали вместе, хорошо знали друг друга. Капитан — много повидавший на своём веку человек — был в годах. Суровый, седоголовый, с квадратным лицом и пышными усами, он не умел притворяться. Смена чувств сразу отражалась на лице: оно могло мгновенно теплеть от быстрой усмешки и становиться жёстким, если того требовали обстоятельства. Он объездил весь мир, привык к капитанскому мостику, штормам.

— Какой стыд, какой позор! — Усков быстро барабанил узловатыми пальцами по столу. — Не спустить шлюпку! Чёрт знает что!.. Ему за юбку Анфисы держаться, а не плавать.

Ларин пил кофе и думал об Ускове. Старик любил море и морскую службу. Из-за моря он даже остался холостяком. И хотя в Петропавловске у него был собственный дом, недалеко от порта, говорили, что и на суше он ухитряется оставаться моряком, оборудовав дом, как каюту корабля. Знали моряки и о давней дружбе капитана с боцманом. Когда-то они вместе начинали полную приключений и тяжёлого труда жизнь, скитались по южным морям, голодали, спали под лодками. Потом полюбили одну и ту же девушку, долго ухаживали за ней, ревновали друг к другу. Она предпочла статного Кузьму Веригина. Молодожёны уехали на Камчатку. Друзья расстались холодно. Через много лет, когда обоим перевалило за пятьдесят, судьба опять свела их, и старая дружба возобновилась. В городе они появлялись втроём: Усков в полной парадной форме отставного военного моряка, с выпяченной грудью и с лихо закрученными усами, Анфиса Веригина, высокая, выше Ускова на голову, немного отяжелевшая, но сохранившая в свои пятьдесят лет плавную походку русской красавицы, сверкающие зубы и твёрдые, не обмякшие губы, и сам Кузьма Веригин, с каланчу ростом, сажень в плечах, с пудовыми кулачищами. Капитан суетился вокруг Анфисы, ухаживал, то и дело подкручивая усы, сияя от счастья. Она принимала ухаживания, как должное: величественно, царственно. Кузьма Веригин, чуть ссутулясь, с добродушной снисходительностью посматривал на эту картину: в сердце не было места ревности.

«Кровно обиделся старик, — думал Ларин. — Молодёжи на судне, конечно, много. Но, может, потому и дали столько новичков на траулер, что старик требователен. Требователен до придирчивости… Будут у нас моряки на судне, будут настоящие, влюблённые в море».

— Вы что же молчите, Василий Михайлович?

— Полно, Иван Константинович, полно, — инженер положил горячую руку на узловатые пальцы капитана. — Ведь Веригин не так уж и виноват. Сами знаете, народ первый раз в море, да ещё в такую погоду. Обучите юнцов, сделайте их добрыми моряками. В таком деле Веригин — первый помощник…

— Мне ещё не приходилось обучать команду в плавании. И зачем это, Василий Михайлович? Мы с вами не на учебном судне. У нас спецзадание. — Усков, всё более раздражаясь, закончил: — Заверну траулер в порт. Пусть начальник флота решает.

Ларин задумчиво поглядывал на капитана.

— В порт заходить незачем, и начальника флота не надо беспокоить, — сказал он. — Людей всё равно не дадут, потому что их нет. Самим надо готовить моряков.

— Это не моё дело. Пусть готовят, кому положено…

— Ох, и строптивый вы человек, Иван Константинович! Трудно с вами договориться.

— Что поделаешь, такой уж уродился, Василий Михайлович, — усмехнулся Усков и, подумав, добавил: — Ладно, бог с вами! Сдаюсь.

— Вот это совсем другой разговор, — весело блеснул глазами Ларин. — Значит, будем обучать молодёжь. Но об этом потом. Сейчас надо решить, что делать с катером.

— А что нам решать? Есть старшина, пусть он и решает. Щербань двигатель проверял — исправный. Шторм утихает…

Усков наклонился вперёд. Свет настольной лампы упал на его седую голову. Ларин поставил стакан и набил трубку.

— А как чувствуют себя спасённые? — спросил он, затягиваясь дымом.

— Доктор говорит, с ними всё в порядке, — Усков отпил из стакана глоток кофе.

— А женщина как?

— Какая там женщина! Девчонка! — сердито сказал Усков. — Сидела бы дома и жениха ждала, так нет — погнала нелёгкая в море…

Ларин рассмеялся.

— Чего смеётесь? — Усков сощурился. — Морская служба — дело серьёзное, грубое. Она требует силы. И потом вообще — девушкам не место на судне: один беспорядок. Нет ещё у нас на этот вопрос правильного взгляда. Мол, равноправие… Вот был я недавно на Анапкинском рыбокомбинате. Там девчата разделывают кету. Каждая рыбина — пять килограммов. Попробуй повозись! А бригадиром у резчиц здоровенный такой парень. Ходит, руки в брюки, и подгоняет девушек, да ещё и посмеивается. Разве это порядок? Я разозлился, не стерпел, кажется, даже накричал на него. В конторе комбината только плечами пожимают: нет, чтобы заменить бригадира женщиной, как-то облегчить их труд. Видите ли, нет специальных разделочных станков. А почему, спрашивается, нет? Вы бы посмотрели на руки этих девчат. А ведь коммунизм строим, Василий Михайлович…

— Честные руки труженицы… Стыдиться тут нечего, а тем более упрекать женщин.