Магия. Инкорпорейтед - Роберт Хайнлайн

Я никогда не обращал особого внимания на методы магов и относился к ним, как, по слухам, Томас Эдисон относился к математике: когда она была ему нужна, он ее применял. Но миссис Дженнингс — другое дело. Мне очень хотелось понять, что она делает и почему.

Я знал, что она нарисует кучу каббалистических знаков внутри кругов. Тут были пятиугольники различных форм, какие-то надписи — я подумал, что это еврейский шрифт, но Джедсон сказал, что нет. Мне особенно запомнился знак вроде длинной буквы «зет», оплетающей мальтийский крест.

Были зажжены еще две свечи и поставлены по бокам первой. Затем она достала кинжал — Джедсон назвал его артейм — и воткнула его в одну из фигур в вершине большого круга так сильно, что рукоятка вздрогнула и продолжала вибрировать все время.

В центре большого круга она поставила складной столик, села за него, вытащила маленькую книжку и начала читать беззвучным шепотом. Я не мог разобрать слов, но, признаться, и не хотел. Так продолжалось некоторое время. Я вгляделся и увидел, что маленький круг занят котом Серафимом. Он остался взаперти дома, когда мы уходили, а теперь спокойно сидел здесь и следил за всем происходящим с вежливым интересом.

Она закрыла книгу и бросила щепотку порошка в пламя большой свечи. Пламя ярко вспыхнуло и дало облако дыма. Я был не вполне уверен в том, что случилось несколько позднее, потому что дым ел мне глаза, кроме того, Джедсон сказал, что я вообще не понял цели окуривания. Во всяком случае, я предпочел бы верить своим глазам. То ли дым сгустился, то ли скрыл появление — одно из двух, — но я пропустил это действие.

В центре круга напротив миссис Дженнингс стоял маленький сильный человек примерно четырех футов роста. Плечи его были значительно шире моих, а верхняя часть рук с выпирающими мускулами — толщиной с мою ляжку. На нем были штаны, котурны и остроконечный колпачок. Кожа его была безволосая, грубая, землистая, тусклая. Все на нем было таким же тусклым, однотонным, только зеленые глаза злобно сверкали.

— Ну, — жестко сказала миссис Дженнингс, — ты тут немало поработал. Что ты скажешь в свое оправдание?

Он угрюмо ответил, как пойманный, но не раскаивающийся, на незнакомом мне языке, изобилующем гортанными и свистящими звуками. Она некоторое время слушала, а потом оборвала его:

— Меня не касается, кто тебе велел, ты должен считаться со мной! Я требую, чтобы этот вред был исправлен — немедленно и четко!

Он быстро злобно ответил, и она перешла на язык, на котором отвечал он, так что я не мог следить за смыслом, но было очевидно, что речь шла обо мне, так как он несколько раз бросал на меня злобные взгляды и наконец плюнул в мою сторону.

Миссис Дженнингс немедленно отреагировала, хлопнув его по губе тыльной стороной ладони. Он посмотрел на нее взглядом убийцы и что-то сказал.

— Ах, так? — сказала она, протянула руку и, схватив его за загривок, наклонила вниз. Затем сняла с себя туфлю и стала звучно хлестать его. Гном взвыл, но затем замолчал и только дергался при каждом ударе.

Затем она встала и швырнула его на землю. Он поднялся и тяжело заковылял в свой круг, потирая тело. Глаза миссис Дженнингс сверкали, голос звенел, в ней не было уже никакой слабости.

— Вы, гномы, слишком много из себя корчите! Я никогда не слышала о таких вещах! Еще одна ошибка с твоей стороны — и твой народ увидит, как ты получаешь трепку. А теперь убирайся! Объясни своему народу его задачу и созови своих братьев и собратьев. Во имя Великого Тетраграмматона, покинь назначенное тебе место!

Гном исчез.

Следующий посетитель пришел почти сразу же. Сначала в воздухе носилась искорка. Она выросла в живое пламя, в огненный шар шести дюймов в диаметре, если не больше. Он плыл над центром второго круга на уровне глаз миссис Дженнингс. Он танцевал, кружился и пылал, хотя гореть было нечему. Я понял, что это саламандра, дух огня, хотя никогда ее не видел. Кем же еще мог быть этот шар?

Миссис Дженнингс некоторое время молча смотрела на саламандру. Похоже, она, как и я, восхищалась ее танцем. В саламандре была жизнь, поющая радость, безотносительно к человеку. Основаниями для ее бытия были гармония цветов и изгибов.

Полагаю, что я достаточно прозаичен. Во всяком случае, я всегда жил по принципу: делай свою работу, а все остальное пусть само о себе беспокоится. Но здесь было нечто, имеющее ценность само по себе, независимо от вреда, который, по моим стандартам, оно приносило.

Миссис Дженнингс говорила чистым, поющим сопрано без слов. Саламандра отвечала льющимися переливами цветов. Миссис Дженнингс повернулась ко мне.

— Она охотно признается, что сожгла твой участок, но ее пригласили это сделать, а она неспособна оценить свою точку зрения. Мне не хочется принуждать ее к тому, что противно ее природе. Нет ли у тебя какой-нибудь просьбы к ней?

Я задумался на мгновение.

— Скажи ей, что счастлив видеть ее танец.

Миссис Дженнингс снова запела. Саламандра закружилась, запрыгала, огненные усики завертелись, сливаясь в сложные, восхитительные узоры.

— Это очень хорошо, но недостаточно. Подумай еще о чем-нибудь.

Я подумал.

— Скажите ей, что она мне очень нравится. Я сделаю в своем доме камин, пусть она живет в нем, когда захочет.

Миссис Дженнингс одобрительно кивнула и снова запела. Я почти понял ответ саламандры, но миссис Дженнингс перевела:

— Ты ей нравишься. Можно ей приблизиться к тебе?

— Она не сожжет меня?

— Здесь — нет.

— Тогда пожалуйста.

Она нарисовала «Т» между нашими двумя кругами. Саламандра прошла близко к кругу, как кошка в открытую дверь, и закружилась вокруг меня, слегка касаясь моих рук и лица. Прикосновение ее не было горячим, а покалывало, как от вибрации. Она проплыла по моему лицу. Я погрузился в мир света, как в центре северной зари. Сначала я боялся вздохнуть, но потом вздохнул, и никакого вреда мне от этого не было, хотя покалывание усилилось.

Странная вещь: с тех пор как саламандра коснулась меня, я ни разу не простудился, а раньше всю зиму страдал от насморка.

— Хватит, хватит, — сказала миссис Дженнингс, и облачко пламени вернулось в свой круг. Музыкальная дискуссия возобновилась, и они, видимо, сразу договорились, потому что миссис Дженнингс удовлетворенно кивнула и сказала:

— Уходи, огненное дитя, и возвращайся, когда будешь нужна. — И она повторила формулу, которой пользовалась для гнома.

Ундина появилась не сразу. Миссис Дженнингс снова взяла книгу и монотонным шепотом читала. Мне захотелось спать, в палатке было душно, но в это время зашипел кот. Он взглянул на центральный круг, выпустил когти, выгнул спину и распушил хвост.