Останься - Кеннеди Эль

И в кои-то веки вселенная заодно со мной. Мы забиваем трижды во втором периоде и дважды – в третьем. Мэтт Эриксон забивает гол и зарабатывает очко за результативную передачу. Оба раза я кричу что есть мочи. «Буффало» отстают, и за три минуты до конца игры наши ведут со счетом 5:2.

Уставшая и потная, я смотрю, как мои герои выстраиваются для еще одного вброса. Они знают, что принесут домой победу, и весь стадион замирает в ожидании.

– Вау, – выдыхаю я и обмахиваю свое разгоряченное лицо. – Это так заряжает. Я уже больше года не…

– Занималась сексом? – заканчивает за меня Дженни.

– Не ходила на хоккей, – исправляю я, хотя и ее вариант подходит.

– Эй! – Дженни возвращает мое внимание к арене. Естественно, мой взгляд тянется к любимому игроку. – Эриксона удаляют за подножку.

И правда, комментатор объявляет малый скамеечный штраф. И внезапно объект моих воздыханий едет прямо на меня, выглядит он очень угрюмо. Никогда еще я не была к нему так близко. И то, как его плечи двигаются при каждом шаге, будит во мне необычный голод.

Это странно, что у меня фетиш на плечи? «Соберись», – говорю я себе, когда он опускается на скамью. Это просто его подкладки. Но от этого становится только любопытнее, как он выглядит под ними.

И в этот момент он поворачивает голову.

– Боже мой! – пищит Дженни.

То же самое думаю и я. Я в некотором роде застыла. Как какая-нибудь жертва мистера Фриза из комиксов, которые собирает Джексон. Я осознаю, что пялюсь на него и, вероятно, сижу с отвисшей челюстью. Но эти серые глаза! Такие будоражащие. Его фотографии в прессе не врут. [9]

Я чувствую шевеление слева – со стороны Дженни. Но я не смотрю на нее. Все еще не могу пошевелиться.

А затем – клянусь богом – его чувственные губы складываются в улыбку, и он возвращает взгляд на лед. И мое наваждение спадает. Я поворачиваюсь к Дженни и собираюсь что-то сказать. Она все еще держит свой плакат. Нет – она держит другой плакат.

– Господи. Что ты наделала?

– Просто маленькая смешная шутка, – говорит она и прячет плакат под сиденье.

– Дженни! – Я едва дышу, пытаясь удержать ее руки и взглянуть на надпись еще раз.

«ХТЭ СВОБОДНА!» – кричит плакат.

– Что… О боже. Ты не могла этого сделать! – От стыда меня бросает в жар.

Быстро, как ниндзя, она перехватывает мои запястья.

– Дыши, ладно? Он назвал тебя милой, ради всего святого. Я просто слегка его подтолкнула.

– Он клиент!

– Мне плевать! Это твоя жизнь, Хейли. Другой не будет. Прежняя Хейли была самой уверенной женщиной, которую я знала. Верни мне ее, ладно? Перестань поджимать хвост, как обиженный щенок, и закрути роман с этим мужчиной. Умоляю тебя, ну же. Любые дрожикания того стоят.

– Любые… Что? – Дженни нравится выдумывать слова, но сегодня я слишком потрясена, чтобы разгадывать их значение.

– Волнения. Бабочки в животе. Ты от одного его взгляда почти заработала аневризму.

– Неправда. – Вообще-то, правда. – Только тогда, когда я увидела твой дурацкий плакат.

Дженни только ухмыляется. Звучит финальная сирена, и пятнадцать тысяч фанатов встают с мест, чтобы поздравить свою команду.

Что ж. Даже если я умру от стыда, когда получу следующее сообщение Снайпера87, по крайней мере, мы победили «Буффало».

Чрезвычайная ситуация за завтраком

ХТЭ свободна.

На следующее утро после игры я все еще хихикаю себе под нос. Сама идея с плакатом была забавной, но ярко-красные щеки женщины, сидящей рядом с той, что держала его? Это было бесценно.

И даже с лицом цвета спелых томатов Красотка выглядела роскошно, вживую даже красивее, чем на главной странице сайта. У нее темно-голубые глаза цвета океана после шторма. Смотреть в них было настоящим удовольствием – пусть это и длилось несчастные три секунды. Даже сейчас мне не верится, что она пришла на игру, хотя пропустить матч, имея такие билеты на руках, было бы глупостью.

Возможно, мне стоит пригласить ее на ужин.

Я думаю над этим, пока чищу зубы в главной ванной. Полощу рот, сплевываю, рассматриваю свое отражение в зеркале. За несколько дней у меня появилась русая щетина. Глаза немного воспалились. А волосы, которые я обычно регулярно подстригаю, отросли и торчат во все стороны. Весь мой вид говорит о том, что я не готов звать Красотку, да и вообще ни одну женщину, ни на какое треклятое свидание.

Гребаный развод.

Последние восемнадцать месяцев я злюсь на Кару за то, что она меня бросила. Хоть мы и переживали трудный период, я бы никогда так с ней не поступил. Но иногда случается, что… Я… Черт, иногда я чувствую… Облегчение.

От стыда мне невыносимо смотреть на себя в зеркало. Ненавижу, когда такие мысли пробираются в голову. Мне не легче от того, что мой брак разлетелся в прах. Мне грустно.

И я чувствую облегчение.

Нет, я несчастен.

Но также чувствую облегчение.

Беззвучный вопль рождается у меня в горле, но не находит выхода. Я шагаю в спальню и хватаю чистые вещи из шкафа. Черт, ладно. Приходится отступить перед напором моего предательского подсознательного – последний год с Карой был очень даже отвратительным.

«Только последний год?» – насмехается мой проклятый мозг.

Ладно, может быть, больше года. Может быть, еще задолго до этого я чувствовал, что наш брак распадается. Честно говоря, размолвки начались с рождения близняшек. А там, если не брать во внимание, что Кара страдала необоснованной ревностью с долей собственничества, а я часто уезжал и иногда ленился, наши первые два года в браке были превосходными. Но вот когда появились девочки, Кара решила, что я все делаю неправильно и отныне все будет, как она скажет, – а она никогда не искала легких путей.

Не поймите меня неправильно, я не виню детей в наших проблемах. Я люблю своих девочек. Я ни за что в мире не отказался бы от них.

Бззззззз.

Я радуюсь, когда телефон на прикроватном столике начинает разрываться. К слову о моих девочках…

Я хватаю трубку и нажимаю кнопку, которая соединит меня со швейцаром.

– Томми, старина, – говорю я довольно. – Пожалуйста, скажи мне, что ко мне поднимаются две прекрасные леди.

– Три, – уточняет он, и я слышу улыбку в его голосе. – Они только что вошли в лифт.

– Спасибо. – Я вешаю трубку и натягиваю спортивные штаны, потом набрасываю на себя худи с логотипом команды и спешу открывать дверь. Гигантские окна на всю комнату сияют в рассветных лучах. Сегодня восхитительный день: небо голубое, а на ковре у меня приютились солнечные зайчики. В квартире по-летнему тепло, но снаружи такая холодина, что можно легко отморозить жопу.

Мне не терпится услышать их стук в дверь. Девочки останутся у меня до завтрашнего утра, а потом мама заберет их к родителям в Маркхем, славный пригород на северо-западе, где они и проведут весь следующий день.

Я ужасно расстроился, когда узнал, что они не останутся у меня завтра. Мне хотелось указать Каре на то, что ее родители и так видятся с внучками каждую пятницу за обедом – они завели эту традицию, когда малышки еще носили подгузники, – но спорить с моей бывшей как о стену горохом. Последнее слово всегда за ней. Всегда.

– ПАПОЧКА!! – визжат два тонких голоска, как только я открываю дверь.

Наклоняюсь, чтобы взять дочек на руки. Две пары маленьких ручек обхватывают меня за шею. Два изящных личика смотрят на меня с восхищением и заливаются хохотом, пока я целую их пухленькие щечки.

– Боже, как я по вам соскучился! – Я прижимаю своих четырехлетних дочек к груди, и меня переполняют чувства.

– Я тоже скучала, папочка! – кричит Джун.

– И я! – не отстает Либби.

– Правда? Как дела у моего жучка? – Я ворошу темные волосы Джун, а потом делаю то же самое с ее близняшкой. – А у моей Либби-Лу? [10][11]