Ненастоящему - Ольга Ларионова

Когда автоматические каталки, унося два безжизненных тела, скользнули в операционную и створки двери за ними медленно сомкнулись, Сарри осталась совсем одна в огромном приемном покое, словно специально предназначенном для того, чтобы в ожидании исхода тяжелой и долгой операции бесконечно кружить по его чуть поскрипывающему полу, отмеряя из одного угла в другой шестьдесят шагов. Сарри знала это совершенно точно: шестьдесят шагов. Доктор Уэда любил повторять: "Ожидающий исхода операции находится почти в таком же тяжелом состоянии, что и оперируемый". Поэтому к ожидающим всегда выходил кто-нибудь из младшего персонала, чтобы вместе кружить по этому овальному, затененному широколиственной зеленью покою.

К Сарри не вышел никто, и она была благодарна за это. Ей не нужны были никакие объяснения, она с точностью до секунды знала, когда тела будут перенесены с каталок на столы, сколько еще потребуется для дезинфекции кожи, выдачи рекомендаций кибердиагностером и прочих предварительных процедур. А люди уже давно наготове. И вот сейчас, в этот самый миг, они приступают... Еще несколько секунд. Уже приступили. Значит, выбор сделан - выбор беспристрастный и безжалостный, потому что никто из тех, кто был причастен к этому выбору, не мог быть пристрастным хотя бы в силу своего неведенья: для всех них оба Арсиньегаса были совершенно одинаковы. Она одна могла бы мгновенно и безошибочно найти СВОЕГО Дана. Но выбор уже сделан. Теперь ей остается только ждать - бесконечные часы смертной муки за другого. А потом на стенном экране появится утомленное, но обязательно благодушное личико старшей сестры, в обязанности которой входило вещать своим милым голоском: "Ну а теперь отдыхайте - все обошлось. Операция была на редкость удачной, сам доктор Уэда..." На измученных ожидающих этот небесный голос действовал безотказно они мигом "выздоравливали от сопереживаний".

Операция будет удачной. В доктора Уэда она верила, как в бога,- уж если есть один-единственный шанс, то операция будет "на редкость удачной", не меньше. И только для нее, Сарри Сааринен, эта традиционная мажорная формулировка будет пустым звуком - она не будет знать главного: выжил ли ЕЕ Дан? Ей было бы достаточно одного взгляда, достаточно не шепота - лишь звука его дыхания. Но Мерилайндская клиника навсегда закрыта для нее, потому что именно здесь она совершила свое... преступление? Или открытие?

Судя по тому, что никто к ней сейчас не вышел,- первое. Сарри зябко повела плечами,- оказывается, на ней все еще была накинута нерпичья шубка, в которой она бежала от дома до посадочной площадки космодрома, где рухнул гидромобиль; она бежала, зная только одно: разбился ее Дан, и все остальное было недоступно ее слуху и сознанию.

Разбился ее Дан. Человек, который был для нее тем, чем не мог быть ни один мужчина всего света ни для одной из женщин Вселенной. Ее Дан - бездушное тело, лишенное сознания существо, одно из миллионов тех, кто, подобно напророченному макбетовской ведьмой, "не был женщиной рожден"; неодушевленная оболочка, в которую она сумела вложить бесплотный отпечаток души настоящего Арсиньегаса. Это оказалось так просто, так просто! Нужно было только прождать всю жизнь эту случайную встречу с человеком, промелькнувшим в один из дождливых августовских вечеров ее школьных каникул; нужно было терпеливо, год за годом, десятилетие за десятилетием, ждать повторения этой встречи и, дождавшись, понять, что это все и третьей случайности уже не будет, и что сейчас, не узнав, не припомнив, не угадав ее неистовой и затаенной любви, он пройдет мимо и исчезнет в широколиственном шорохе августовского школьного парка...

Она пережила все это, и этого оказалось достаточно, чтобы в ее мозгу четко и ясно определилось решение проблемы, на которую ни одному мировому светилу не хватило не таланта, не эрудиции - нет, просто интуиции.

Решение сформулировалось, когда она подслушала слова доктора Уэды: "Мозг донора не хочет просыпаться..." И она поняла.

ДЛЯ УСПЕШНОГО НАЛОЖЕНИЯ СНИМКА ПСИ-СТРУКТУРЫ НА ДОНОРА НЕОБХОДИМО В ПАРАЛЛЕЛЬ ДОНОРСКОМУ МОЗГУ ПОДКЛЮЧИТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНО МОЗГ ЧЕЛОВЕКА, СПОСОБНОГО СОЗДАТЬ ДОСТАТОЧНО МОЩНОЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ПОЛЕ ЖЕЛАНИЯ ВОСПРИНЯТЬ ПЕРЕНОСИМУЮ ИНФОРМАЦИЮ.

Шесть лет назад эта формулировка сама собой возникла в ее сознании. Гениальное открытие? Может быть. Не важно.

Но она не просто перенесла на донора все мысли и чувства настоящего Арсиньегаса. Иначе она получила бы второго Дана, который ушел бы так же безоглядно и бесповоротно, как и первый. Она сделала небольшой, совсем небольшой мнемовкладыш: заставила его припомнить тот августовский вечер и ее, девочку из второго ряда полутемного зала, с которой он теперь и до самой смерти не должен был расстаться ни на день, ни на час, ни на минуту, потому что не было ни дня, ни часа, ни минуты, которые эта девочка прожила бы без любви к нему.

Дан очнулся с этой мыслью. Шесть лет прожил с этой мыслью. Шесть лет. Только шесть лет. И - все, все, все! Как узнал о них тот, настоящий, которого она теперь боялась больше смерти, больше разлуки, больше одиночества? Тот, от которого она теперь так искусно пряталась, за которым так неусыпно следила и которому желала теперь только одного - исчезнуть, раствориться в Пространстве, сгинуть! Как совсем еще недавно с девичьим исступлением молила о чуде - о второй мимолетной встрече, так теперь она с ненасытной жадностью похитителя была готова любой ценой - любой! - уберечь свое странное, ею самой нашептанное счастье. Темными августовскими ночами ей даже казалось, что, окажись тот, первый, в ее неограниченной и безнаказанной власти,- она велела бы распять его у себя на глазах. За все одиночество ее юности. За нескончаемый страх этих шести лет.

Но когда она, придерживая на плечах нерпичью шубку, добежала до обломков мобиля, одного взгляда было достаточно, чтобы все стало, как шесть лет назад: он опять прошел мимо, не узнав, не припомнив, и теперь уже - навсегда.

И ни воли ее, ни вины не было в том, что сначала у нее вырвался крик по любимому, и только потом - по мужу.

И вот теперь здесь, в этом зале, таком огромном и пустом, что кажется, его нарочно возвели для того, чтобы в нем человек начинал привыкать к свалившемуся на него одиночеству,- и здесь она не смогла удержаться от такого же крика, когда прямо перед ней полыхнул вдруг голубым пламенем внезапно оживший экран и она увидела на нем самого доктора Уэду.

Всё.

С начала операции прошло каких-нибудь десять минут, и на экране не старшая сестра, непременный добрый вестник... Кого бы они ни пытались там спасти - и этого не удалось.

Сарри знала, что надо повернуться и уйти, не дожидаясь, пока доктор Уэда заговорит. Но для того чтобы пошевелиться, нужны были не силы, не воля - нужно было просто быть живой.