В сердце России - Михаил Иванович Ростовцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шаги шуршали по траве для нас тихо, а для кого-то очень гулко, отдаваясь по земле, этому своеобразному беспроволочному телеграфу. Приняв их своими усиками-антеннами, заспешил сползти с тропки под опавший листок тихоходный жук. Но вы прошли по лесу и ничего этого не заметили. Вы увлечены своими интересами. Ведь смотреть и видеть, многое подмечая, — совсем разные вещи. Лесные тайны открываются терпеливым, любознательным и очень любопытным людям.
Майский полдень. Мы с лесником медленно шли по едва заметной тропинке. Деревья и кусты красовались в нежно-зеленом наряде. У большой липы хотели свернуть в сторону, как вдруг впереди раздался звук ломающихся ветвей. Еще полминуты прошло, и на поляну вышло светло-шоколадной окраски животное с острыми рожками, большими глазами и настороженными ушами.
«Смотрите, косуля!» — весело прошептал лесник, доставая из сумки фотоаппарат. Мы увидели будто изваянную из расплавленного золота стройную фигуру косули. Она словно застыла перед нами, казалось, хотела дать полюбоваться собою. Некоторые дикие животные обладают повышенным любопытством ко всему незнакомому, появляющемуся перед ними, в том числе и к человеку, если он не проявляет агрессивных намерений, не делает резких движений или вовсе не двигается. Но вот косуля дрогнула ушами раз-другой, а потом подняла высокие ножки, как бы танцуя, втянула воздух расширенными ноздрями, быстро раскинула уши и, круто повернувшись, бросилась вперед. Красива она была в прыжке-полете! Среди зелени замелькала ее «салфетка» — белое пушистое пятно вокруг коротенького хвоста. Вскоре косуля остановилась, удивленно подняла голову в нашу сторону, чуть ли не вместе свела уши. Казалось, что ее что-то удерживало от побега, что-то приводило в беспокойство… «От своего детеныша отводит», — уверенно сказал мой спутник. Косуля задолго до рождения косуленка выбирает себе удобное место, около которого держится. Таким местом бывают обычно густые сосновые поросли, перемежающиеся со светлыми травянистыми полянами, на которых косуля кормится по зорям и ночью, а днем отдыхает, лежа в густой заросли молодого сосняка. Маленький беспомощный косуленок пока не ходит с матерью, затаивается среди травы или под кустом и ждет, когда мать подойдет и покормит его. Малыш тогда похож на серо-желтую кочку земли. С молочком матери впитывает косуленок сторожкое внимание к бесчисленным звукам и шорохам леса. Страхом наполнен он перед опасностью, которая может таиться в каждом из этих шорохов, страхом перед всем, что может пахнуть иначе, чем пахнет зеленый лист. «Пойдемте, может, найдем косуленка?» — вопросительно сказал лесник.
Мы пошли к месту, откуда появилась косуля. В траве раздался слабый шорох, послышалось тоненькое жалобное блеяние. Под кустиком лежал недавно родившийся косуленок. Его красно-рыженькая спинка была усеяна белыми круглыми пятнышками, образующими четкий узор продольных полос на лоснистой шкурке. Солнечные лучи смешались с крапинками косуленка так, что случайный прохожий не заметил бы его. Мы оставили косуленка в надежде, что мать вернется к нему. Пошли в глубь леса. Там, где тропинка делала поворот, дрогнула ветка: показалась косуля. Это была мать того косуленка. Не подозревая об опасности, косуля шла прямо на нас. Делая новый шаг, она красиво поднимала ногу и как бы задерживала ее на весу, пружинно согнутую. В солнечном свете виднелись ее копыта: черные, блестящие, заостренные к носку, словно туфельки. Косуля шла над овражком, в сизой голубой дымке которого время от времени вспыхивали белые искры ручья. Она шла тихо, в ней было какое-то особое спокойствие. Казалось, косуля чутко прислушивалась к всплескам ручья, доносившимся к ней со дна оврага, воспринимала все, что сейчас молчало, но могло бы вдруг зазвучать: чей-то вздох, притаившийся шорох. Но как будто все кругом, кроме одного только ручья, замолкло. Настороженные уши косули не могли уловить ничего, а потом чуть наклонились, и косуля стала прислушиваться как будто к шороху собственных копыт. Плавно ступая, все ближе и ближе подходила к нам. Один раз она остановилась. Приподнятая ножка, согнутая в колене и еще раз около самого копытца, изобразила перевернутый вниз вопросительный знак.
Свернув с тропинки вправо, мы стали из-за куста наблюдать за косулей, а она продолжала идти. В бинокль видны были не только копытца, но и как поднимаются от вздохов ее подтянутые бока, как подергивается усатая мордочка, и слышались вздохи, спокойно-глубокие, чуть-чуть сопящие. Как только косуля поравнялась с нами, она повернула голову в сторону куста, за которым мы стояли. Два черных широко раскрытых глаза, казалось, пронизывали нас насквозь, влажные ноздри втягивали воздух. Косуля напряглась, как натянутая тетива. Она «узнавала» нас, пытаясь понять, кто все-таки перед ней: пень или живое существо, и если живое существо, то враг или нет. Однако страх взял свое, и я заметил, как косуля беспокойно поднимала задние ноги, как горбилась при этом ее спина. В ней что-то взорвалось — такая нервозная сила взметнула ее и отбросила в сторону. Рога на спине, шея саблей, задние ноги прижаты к животу, а передние стремительно вытянуты. Миг — и косули след простыл.
Солнце уже высоко Его лучи, пробиваясь через листву, золотыми снопами падали на тропинку, освещали бронзу могучей сосны. Вдруг раздалась вызывающе задиристая звучная короткая трель «Тррр-тррр-тррр», будто кто-то с размаху провел упругой палкой по стальным прутьям ограды. Иду на звуки. Впереди дуплистая сосна. Глянул вверх да так и остался стоять с поднятой головой. Прямо надо мной, высоко на сосне, но с обратной стороны на уровне верхнего дупла сидела птица с длинным носом, в пестром наряде из белых и черных перьев, ярко выделяясь на темно-буром фоне сосновой коры. Темя черное, а на затылке алое пятно, похожее на красную шапочку. Пестрый дятел! Самая трудолюбивая птица. Барабанная дробь дятла в русских лесах слышна часто. Нет для этой птицы ни урочных часов, ни выходных дней. От зари до зари долбит своим носом кору деревьев, отыскивая короедов. Пестрый дятел лечит у деревьев только кору, очищает ее
