Беспокойник - Анатолий Гладилин

А я, как говорят летчики, был в тот день в «форме». И в перерывах отпускал такие остроты, тихо, но зал слышал и грохотал, а конферансье только глазами моргал. Даже буфетчица Люся (у нее со мной старые счеты) и то сказала:

— Ну, Коля сегодня дает!

В общем, может, я и глупость порол, но знаю, что артистка меня приметила. Я так понял. Она выдала мне такого «косяка». Так, подумал я, знаю, как ты к нам относишься. Мол, «военные тупы и в искусстве не смыслят». Сейчас мы ответим.

Кончился концерт, артистов окружили. Разговорчики.

— Как бы с ней познакомиться? — говорит Гоглидзе.

— Сейчас сделаем! — говорю я.

И подхожу к роялю. Ну, тут ребята увидели, встали кругом около меня.

— А ну, Коля, вдарь чего-нибудь!

А артистка та (а она зла на меня) тихо так говорит (но все слышат):

— Вдарьте, товарищ старший лейтенант, фокстрот или камаринскую.

Ехидная девка. А сама так невинно улыбается.

Я на нее смотрю и тихо начинаю «Лунную сонату».

Постепенно все смолкают. А я играю.

Дохожу до середины, где начинается разработка, и резко останавливаюсь. Потому что подошла эта артистка.

«Это интересно», — говорит она.

«Я и не думала», — говорит она.

«Прошу вас, играйте».

Смотрю, капитан Гоглидзе обеими фарами мне моргает. А я вдруг захлопнул крышку рояля. Встал.

— Без нот не могу.

И ни разу не взглянув на нее, пошел курить в коридор. И ведь вправду, я без нот не умею. Ведь только когда у меня выпадало пустое время и подвертывался инструмент, я играл сонату. Сначала по нотам, потом на память, потом постепенно стал забывать. И я, действительно, не смог бы дальше играть. И хорошо, что артисточка раньше подошла. А то пришлось бы просто так, без повода, встать и уйти.

Так я стою в коридоре и курю, и вдруг почему-то вспомнил маленькую комнатку, и две неоновые трубки, и Нину Петровну, и мужа ее, и, самое главное, вспомнил, каким я был тогда. Ведь я тогда многого хотел, о многом мечтал, надеялся. А чего я хочу сейчас? Познакомиться с этой артисточкой? Вот так вот незаметно проскочило время, и я уже совсем другой человек. И паршиво мне стало. И самое главное, жалко, что забыл сонату. И дал я было себе слово, что обязательно вспомню ее и разучу как следует.

Но тут кто-то трогает меня за рукав. Оборачиваюсь. Стоит грустный Гоглидзе.

— Выпьем, — говорит, — Коля, пива?

И мы пошли.

ИСПОВЕДЬ ДРАНОЙ КОШКИ 

Мама мне запрещала выходить на улицу. Она боялась машин, собак и прохожих. Мама говорила, что шоферы не любят, когда кошки перебегают дорогу. Они давят кошек.

Собаки тоже рады задрать бедного котенка. Некоторые взрослые солидные собаки даже науськивают борзых щенков на беззащитных котят.

Прохожих мама боялась еще больше. Время было военное, голодное, и маме казалось, что меня обязательно кто-нибудь стащит в суп или на мыло.

Поэтому в детстве я ничего не видела, кроме своего двора. Я знала там каждую щель в заборе и выбоины в подъездах под ступеньками. Самым интересным местом была скамейка и помойка. Вечером, забившись под скамейку, я слышала бесконечные разговоры и сплетни соседей. Под скамейкой я узнала многое такое, что мне просто не стоило узнавать так рано. Это помогло мне быстро повзрослеть.

Ну а помойка! Как часто потом мне говорили:

— Ах, моя кошечка, как бы я хотел узнать, что ты таишь в своем сердце!

Им казалось, что там они найдут ответ, люблю ли я их или нет, или какую-нибудь загадку, мировую скорбь и т.д. — все, что может себе представить пылкое воображение влюбленного.

На самом деле в тайниках моего сердца хранятся сладкие воспоминания о нашей дворовой помойке. Вещи, которые сейчас до смешного обычны, незаметны, но когда-то...

Заплесневелый кусок сыра, который я подобрала в то утро, когда меня родители лишили завтрака, останется светлым пятном в моей жизни.

И как часто потом мужчины, заглядывая мне в глаза, заискивающе спрашивали:

— Чего вы хотите? Шампанское, коньяк, икру, курицу?

Я мечтала о том самом заплесневелом куске сыра, который однажды доставил мне удивительное блаженство. Ах, золотая пора детства! У каждой из нас остались святые реликвии, непонятные посторонним.

Но бывает, что дети, или щенки, или более взрослые котята силой забирали у меня какой-нибудь лакомый кусочек, с трудом найденный в отбросах. Они еще смеялись надо мной. Я тоже смеялась. Я знала, что мне нельзя показывать свою обиду. Обиженных всегда дразнят. А я с детства умудрялась со всеми ладить.

Я мечтала отомстить. Вдруг я вырасту не простой кошкой, а какой-нибудь очень большой. А вдруг на самом деле я происхожу от рыси и скоро вырасту в огромного зверя, и люди будут почтительно меня обходить, а собаки — прижиматься к заборам?

В сумерки у помойки появлялась старуха. Она всегда ходила в одной и той же юбке, которая мне казалась куском занавески, обернутой вокруг тела и заколотой булавкой. Вылинявшая красная кофточка (из мышиной шерсти, как говорила мама), а на голове два платка: один грязный, ситцевый, другой серый, вязаный. Лицо ее было типично для одиноких восьмидесятилетних старух. Но нос ее всегда был расцарапан. Он мне больше всего и запомнился — расцарапанный, но воинственно задранный. Старуха ненавидела весь двор и любила только меня. Не знаю, правда, применительно ли к ней слово «любовь», но при моем появлении ее сухой ворчливый голос смягчался.

— Киса, киса, кисуля... — говорила она мне почти ласково. Иногда мне нравилось с ней гулять. Иногда я шла за ней для того, чтобы получить огрызок колбасы. Иногда меня охватывал ужас: неужели и я когда-нибудь буду такой и единственным удовольствием для меня останется — бродить в сумерках у помойки.

И я мечтала, что, когда я стану взрослой, меня, холеную и красивую, будут почтительно выносить на подушечке из машины.

Я не буду вспоминать подробности моего детства и юности. Собственно, у меня все было, как у других. Но два события (если их можно так назвать) определили мою цель в жизни, вернее, средство к достижению этой цели. Что касается жизненных идеалов, то я уже говорила, в чем они состояли. Увы, детство нас формирует.

Итак, я еще училась, когда к старухе приехала ее дочь. Дочь подъехала на машине и в мехах. Дочери было лет пятьдесят.

Я давно подозревала, что у старухи много денег, но она чрезвычайно скупа. Теперь я поняла, откуда она их брала.

Дочь еще сохранила хорошую фигуру. От нее несло различными кремами, но морщины на лице уже не замазывались.

Но по тому, как почтительно здоровались с ней жильцы нашего дома, и даже дворник, злой барбос, и тот прошелся за ней на задних лапках и лизал пыль с ее машины, я поняла, что дочь старухи — дама почтенная и знаменитая.

Вечером я, как всегда, дремала у старухи на кушетке, смотря телевизор.

Надо сказать, что дочь, погладив меня два раза и сказав «славная кошечка», больше меня не замечала.

Старуха куда-то ушла. Дочь тоже сидела у телевизора и пила кофе с коньяком. Естественно, кофе и коньяк она принесла с собой.

По телевизору показывали ревю «Балет на льду». Молодые красивые женщины демонстрировали свои крупные бедра.

И вдруг я заметила, что дочь начала хлестать одну рюмку за другой. Более того, она не сводила глаз с экрана. Я увидела на ее глазах слезы.

— Боже мой, — зашептала она исступленно, — красота какая, Боже мой, молодость! Прелесть какая. Дуры, они не понимают своего счастья. Мне бы молодость, мне бы опять стать молодой!

И второй случай произошел, когда я поступала в институт. Мы подали заявление вместе с одним щенком из нашей школы. Щенок хорошо учился, задирал меня и насмехался над моей тупостью (вероятно, в этом проявлялось его скрытое влечение ко мне).

Щенка срезал на экзамене заносчивый доцент. Вероятно, щенок хотел показать, что он все знает. Это сразу не нравится экзаменаторам. А засыпать они умеют. Им за это деньги платят.

Настала моя очередь. Я знала предмет раз в десять хуже щенка. Но я вкрадчиво замяукала. Доцент пристально на меня посмотрел. Мы встретились вечером. Я была принята в институт.

Мне пришлось много наблюдать знаменитых женщин: ученых, писательниц, партийных работников, колхозниц, депутатов. Они всегда были в центре внимания. Но стоило появиться мне, как все мужчины начинали косить в мою сторону, и никакая слава не могла затмить моей красоты.

А встречая взгляды мужчин, я поняла, что для них — страшнее кошки зверя нет.

Мужской пол делится на котишек и котофеев. Котишки, как правило, молоды, и все, что они делают, посвящено нам, кошкам. В конечном счете деньги, успех, образование, спорт, остроумие, поездки за границу им нужны для того, чтобы произвести больший эффект на нас и отхватить кошку получше или переспать с максимальным количеством кошек.