Биплан «С 666». Из записок летчика на Западном фронте - Георг Гейдемарк

Я бросаю взгляд вниз: мы летим как раз над французскими резервными позициями. Я толкаю Энгмана и указываю ему на них. От всего сердца мы оба смеемся: как это нас так угораздило!

«Ну, теперь уж все равно, – думаю я: – попытаемся-ка перелететь, спустившись под облака. Пусть нас лучше французы угостят шрапнелью, чем опять болтаться в этой ужасной облачной пустыне.

Я напряженно осматриваюсь кругом: куда попадет первый выстрел? По-видимому, противник нас еще не нащупал. Да и где ему. ведь мы свалились прямо с облаков… Я крепко держусь за кабан и привстаю на цыпочках, чтобы посмотреть вперед, над верхней поддерживающей поверхностью, – не видать ли там разрыва… Нет, ничего…

Постепенно мною начинает овладевать беспокойство: да когда же, господа французы, вы выпустите свой первый снаряд? Право, пора начинать!

Я кидаюсь от правого борта к левому, от левого к правому, опять подымаюсь на цыпочках, чтобы посмотреть вперед… Потом я снова цепляюсь правой ногой за железную ножку моего подъемного сиденья: ведь если «болтнет», то меня вышвырнет из кабинки… Опять перегибаюсь за борт: все еще ничего…

И так, медленно и томительно, мы скользим над вражескими окопами…

Я еще раз перегибаюсь вперед, вправо. Вон там, в маленьком лесочке, какая-то вспышка, а там, совсем рядом, – вторая. Огонь зенитных орудий…

И тут на меня находит странное чувство. Я уже говорил, что обстрел из зенитных орудий – искусная игра, нечто в роде шахматов… Французы посылают мне свой разрывной снаряд в такую-то точку, а я моментально передвигаюсь в такую-то… Они – туда, а я – сюда… Они – сюда, а я – туда…

Но игра – игрой, а ведь эти две первые гранаты могут сбить меня. Ведь я сижу вверху и не знаю, где они разорвутся. Быть может, если я прикажу подвинуть машину несколько вправо, то попаду в самый центр разрыва!

Ужасные, по своему напряжению, секунды… Глаза беспокойно рыщут в пространстве: где-то покажутся теперь два белых облачка?

А! вон они! Я облегченно вздыхаю. Наконец-то, начало положено! Ну, теперь пойдет потеха! Плохой прицел, господа французы… На тысячу метров влево перелет и на пятьсот – недолет. Но (чтобы им польстить) я притворяюсь, будто они попадают в цель. Легкий вираж вправо, потом прямо вперед…

Теперь, внизу, французы думают: «Ага, наши гостинцы ему не по вкусу; значит, высота, по-видимому, взята правильно, и надо ее держаться…». Ладно, думайте себе, а мы, тем временем, потихоньку выпутаемся.

Кстати, далеко ли мы подвинулись вперед? Ой-ой! Мы все еще над резервными окопами противника, все еще в сфере огня зенитных орудий… Плохо дело… Сегодня я не нахожу в этом обстреле никакого удовольствия, ибо французы нащупывают нас гораздо быстрее, чем обычно.

Тррах! тррах!

Теперь их штучки уже так близко, что их треск заглушает рев мотора.

Тррах!

Я вздергиваю головою и успеваю во-время заметить, как совсем близко за нами пролетает черный стакан шрапнели. Энергичным толчком в плечо я приказываю Энгману сделать вираж влево.

Благодаря этому маневру, следующие снаряды разрываются, действительно, несколько правее, но поворот влево отнял у нас время и ни на шаг не подвинул нас вперед.

Тррах!

Теперь они подобрались еще ближе…

Сегодня отвратительный день!

Тррах! тррах! Что-то ударяет в деревянный пол с такой силой, что нашу птицу подбрасывает на несколько метров вверх, а затем она быстро оседает…

Неужели мы уцелели?

Оказывается, Энгман, по собственному почину, сделал вираж вправо, чтобы вырваться из пекла обстрела… Я напряженно вслушиваюсь в шум мотора: кажется, он еще в исправности и спокойно продолжает свои 1400 оборотов. А это самое главное… Но вон там, направо, в материю стяжки поддерживающей поверхности попала пуля… Хорошо, что хорошо кончается…

Но как долго, все же, это будет продолжаться?

Я совершенно не соображаю, сколько времени мы находимся под злобным обстрелом зенитных орудий… Мне кажется, что несколько часов…

Тррах! тррах!

Одна граната справа, другая слева, совсем близко от нас…

Что такое? Навстречу нам несется тонкий клочок облака… Даже не облако, нет, а только тонкая, как дуновение, вуаль… Вверху видно солнце, а снизу просвечивает земля… На мгновенье мы застреваем в этой вуали, а затем она сразу сказывается под нами, уплотняется, все больше и больше, пока совершенно не заслоняет от нас вида земли… Мы над облаками.

Все это мне кажется таким неожиданным, таким невероятно прекрасным! Мне не верится, что мы сразу избавились от обстрела… И я не могу не поделиться моей радостью с Энгманом. Я кричу ему во все горло… И, пока он глядит на меня в зеркало, я жестами объясняю ему, чему я радуюсь. Потом я несколько раз растопыриваю кулак и отрицательно качаю головой: зенитного огня больше нет!

Спустя четверть часа – облака исчезают, земля свободно расстилается перед нами, и я могу без помехи смотреть на железнодорожное полотно и пути, на вокзалы и лагери…

Отвертелись!…

Бомбардировка

С проворством обезьяны мы перемахнули через фронт еще в предрассветной мгле, потому что свежий северный ветер быстро гнал нас вперед.

Это было, конечно, хорошо и даже приятно: лететь без помех и препятствий, – но затем мы узнали и оборотную сторону медали, когда пришлось, на обратном пути, покрыть целых восемьдесят километров, борясь с упорным встречны ветром!…

Мы имеем задание: произвести воздушную разведку и, мимоходом, сбросить две бомбы, по двадцати килограммов каждая, на вокзал в Ивокуре.

Я напряженно всматриваюсь вперед…

До цели всего несколько километров.

Значит, пора снизиться, – ведь мы на высоте около 3000 метров. А кроме того, сегодня наши игрушки должны упасть куда следует: вокзал-то ведь очень небольшой и узкий.

Я хлопаю слегка Энгмана по голове. Он медленно переставляет назад рычажок газа – и мы скользим. Я бросаю взгляд направо, у мотора, и вижу, как между тросами, внизу, наискосок, уже расплываются очертания города.

2400 – 2000 – 1500 метров…

У города мы забираем вправо, затем, широким виражем, ставим самолет против ветра и облетаем вокзал.

Вдруг я удивленно осматриваюсь. Что это такое? Ведь только что нас окружала густая мгла, а теперь совсем светло. Отгадать не мудрено: на высоте в 2500 метров висела густая облачная завеса, закрывавшая нам вид, а теперь мы из нее выбрались. Ясно – откуда этот неожиданный и яркий свет…

Четырехугольные квадраты домов удивительно четко вырисовываются на фоне белых улиц. Ух! как быстро растут в величине все строения… Как быстро широкий мост через Аврель вытягивается в длину и в ширину. А как пенится вода там, за плотиной! Мне кажется, что шум ее доносится до меня даже сквозь свист тросов…