Зима в горах - Джон Уэйн

Он сидел на шоферском месте, бесцельно положив руки на большую баранку руля. Сидеть было удобно — конструктор в свое время хорошо все рассчитал. Автобус был настоящей музейной редкостью. Роджер не удивился бы, узнав, что он выпущен еще до войны или по крайней мере где-то около 1940 года. Да, конечно. Даже заклепки выглядели такими допотопными — совсем как заклепки на буксире. Да и сиденья были обтянуты, хоть и страшно потертой, но настоящей кожей, которую наверняка ни разу не меняли, а это значит, что автобус строили еще до эры эрзацев. Как интересно! Пожалуй, какому-нибудь музею следовало бы его купить. Да и рычаг переключения передач выглядел таким массивным и прочным, точно был из настоящей бронзы или чего-то там еще. Роджер осторожно двинул вперед ручной тормоз. Автобус дрогнул. И тронулся с места. Нет… Да… Он явно двигался. Должно быть, машину оставили на нейтральной передаче. Надо ее затормозить.

Но Роджер не стал тормозить. Передние колеса автобуса выкатились на асфальт. Роджер слегка повернул баранку, и теперь уже и задние колеса выкатились на асфальт, каждое с легким подскоком съехав с обочины. По ветровому стеклу ручьями бежал дождь; если бы Роджер мог включить мотор, заработали бы «дворники», но, поскольку он не мог этого сделать, приходилось смотреть на дорогу сквозь длинные полосы дождя. Правда, это было не так уж трудно, да и, кроме того, на горной дороге в столь поздний час не было движения.

Желтый веер света быстрее заскользил по темноте. Роджер почувствовал, как пьянеет от этой поистине невероятной авантюры. Он несколько раз нажал на ножной тормоз и с облегчением обнаружил, что тормоза работают хорошо. Значит, удержать автобус даже на такой крутой и мокрой дороге будет несложно. Он уверенно сжал руль. Он ехал! Ну, что ты на это скажешь, Беверли? Очень бы ему хотелось, чтобы она сейчас увидела его. «Тебе полезно прогуляться и немного поостыть». Так вот, старина Роджер слишком rusè[6], чтобы не найти выхода из положения. Он взял и добыл себе автобус, чтоб доехать до шоссе. Теперь-то он знал, что безусловно доберется туда. Пусть он поступил незаконно, антиобщественно, но он поедет на автобусе — и дело с концом.

Роджер устроился поудобнее на шоферском сиденье и спокойно вел автобус. Спешить было некуда. Дорога шла под уклон, так что машина будет катиться, а только это и требовалось. Он весь сосредоточился на своем занятии. Неплохо он ведет машину, даже просто хорошо. Он ехал, строго держась своей стороны дороги, и длинное тело автобуса легко повиновалось ему. Впереди возник новый поселок — на этот раз одна-единственная улица, сбегавшая вниз под откос, с неизбежной темной громадой церкви по одну сторону и не менее неизбежной группой муниципальных строений — по другую. Здравствуй и прощай! Узнает ли он когда-нибудь название этой деревушки? А вот и автобусная остановка — он проехал мимо, но никто и не подумал его остановить. Конечно же, нет: люди ведь знают расписание.

Шины шуршали по мокрой дороге; мимо плыли каменные ограды и деревья. Очень скоро Роджер почувствовал, что автобус сбавляет скорость. И впереди увидел огни машин на прибрежном шоссе. Эскапада была почти окончена. Здесь он сможет раствориться в ночи, и никто никогда не докажет, что он вообще хотя бы приближался к этому автобусу. Отлично выполненное преступление. И абсолютно безобидное. Конечно, известные неудобства кому-то это причинит, вызовет некоторую досаду, но разве это соизмеримо с неудобствами и досадой, которые испытал бы он, если бы ему пришлось проделать весь этот путь пешком, да еще без плаща? Никаких угрызений совести Роджер не чувствовал. Да он их и не почувствует, если автобус будет цел. А вот теперь осторожно. Надо выводить его на обочину.

У слияния дороги с шоссе сбоку шла широкая полоса травы. Времени на раздумья не было. Сквозь исхлестанное дождем ветровое стекло Роджер вглядывался в приближавшуюся к нему траву. А что, если там канава? Нет, непохоже. Придется рискнуть. Он крутанул баранку. Автобус послушно свернул с дороги; сначала ближайшие к обочине колеса перебрались на траву, а через секунду-другую туда мягко перекатилась и вторая пара колес. Роджер нажал на тормоз. И, весь напрягшись, застыл: а вдруг колеса скатятся сейчас в невидимую канаву, и автобус упадет на бок?.. Но этого не произошло. Земля под колесами была твердая. Автобус остановился. Ограда рядом с Роджером перестала двигаться, и камни ее бесстрастно смотрели теперь к нему в окно. Приключение окончилось.

Роджер быстро выключил свет, открыл дверь, вышел из автобуса и закрыл за собой дверь. Автобус выглядел так же, как в тот момент, когда он наткнулся на него. Так же поблескивала желтая краска, так же барабанил по крыше дождь. Роджеру вдруг стало жаль, что их краткое и счастливое для него знакомство окончилось так внезапно и безвозвратно. «Прощай, — сказал он автобусу, стоя под проливным дождем, — и спасибо за помощь. Я очень нуждался в ней». С этими словами Роджер быстро пошел прочь.

Вот и шоссе. А дальше что? Разыскать ближайшую автобусную остановку? Нет, слишком уж холодно, чтобы стоять и ждать. Пусть лучше автобус нагонит его. К тому же — он вгляделся в дорогу в том направлении, куда ему следовало идти, — вот, наконец, и то, что требуется. Светящаяся вывеска. Какой-то там герб. Значит, трактир. Первым делом надо выпить, а там уже легче будет. Промокший, замерзший, усталый, но с ощущением одержанной победы, Роджер быстро зашагал к трактиру.

В зале ярко горел огонь. Он мгновенно и безраздельно приковал к себе внимание Роджера, так что он не успел даже окинуть взглядом находившихся там посетителей. Ненадолго задержавшись у стойки — лишь затем, чтобы заказать себе двойную порцию виски, — он сразу же направился к пылавшим углям и склонился над ними; тепло волной ударило в него и поползло вверх по телу. От одежды пошел пар. Впервые за долгие часы он почувствовал, что согревается, согревается.

— Извольте, сэр. Ну и непогода на дворе! — сказал хозяин, ставя перед ним небольшой стакан с золотистой жидкостью. — С вас пять шиллингов, — добавил он, продолжая удерживать в руке стакан.

Роджер только тут осознал, что, наверное, производит впечатление бродяги, а быть может, даже и психа, сбежавшего из сумасшедшего дома, и, поняв, чем объяснялась последняя фраза хозяина, тотчас заплатил, а уже потом взял стакан и опрокинул его. Словно молния ударила по застывшим нервам его желудка, и мгновенно кровь быстрее побежала по жилам.

— А-а-а, — тихо вздохнул он и улыбнулся хозяину. — Ну, а теперь дайте-ка мне еще пинту горького пива.

Хозяин аккуратно улыбнулся. Это был маленький, очень сдержанный человечек в очках без оправы, придававших ему вид банковского служащего. Он ловко налил Роджеру кружку, поставил ее перед ним и сказал:

— Пожалуйста, два шиллинга.

«Пожалуйста» объяснялось тем, что Роджер получил право на вежливое обращение, заплатив как джентльмен, прежде чем выпить.

Взяв пиво, Роджер снова вернулся к огню. Он решил посидеть в тепле, пока совсем не обсохнет. Сейчас, и только сейчас, он заметил, что, помимо хозяина, в зале было еще три человека — и все мужчины. По другую сторону очага сидел маленький тощий человечек с морщинистым обветренным лицом, в чрезмерно большой шапке и чрезмерно больших сапогах. Где-то посредине между ним и дверью сидел совсем юный темноволосый мальчик, с застенчивым, еще наивным лицом. Только глаза выдавали его — они были какие-то озабоченные, настороженные. Напротив Роджера, сразу за дверью, у самого бара сидел другой юноша могучего телосложения, с физиономией боксера. У него были глубоко запавшие глазки, вьющиеся волосы, с виду жесткие, как горный вереск, и огромные кулачищи, которые он внимательно разглядывал при свете ламп.

Когда Роджер вошел, этот квартет вел общую беседу на валлийском языке. Только сейчас Роджер вспомнил, что он еще застал фразы две-три из этой беседы, а потом она умерла, захлестнутая молчанием, которое обычно наступает при появлении нового человека. Молчание это, однако, затягивалось: присутствующие явно хотели посмотреть, не начнет ли Роджер разговор или хотя бы не объяснит ли, почему он бродит с непокрытой головой и без пальто непогожим осенним вечером, да еще в Северном Уэльсе.

Решив в какой-то мере пойти навстречу их ожиданиям, он повернулся к человечку в чрезмерно больших сапогах и сказал:

— Ну и переменчивая же у вас тут погода.

— Оно конечно, — сказал человечек после некоторой паузы, в течение которой он глубокомысленно обдумывал слова Роджера, — если не знать примет.

— Меня, во всяком случае, это застало врасплох, — сказал Роджер. — Когда я сидел и обедал там, наверху, — и он неопределенно махнул рукой в направлении гор, — я бы в жизни не сказал, что может пойти дождь. Великолепный был день. А через какой-нибудь час прямо разверзлись хляби небесные.