Выход 493 - Дмитрий Матяш

— Так о чем тогда речь, Василий Андреевич? — Приподнял брови генерал. — Если вы сами понимаете, что я прав, то зачем вы продолжаете вносить в совет диссонанс?

— Вы спрашивали, помню ли я, что было пятнадцать лет назад и в самом начале? — продолжил Василий Андреевич, никак не отреагировав на слова генерала. — Я помню больше. Помню зеленый трехметровый забор в центре Киева и вывеску о возведении новой станции метро. — Его голос задрожал, то ли от боли, то ли от нарастающей ярости, но он упорно не хотел поворачиваться лицом к столу. — Помню, как каждую ночь вывозилось за город сотни тонн накрытой брезентом земли, дабы простые граждане не поняли, что строится в центре Киева никакое не метро…

— Василий Андреевич! — Перебил его генерал. — Это не относится к теме!

— … а Укрытие, — снова не придав словам генерала значения, продолжил Василий Андреевич, — на случай возможной — еще тогда ведь никто не знал, что она очевидна, — он понизил голос, проговорив следующие слова почти шепотом, — ядерной войны. А она еще как была возможна! Помню, масс-медиа во все горло кричали, что угроза есть, а вы… — Он резко обернулся и вонзился взглядом в ошарашенного генерала Толкачева, пришпилив его к спинке стула, как бабочку для коллекции. — Вы, будучи министром обороны, утверждали, что ее нет! Я помню это! Я помню, как вы, сидя в своем кабинете, опровергали слухи, говоря, что конфликт улажен и беспокоиться не о чем!

— Что вы себе позволяете?!! — Вскочил генерал, опрокинув стул. — Немедленно прекр…

— Вы утверждали, что угрозы нет, и войны не будет, тем временем внаглую вырывая под жилыми домами ни о чем не подозревающих людей многоуровневое противорадиационное убежище, именуемое не иначе как «Укрытие-2»! Со всеми удобствами, с вип-квартирами, фонтанами, парком, электронными библиотеками, десятилетним запасом продовольствия…

— Заткнитесь!!! — взревел Толкачев.

— А для кого строилось это Укрытие, уважаемый Сергей Стахович, для кого?!! Вы забыли? А я помню! Я помню как эти зажиревшие политики и прочие сливки общества, миллионеры, мать их, втихаря стаскивали сюда свои вещички. Как они покупали у вас места, места для своих родственников — места, предназначенные для профессоров и ученых-физиков, докторов медицины и биологов, инженеров и конструкторов, в которых мы сейчас так нуждаемся! Вы расквартировали здесь упитанных ублюдков, толстых, разбалованных детей олигархов, для которых были завезены сюда игровые приставки и тысяча дисков с играми, дабы они благополучно переждали пока наверху пройдет истребление остального человечества! Для них построили даже танцевальную площадку, — старый полковник ударил себя кулаком по лбу, — о, Боже, подумать только — танцевальная площадка!!! Они здесь собирались развлекаться, в то время как их друзья и их семьи, уцелевшие после атаки, превращались в безобразных существ!

— Заткнитесь, — прошипел, побелев лицом, генерал, но с места не сдвинулся.

— Да нет уж, — неожиданно донесся голос из глубины комнаты, куда незаметно ушел до сих пор молчавший полковник Рокотов, — теперь пускай говорит. Имеет право.

Генерал заглянул в его потемневшее лицо, и неожиданно для себя понял: это конец. Людей, которые поддерживали бы его независимо от своего мнения больше не оставалось.

— Я выполнял инструкции, — сиплым голосом сказал Толкачев. — Не забывайте, что я, как и вы, человек военный. Я ничего не делал от своего имени, у меня на все были соответствующие приказы.

— Приказы? А как же метро? — шагнул на свет Василий Андреевич. — Кто отдавал приказ? На то время уже некому было давать вам инструкции. Вы сами себе были командиром, не так ли, Сергей Стахович?

Генерал весь задрожал, будто под ним дозревал, готовый взорваться в любое время, вулкан, глаза стали как две черные пуговицы, а пальцы то и дело сжимались в кулаки. Если бы у него было оружие, оно несомненно уже было бы направлено в лицо Василия Андреевича, но оружия у него не было. Поэтому он, сраженный и беззащитный, лишь опустил голову и закрыл глаза, готовясь услышать то, о чем пытался забыть на протяжении многих лет.

— Может, вам тоже напомнить, как вы решили, будто все, кто нашел свое убежище в метро, уже «мутировали», перестали быть нормальными людьми? Напомнить? Это же вы решили судьбу сотен тысяч человек, укрывшихся в городской подземке. Да, они были больны и голодны, да, они оказались не приспособлены к подземной жизни без газа и электричества, да, они зверели от отчаянья и поэтому нападали на ваших сталкеров и вояжеров наверху. Но они были нормальны! Нормальны, черт вас дери!!! А у нас было два склада медикаментов, семь складов продовольствия, не считая вещевых и прочих запасов, и мы им ничего не дали! Мы им ничем не помогли, кроме как умереть, взорвав выходы из метро или установив занавесы. Кого вы обманываете — это же вы их всех убили! Вы!!!

Последние слова Василий Андреевич прокричал так, что его услышали и на дальних заставах, не говоря уже о том, что почти весь их разговор, начиная с самого начала, был слышен всем, кто находился неподалеку от дома Советов. Без преувеличения, под двухэтажным зданием, упирающемся крышей в бетонный потолок, стояло едва не четверть всех, кто проживал в Укрытии, поглощая каждый звук и каждое слово, долетающее наружу сквозь приоткрытые окна и тонкие стены.

— А теперь, когда мы знаем, что кроме нас на нашей земле есть еще люди и эти люди нуждаются в нас, умирают от голода, вы опять взрываете выходы и ставите занавесы. Вы уподобили меня потопающему кораблю, который хочет помочь такому же несчастному, находясь в другой широте? Так вот знайте — так и есть! И я, будучи нищим, предоставлю свою одежду и свой кров над головой тому, кто испытывает в этом нужду, не задумываясь, что будет дальше. И если уж мне уготовано сдохнуть, то я сдохну поделившись с кем-то последним ломтем хлеба, а не давясь крохами, пожирая его втихаря, из-за пазухи. Таков я есть, товарищ генерал, таким меня учили быть моя мать и мой отец, таким я и сдохну. А вы…вы даже сейчас думаете лишь за себя и упорно не хотите видеть, что смерть дышит вам в лицо. Она настигнет вас не сегодня, так завтра. А вы считаете себя защищенным…

Я выхожу из совета, я больше не желаю находиться здесь ни минуты. Это место для трусливых, утвержденных в самообмане убийц, вроде вас, генерал, и даже находиться мне здесь теперь… противно.

Усталой походкой он прошел к дверям, затылком испытывая застывшие на себе взгляды: восхищенные и униженные. И не было у него тогда желания большего, чем придти домой, поцеловать в лоб всегда волнующуюся жену, сказать ей как он всю жизнь ошибался в людях, не раздеваясь лечь на кровать и умереть. Покинуть свое дряхлое тело, прекратить свое жалкое существование, забрать с собой все несказанное за многие годы, исчезнуть из этой жизни, потеряться в памяти тех, кто останется, всех, кроме одной Софьи Николаевны, второй, но не менее любимой жены.

Но прежде возникло еще одно желание. Он задержался в дверях, весь исполненный печали, до смерти утомившийся и словно разочарованный сам в себе, но уголки его уст вдруг слегка приподнялись, словно он хотел улыбнуться, а глаза приняли смиренное выражение. Он окинул прощальным взглядом теперь уже опустевший для него зал совещаний — большую квадратную комнату с отсыревшими стенами и круглым дубовым столом посередине, за которым неподвижно сидела, вперив в него пустой взгляд, одинокая фигура, потоптался на пороге и сказал:

— Вы можете, конечно, мне и не поверить… но я еще до сих пор способен пробежать стометровку. И в удачу я еще тоже — верю!

На улице его ждала торжествующая толпа. А часом позже, народ на всеобщем голосовании, устроенном полковником Рокотовым, преобладающим большинством высказался «за». Добровольцев хватило бы и на десять экипажей.

Две недели спустя «Монстр» стоял в юго-восточном тоннеле в полной боевой готовности, с перебранным двигателем, полностью замененной ходовой частью и еще больше усиленным кузовом. Сзади к нему, кроме его обычной Базы-1 — крытого прицепа, в котором вояжеры хранили всякую всячину, начиная от ящиков с боеприпасами, брикетов сухого топлива и заканчивая надувными женщинами — была присоединена еще и База-2 — такой же крытый прицеп, также оборудованный под смотровую точку, предназначенный для перевозки «Разведчика» и части криокупола.

Впереди «монстрообразного» автопоезда недовольно урчал гусеничный броневик, когда-то давно носивший обыденное имя боевой машины пехоты, или же сокращенно БМП-1, но, попав в руки к острым на язык сталкерам, стал кликаться не иначе, как «Бессонницей». Прозвали его так за то, что он, работая даже в нескольких километрах от шлюза, своим лязгом и скрежетанием траков не давал ребятам на заставах спокойно спать. Это не говоря уже о том, что когда он спускался вниз по шлюзу, от вибрации расползались и заваливались мешковые стены, а в Укрытии от его грохота просыпались дети. Да, даже после максимального облегчения, сбросив тонн семь в пользу повышения скорости, «Бессонница» прожигала топлива вдвое больше, чем тот же «Монстр», была более сложной и требовательной в обслуживании, однако при всем этом она имела огромное для экспедиции огромное значение. Неприхотливость к дорожным условиям и наличие стомиллиметровой пушки говорили сами за себя. Возле нее суетились с десяток механиков, проводя заключительные работы по доводке систем охлаждения двигателя.