Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

– Между прочим, Саша уже свободно играет Бетховена. – Варвара Сергеевна обожала подстегнуть старшего сына.

Впрочем, позже в качестве примера приводились все известные Вадиму сверстники.

В семь лет Вадима отдали в самую лучшую московскую школу во Вспольном переулке. С углубленным изучением английского языка, бассейном, школьным театром и прочими образовательными редкостями. Перед началом уроков переулок перекрывал постовой – сюда на персональных машинах съезжались отпрыски членов правительства, членов политбюро, министерств. Артисты, художники и прочая богема тоже старались отдать сюда своих детей. Школа, возглавляемая директором исключительного терпения Потехиным, принимала делегации, побеждала в многочисленных соревнованиях и конкурсах.

Первое сентября у Вадима вызвало рвоту. Съеденный омлет, бутерброд и какао душили его почти до самого последнего момента. Как только открылась входная дверь и мать, одетая очень нарядно, вышла к лифту, Вадим схватился за живот и помчался в туалет.

– Вадим, ты даже не можешь в школу нормально пойти, – потом выговаривала Варвара Сергеевна, умывая его и переодевая в чистую рубашку. – Все дети как дети, а ты?

Отец, не собиравшийся со всеми идти в школу, но оставшийся дома по случаю легкой простуды, вырвал Вадима из рук разгневанной матери.

– Вадим, ты плохо себя чувствуешь? Говори, не бойся.

Вадим посмотрел на отца и расплакался. Он не знал, как объяснить Алексею Владимировичу, что одна только мысль о необходимости знакомства с будущими одноклассниками вызывает у него резь в животе. Впрочем, отец все понял.

– Ты представь себе, что всех ты уже видел в своем математическом кружке. Видел, но давно. А теперь вы опять все встретились. Не бойся, я тебе по секрету скажу: мне кажется, твоя мама тоже не любит незнакомых людей. Только ты никому не говори об этом.

Вадим затих от этой неожиданной отцовской откровенности.

– Да?

– Да. Поэтому вытирай слезы, поправь рубашку и иди.

Алексей Владимирович серьезно посмотрел на сына. А тот, забыв о своих опасениях, выглянул в другую комнату. Там у окна стояла расстроенная Варвара Сергеевна. Испуга перед однокашниками у него уже не было, осталось удивление от мысли, что взрослые так же могут чего-то бояться.

К удивлению всех, молчаливый, почти угрюмый Вадим в свой класс вписался идеально. Высокий, широкий в плечах, выглядевший лет на десять, первоклассник был сразу же признан лидером. Как это бывает у малышей, помогла комплекция. Но позже стало ясно, что по своему развитию и уровню подготовки мальчик тоже опережает одноклассников. Арифметика ему была скучна – домашние задания он делал на неделю вперед. Одноклассники еще списывать не научились, но уважение уже выказывали бурно. Чтение, русский язык тоже трудностей не представляли. На английском, который в школе начинали преподавать со второго класса, Вадим ленился. Ему этот предмет был тоже неинтересен, но уже по другой причине – он не видел в нем смысла. От арифметических задачек веяло прагматизмом, там все было точно, и можно было применить в жизни. Английский язык казался ему умственной обузой. С грехом пополам ему ставили тройки до четвертого класса, пока отец из командировки не привез ему книжку по занимательной математике. Книжка была на английском языке. Уже через пару месяцев по английскому языку стояла твердая четверка, а к концу четверти можно было побороться за пять. Учительница английского языка, молодая симпатичная выпускница иняза, еще полная благих педагогических идей, авансом поставила ему «отлично». Дома этому обстоятельству удивились и наконец поставили в пример младшему брату Юре. Тот, хоть и болтал бойко по-английски, больше тройки никогда не получал.

Восьмой класс Вадима на семью Спиридоновых обрушился ураганом. Три подряд неприятные истории заставили мать и отца наконец объединить педагогические усилия. В сентябре Вадима застали курящим, а в карманах демисезонного пальто младшей сестры обнаружили открытую пачку сигарет. Было очевидно, что тихоня сестра, учившаяся в четвертом классе, сигареты «Мальборо» курить не могла.

– Нет, это же надо было додуматься! Сестре сигареты подсунуть! Да еще куда?! В пальто, которое понадобится через полгода! – шумела мать.

– Пороть математика! – орал отец.

Через пару месяцев Вадим, катаясь на коньках на Патриарших прудах, выпил водки. Как он дошел домой, который находился буквально через дорогу, он не помнил. Дверь ему открыла Галина Леонтьевна, домработница, которая приходила каждые два дня. Увидев Вадима, она сразу все поняла и принялась спасать парня. Вода в большом количестве, чай и лимон, по ее мнению, должны были замаскировать преступление. Но не тут-то было! Мимо Варвары Сергеевны и таракан бы не пробежал!

– Так, или ответишь, где и с кем ты пил водку, или мы тебя переводим в обычную школу, на класс ниже! И никаких карманных денег! – железным тоном выговаривала Варвара Сергеевна.

Вадиму же было так плохо, что он даже не мог отвечать. Его мутило, в глазах было темно. Ему хотелось, чтобы мать погасила свет, который бил ему в глаза, перестала метаться по комнате и присела рядом с ним. Он сам уже жалел, что, набегавшись с клюшкой в компании одноклассников и победив в стихийном хоккейном матче, подстегиваемый другими, хлебнул какой-то дряни. Ничего приятного он не ощутил. После игры было жарко, сердце почти выпрыгивало, а тут еще обжигающее пищевод пойло. Потом стало совсем дурно. Матери это все объяснить было невозможно. Она была непреклонна в своем гневе. Ей было важно, чтобы сын запомнил это состояние и эту выволочку, как запоминает неприятные ощущения собака академика Павлова. Поздно вечером приехал отец. Вадим слышал, как мать что-то ему рассказывала, как отец что-то резко отвечал. Последними словами, которые уже сквозь сон донеслись до Вадима, были слова отца:

– Вот дураки, пьют черт знает что! Нет чтобы нашу, «пшеничную».

Утром Алексей Владимирович, глядя на зеленое лицо сына, улыбнулся:

– Вадим, ты ерундой не занимайся. И сам себе жизнь испортишь, и нас с матерью в гроб вгонишь. У нас, кроме вас, ведь никого нет.

Если бы эти слова вчера произнесла мать! Вадим посмотрел на осунувшееся лицо отца, на его жестко накрахмаленную рубашку, на его часы, обычно лежащие на скатерти, около масленки. Руки отца, державшие свежую газету, были чистыми, этой его способности – читать свежую прессу и не испачкаться типографской краской – Вадим не переставал удивляться. Отец был какой-то правильный, четкий, ясный, как грамотно выстроенное алгебраическое уравнение. Вопрос с алкоголем был закрыт для Вадима раз и навсегда.