Свет между нами - Скотт Эмма

Я снял тренировочные штаны, боксеры и пропахшую потом футболку. Залез под душ, ничего не уронив, и даже не спутал мыло с кондиционером для волос, после чего осторожно, чертовски осторожно вышел из душевой и обшарил рукой вешалку для полотенец.

Пусто.

Ну конечно. Оба полотенца валяются где-то на полу – или в этой огромной ванной, или в спальне. И так как Тревор уволился, заниматься стиркой некому, хотя и он делал это нехотя, а я не жаждал, чтобы этот придурок стирал мою одежду.

Я мерз, стоя мокрым на коврике. Что теперь?

Что. Черт подери. Теперь?

Зачем я мылся? Зачем я вообще что-то делаю? Меня переполняли противоречивые чувства: наплевать на все или постараться. Попытаться жить дальше, двигаться вперед… Этими треклятыми тезисами психотерапевты давили на психику все тяжелые и мучительные месяцы, проведенные в реабилитационном центре. Порой мне искренне хотелось освободиться от ярости смирительной рубашкой, повязавшей меня, и во всем разобраться. Попытаться приспособиться. Действительно приложить усилия, чтобы адаптироваться.

О, как бы родители тогда гордились мной!

Чаще всего, стоя вот так после душа без чистого полотенца, весь в мурашках, я хотел лишь одного: заехать кулаком по стеклянной двери. Хотел услышать, как она разобьется, почувствовать острую физическую боль и текущую из порезов горячую кровь. Я сделал несколько глубоких вдохов, перебарывая это желание, а потом на ощупь поплелся в спальню.

Мой комод находился в одной из гардеробных, напротив кровати. Я вошел туда и нашарил ручку третьего ящика. Тот почти опустел – остались только две чистые футболки. Одной я вытерся, другую натянул через голову. Горло царапнул ярлычок.

Тут же вспыхнуло бешеное раздражение.

Я зло выдернул руки из рукавов и рывком перевернул футболку, чтобы ее лицевая сторона была, черт возьми, спереди. Не хотелось выглядеть смехотворным и жалким слепцом-идиотом, не способным правильно надеть гребаную футболку, для легиона из «ни одной живой души», населяющего сейчас мой мир.

Я достал из второго ящика комода чистые трусы и последнюю пару тренировочных штанов, после чего ткнул кнопку на часах.

– Время четыре часа десять минут, вторник, тридцать первое марта.

Боже, у меня ушел почти час на то, на что раньше требовалось пятнадцать минут. Но я все же сделал это. Я молодец? Заслуживаю пятерку за усилия?

И тут затылок заломило от боли – пока еще слабой и еле теплящейся боли, которая, дай ей волю, обратится адским пламенем.

Пробуждался Монстр.

Я на ощупь обошел кровать и схватил с тумбочки пузырек таблеток. Тащиться за водой в ванную не рискнул. Времени не было. Надавил и повернул крышку пузырька, закинул в рот одну капсулу и проглотил, не запивая.

Плевать на грязные простыни. Я торопливо залез в постель, устроился на спине и замер, умоляя Монстра вернуться обратно в спячку. У меня вырвался облегченный вздох: похоже, я успел вовремя. Боль не усилилась, а наоборот, начала утихать.

И все же я не двигался. Лежал, заключенный в темницу своего мрака, слушая, как просыпается Нью-Йорк за стенами дома. Город лежал прямо за дверью и в то же время запредельно далеко. Другой мир. Мир красок и света, желтых такси и красных кирпичей. Меня же окружала кромешная тьма, и о цветах я мог только вспоминать, но не видеть. Никогда. Я подавил душащий меня крик, а потом задремал, погружаясь в забвение.

Я молил о том, чтобы мне вновь не приснился тот жуткий кошмар.

И вопреки всему надеялся, что это произойдет.

Глава 5

В понедельник наступил апрель, и утро казалось мне очень подходящим для Дня дураков. Со мной словно кто-то играл злую шутку. Максин была на больничном, и Аннабель, пришедшая посмотреть, как ее племянник отрабатывает свою первую смену, поставила меня за стойкой регистрации. Чаевые я получу только за заказы навынос – перспектива так себе, а мне по-прежнему не хватало на арендную плату.

Смену я отрабатывала с тяжестью на сердце, зная, что дома мне придется просить Эмили доплатить за меня, а потом корпеть три смены (не четыре, ведь одной я лишилась из-за Харриса), чтобы вернуть ей долг.

Около полудня джентльмен с добрым лицом и аккуратно уложенными седыми волосами, в дорогом темно-синем костюме при светло-желтом аскотском галстуке[4], подошел к стойке администратора и обратился ко мне.

– Я пришел забрать заказ для мистера Лейка, – произнес он с легким французским акцентом.

Я узнала его голос, он делал заказ по телефону.

– Ох, – я поставила на стойку полиэтиленовый пакет с коробками. – Это для… мистера Лейка?

– Да, – тепло улыбнулся мужчина. – Вы, наверное, новенькая, раз не знали, что это для него. Он тут постоянный клиент.

– Знаю, я не новенькая. Просто я никогда не принимала заказы для него, и обычно за ними приходили мужчины помоложе, – мои щеки вспыхнули. – Ой, простите ради бога. Я хотела сказать, что вы… не похожи на его помощников.

Улыбка мужчины стала шире.

– Я не его помощник, но сегодня ему требуется моя забота, – он многозначительно вытащил бумажник.

– Ах да, – я пробила заказ. – Тридцать два доллара двадцать девять центов, пожалуйста.

Пожилой мужчина – на вид ему было где-то под семьдесят – протянул мне кредитную карту, и я бросила на нее взгляд, прежде чем провести через терминал: платиновая карта Американ Экспресс. Имя: Люсьен Карон.

– По правде говоря, последний заказ для него на прошлой неделе доставляла я. После того как его помощник бросил работу. Мистер Лейк довольно молод.

– Правда? – мужчина по имени Люсьен удивленно поднял брови. – Вы видели Ноя?

Значит, у грубияна есть имя: Ной. Красивое имя, кстати.

– Я бы так не сказала. Слышала его голос. Он впустил меня, чтобы я занесла еду, и потребовал, чтобы я немедленно покинула дом.

Люсьен сжал губы.

– Боюсь, у Ноя совершенно отсутствуют хорошие манеры. Примите мои извинения за него, если он вам нагрубил. Уверен, что он был с вами неприветлив.

Я пожала плечами.

– Ничего страшного. Сначала я, конечно, слегка удивилась. Но ведь у всех нас бывают плохие дни? – как у меня сегодня. И всю предстоящую неделю или месяц…

– Шарлотта? – незаметно подошла ко мне Аннабель, пухленькая женщина в облаке синего шелка и парфюма. Натянуто улыбнувшись Люсьену, она вытянула меня из-за стойки. – Это ты дала тому бездомному суп? – кивнула она шапкой волос, уложенных лаком, в сторону окна, возле которого мужчина в грязном пальто ел суп из маленького контейнера навынос. В его всклокоченной бороде застряло кукурузное зернышко.

– Да, но я заплатила за суп, как и всегда, – я сознавала, что Люсьен слышит наш разговор.

– Как всегда?.. – вспылила Аннабель и послала Люсьену еще более натянутую, совершенно неестественную улыбку. – Закончи, пожалуйста, выдачу заказа этому джентльмену и зайди ко мне в кабинет.

– Конечно, – слабо кивнула я.

Аннабель отошла, а я вернулась за стойку, чувствуя, как от смущения горит шея.

– Не делай добра, не получишь зла? – мягко улыбнулся Люсьен. Он повернулся к окну, где бездомный доедал суп. – Порой доброе слово или жест скрашивают плохой день, oui[5]?

– Наверное, – выдавила я улыбку. – Ваш чек.

Я передала ему чек, на котором он поставил красивую подпись с петлей и двадцатипроцентные чаевые.

– Как вас зовут, мадемуазель?

– Шарлотта Конрой.

– А меня Люсьен Карон, – он элегантно поклонился. – Вы позволите поинтересоваться, во сколько сегодня заканчивается ваша смена?

Я удивленно моргнула. Непристойное предложение? Как-то не верится. Он слишком воспитанный, слишком утонченный для того, чтобы кадрить девушек на сорок лет моложе себя. Непонятно, с чего бы ему задавать мне подобный вопрос.