Опознание (главы из романа) - Николай Сергеевич Оганесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы не совсем верно меня поняли, — возразил Мишаня. Он проигрывал и вынужден был спасать репутацию в глазах товарищей. — Меня интересует чисто практическая сторона дела, частный случай.
— Вот как? — холодно отреагировал кандидат. — В таком случае продолжайте.
Он давал понять, что вполне оценил настойчивость оппонента, но всему есть предел, в том числе и его терпению.
— У меня еще один вопрос, — Мишаня продолжал стоять, несмотря на разочарованный шумок в аудитории.
— Да, конечно.
— Откровенно говоря, не знаю, стоит ли? — Он изобразил смущение и, как бы преодолевая его, добавил: Понимаете, скоро экзамен по вашему предмету, а я живу на стипендию.
— Ну и что? — не уловил подвоха кандидат. — Причем тут ваша стипендия?
— Боюсь, не скажется ли моя сегодняшняя активность на успеваемости — у меня уже есть два «хвоста».
Задние ряды дружно загудели, разгадав и одобрив маневр товарища.
— Можете не беспокоиться, — кандидат обиженно поджал губы. — Спрашивайте, я вас слушаю.
— Скажите, правда ли, что перед тем, как защитить диссертацию и перейти на преподавательскую работу, вы много лет были народным судьей?
— Да, был, — его большое круглое лицо стало непроницаемым и официальным, как на фотографии для листка по учету кадров. — А что вас не устраивает?
— Ничего. Просто интересно услышать от практика, какие ощущения испытывает человек, когда ему пытаются дать взятку или звонят из высоких инстанций накануне слушания дела? Ведь вам, наверно, звонили, и не один раз?
Преподаватель автоматическим жестом снял очки, протер их мятым клетчатым платком, снова водрузил на переносицу. Сунул платок в карман, тут же вытащил и переложил в брюки.
— Ваш вопрос не кажется мне корректным, — наконец ответил он, в полной тишине потоптался на месте, вернулся к трибуне, мазнул взглядом по спрятанному в ней конспекту. — Внимание, товарищи, внимание, — без всякой надобности постучал костяшками пальцев по столу, — прошу не отвлекаться… Вернемся к нашей теме… — Пошуршав страницами, нашел нужное место. — Мы остановились на том, какое внимание следует уделять мотивировке определений, которые выносятся не в совещательной комнате, а непосредственно в зале суда…
Аудитория посчитала представление оконченным, и гул возобновился с прежней силой.
Мишаня опустился на скамью, спрятался за широкой спиной Василия.
2.Настроение было испорчено, и винить в этом следовало самого себя. Вместо легкой изящной импровизации, безобидной шутки завязалась глупая тяжеловесная перепалка, закончившаяся едва ли не прямым вымогательством — уж что-что, а это никак не входило в его планы.
«И чего завелся? Кто за язык тянул? — удивился Мишаня как бы по инерции. — Ну на что ты, милый, рассчитывал? Что он откровенничать с тобой будет, душу наизнанку вывернет, в грехах начнет каяться? Да и есть ли они, грехи, — кто знает? Видел он таких исповедников знаешь где? Сам исповедником в нарсуде не один год оттрубил: «Встать, суд идет! А скажите-ка обвиняемый, раскаиваетесь вы в совершенном преступлении? Ах, нет?! Тогда получите по всей строгости социальной справедливости и правопорядка!» Наивный ты человек, с кем тягаться вздумал? Это ж номенклатура! Ты представь, дурья голова, какую он школу прошел, прежде чем сюда попасть, сколько кресел сменил, на каких жерновах зубы оттачивал! «Надо было раньше звонить, чтоб не доводить дело до суда» — во реакция! Такого только через рентген просветить можно, на нем же панцырь толщиной с палец — железный кадр, стальная птица! Знаем таких, слышали. Небось, и под приговор брал, и на заседателей буром пер, и на звонок по стойке «смирно» становился… — Он представил, как все это могло происходить в действительности, и засомневался: — А может, и не брал, может, и не вытягивался. Может, потому и ушел из системы, что невмоготу стало, совесть замучала. Стал ночами кандидатскую строгать, без отрыва от производства, недосыпал, цитаты из классиков выкраивал, на нужных людей выходы искал, водку с ними пил до потери пульса, а по утрам блевал в клозете, чтобы не разбудить детишек, и все, чтобы уйти, выскользнуть… А что — вполне может быть, разве таких, как он, угадаешь? Защитился с грехом пополам, вышел сухим из воды, рад теперь, что в тихую гавань прибило. Сопит себе в две дырочки, лекции почитывает, студентов уму-разуму учит, мозги вправляет. А тут ты с вопросами своими дурацкими. Его, может, при каждом напоминании пот прошибает, мороз по коже дерет, душа в пятки уходит. Потому и обозлился: попробуешь, дескать, хлебнешь с мое, сам узнаешь, что почем, на своей шкуре испытаешь, а пока — рылом в учебник и не суйся, набирайся премудрости, пополняй копилку знаний. Чем больше наберешь, тем выше тебе цена будет. Вот и весь сказ, вся премудрость, а не нравится — ищи себе другого учителя, мальчишка, болтун. Индивид… Как это он про карусель сказал?.. Ладно, неважно. Получил свое, не жалуйся. В следующий раз умней будешь — в большой теннис шариком от пинг-понга не играют…»
Мишаня сдвинул манжет рубашки, посмотрел на часы. Время тянулось медленно, слишком медленно. Или ему так казалось, потому что день был особый — «присутственный», как он его называл: утром на проходную общежития звонил дядя и просил зайти часикам к пяти. Это случалось нечасто и всегда, независимо от причины, по которой он ему понадобился, радовало возможностью сменить обстановку, развеяться, провести время с комфортом, в спокойной светской беседе…
Он перегнулся через стол, тронул Василия за плечо.
— Ну, как?
— Чисто сработано, — ответил тот, не оборачиваясь. — «Хор» не обещаю, но трояк поставит, будь спокоен. Можешь не готовиться.
— Да я не о том, Как тебе начало?
Василий отвел локоть и просунул в щель листок с написанным на обратной стороне ответом:
«Так себе. Туман, мистика. Бывало и покруче.»
