Психология проклятий (СИ) - Либрем Альма

Разумеется, иногда хотелось предложить тётке денег и занять полноценно весь дом, но у неё были небогатые родители, они и в столицу-то отпустили только при условии бесплатного жилища, и даже часть собственной небольшой стипендии Котэсса вынуждена была отправлять матери и отцу. Не то чтобы она за всё это время дождалась от них хотя бы одного благодарственного слова, но Арко утешала себя тем, что родители просто строги и желают, дабы она выбилась в люди и научилась самостоятельно обеспечивать собственную жизнь. И вообще — нечего заглядывать в чужие карманы, даже если они родительские, и в чужие рты в поиске благодарности.

Но повышенная стипендия ей была нужна, как воздух — иначе Тэссе и вовсе не за что было бы жить! И одного только намёка от этого отвратительного доцента Сагрона с головой хватило на то, чтобы вывести её из себя. Потому что она знала, она учила, она совершенно не заслуживала, чтобы о неё вытирали ноги и смели смотреть с подобным раздражением! Четыре! Подумать только!

Они всей группой собирались отметить окончание учебного года — так нет же, и на это преподаватель наложил свою лапу. Из-за проклятия, в котором Котэсса была совершенно невиновна, она вынуждена была задержаться почти на полчаса — а однокурсники оставили ей записку, что пошли праздновать сами и её не ждут, ведь она, наверное, надолго и совершенно не расстроится, верно? Увы, но расстроилась, даже обиделась, потому что вложила в это силы, организовывала всё, а теперь ей заявили, что просто решили не ждать.

Девушка толкнула дверь, надеясь, что магия не сорвётся с цепи и ничего не разобьёт. На самом деле, она была уверена, что этого не случится, ведь из-за испытания Сагрона выдохлась достаточно, чтобы не суметь наколдовать даже элементарный цветок. О мести или чём-то в этом роде она даже не думала — отлично понимала, что преподаватели замечательно справятся и без неё. Девушка осознавала, что у каждого проклятия есть формула противодействия, и, разумеется, с нею могла разобраться и Элеанор — уж точно никто не требовал бы участия какой-то там ученицы.

Но в доме что-то было не так. Котэсса буквально видела несоответствия — она, когда уходила, не оставляла тут, в коридоре, никаких вещей, а сейчас на комоде валялась книга, да и вообще, что это за…

— Вы что здесь делаете?! — возмущённо воскликнула она, узрев в кресле, прямо в центре собственной комнаты, доцента Сагрона собственной персоной — бесконечно самоуверенного, наглого и смотревшего на неё так, словно он только что пытался оценить свою собственность.

Все мысли о спокойствии и о том, что узрит она преподавателя исключительно на первой учебной неделе, или когда там у них будут занятия, моментально обратились прахом. Мужчина нагло смотрел на неё, с вызовом, кажется, совершенно не задумываясь о том, что проник на чужую территорию, и в тонких пальцах прокручивал какую-то бумажку — неизвестного происхождения. Котэсса знала, что обрывков у неё в доме никогда не было, а Хэмум вообще крайне негативно относилась к бумагопроизводству, так что ни на миг не засомневалась — принёс с собой.

В этот миг Котэсса, казалось, ненавидела его сильнее всего на свете. Невообразимая наглость — явиться к ней в дом, не предупредив, не постучав в дверь, устроиться в её любимом — ну, пусть, не любимом, но единственном кресле, а теперь смотреть так, словно она ему что-то должна.

— Добрый вечер, — поприветствовал её Сагрон. — Надеюсь, не помешал? У меня очень срочное дело.

— Помешали, — уверенно ответила Котэсса. — И, надеюсь, вас не оскорбит моё предложение немедленно покинуть дом и больше не приходить сюда? Как вы вообще здесь оказались?

— Дверь была незаперта, — пожал плечами мужчина. — Но разве это имеет какое-то значение? Я относительно проклятья.

— Сдаётся мне, всего несколько часов назад вы совершенно в него не верили.

Он нахмурился и закрыл глаза, словно пытался отмахнуться от подобного предположения. В проклятье Сагрон мог не верить столько, сколько ему будет угодно, но кожу невыносимо жгло, а он не хотел целый год страдать от подобной боли. В конце концов, какое-то проклятье не могло испортить человеку жизнь с такой радикальной быстротой! Сагрону отчаянно хотелось бы в это поверить. Да и его можно было снять — и он даже знал как, а способ избавления от надоедливого магического воздействия сейчас стоял прямо перед ним, возмущённый и покрасневший.

Со стороны Котэсса и вправду напоминала всколоченного кота. Её русые волосы из хорошей причёски моментально улеглись в некое гнездо, будто бы среагировали на магию, которой девушка воспользовалась на экзамене. Светло-карие глаза раздражённо, но в тот же момент с исключительно научным возбуждением сверкали, и девушка всем своим видом буквально излучала некое неподчинение. Сагрон полагал, что избавиться от проклятия будет просто, но сейчас, следя за каждым её движением, за каждым жестом, начинал считать, что, может быть, всё не так уж и легко, как ему изначально казалось.

— Я хочу избавиться от проклятия, — уверенно промолвил он.

— Избавляйтесь.

— Я за этим и пришёл, — пожал плечами мужчина. — К тому же, Элеанор меня просветила — сказала, что другого способа, кроме того, что был описан, не существует, поэтому…

Котэсса нахмурилась. Поняла она, кажется, моментально — по крайней мере, по поджатым губам и возмущению, вспыхнувшему в её взгляде, это было понятно. Мужчина встал на ноги, подошёл ближе, и девушка сердито скрестила руки на груди, отступая от него на шаг назад.

— Я умею колдовать, — напомнила она, — и знаю немало боевых заклинаний. Только прикоснитесь ко мне — и вылетите отсюда пулей! И, к слову, я уверена, что проклятие подразумевает наказание за попытки избавиться от него нелегально!

Сагрон вздохнул. Он и сам был в этом уверен, но, впрочем, полагал, что проблем не возникнет. Девушки всегда достаточно легко сдавались — по крайней мере, если не после первой улыбки, то уже на третий день знакомства. Но Котэсса, впрочем, была не в его вкусе — слишком много от профессора Ольи, хоть они совсем даже не родственницы, да и примесь возмущённо-раздражённой Элеанор.

— Насколько можно верить тому, что наговорила мне Элеанор, по крайней мере, — начал он, — избавиться от побочного эффекта…

— А вы что, уже кого-то себе нашли, доцент Сагрон?

Он помрачнел. В голосе чувствовался вызов — хотя девушка, казалось, и не догадывалась доселе, что именно она была здесь хозяйкой положения.

— Это имеет значение?

— Разумеется. В таком случае, я посоветую отправиться к той, благодаря которой у вас проявились рога, хвосты и жабье позеленение, и пусть эта дама и залечивает всё, что может!

Жар становился невыносимым. Казалось, железную палицу прижали к груди, на руку надели раскалённую перчатку — всё это до такой степени болезненно впивалось в кожу, что Сагрон уже начинал пошатываться от неотступной, самоуверенной боли, полагающей, очевидно, что на его теле ей самое место.

— Ты прекрасно знаешь, что только сама можешь мне помочь, — покачал головой он. — И вполне возможно, если быстро расправиться с этой неприятностью… — он запнулся лишь на одно короткое мгновение, подошёл к девушке вплотную — и с облегчением осознал, что жжение немного унялось, когда его руки легли ей на плечи, а девушка не вздумала вырываться.

— Хм. Вас поцеловали?

Он, недоумевая, кивнул — и девушка, подавшись вперёд, быстро коснулась его губ и в тот же миг отскочила обратно.

Жжение утихло. Казалось, и зуда никакого больше не было — всё вернулось на круги своя. Теперь он вновь чувствовал себя точно так же, как и несколько часов назад, ещё до наложения проклятия, разве что больше не собирался рисковать.

— Если верить Элеанор, — промолвила Котэсса, — то через год это пройдёт. Но для подобного рода проклятий наказание может идти по нарастающей, так что я не советовала бы рисковать и дальше так сильно собственным здоровьем. Приятного вечера.

Она открыла перед ним дверь комнаты и указала куда-то в сторону коридора, словно предлагая немедленно уйти. Мужчина замер, а после ошеломлённо хохотнул, словно не желал воспринимать отказ. Он посмотрел на неё ещё раз, но Котэсса оставалась непреклонна. Складывалось такое впечатление, будто бы для неё вдруг делом принципа стало банально вытолкать его за дверь и не иметь больше никакого дела.