Америка о’кей - Джузеппе Д’Агата

Она благочестиво (нейтрализуя заодно мое кощунство) касается лба, груди и живота. Осеняет себя тройным знамением, общим для всех, кто принадлежит к церкви отказа, нашей правящей церкви.

Знамением Святой Троицы.

Мы отправляемся в свои апартаменты (Елизавета говорит «домой»).

В самое мрачное крыло дворца.

— О’кей, я выполнила свой ежедневный долг, — довольным голосом сообщает Елизавета. — Купила все, что могла.

Если говорить о вещах, от которых мы отказываемся (которые приносим в жертву), ууу, у нас, увы, ничтожно мало мусора по сравнению с огромным его количеством в тронном зале, в папской кухне и в покоях Его Святейшества. Но моя жена (ах, тут она молодчина!) не жалеет своих сил и моего жалованья (полагающегося — причитающегося — мне как аббату Йоркскому), чтобы сократить эту огромную разницу.

Чтобы быть не хуже других.

Елизавета живет ради этой вот счастливой минуты.

Сипя от удовольствия, она одну — у! — за другой берет покупки с тележки.

Каждую покупку она называет, после чего выбрасывает — приносит на алтарь мусора.

— Хлеб, молоко, яйца, сигареты…

Я прошу оставить мне пачку сигарет, но она — ах ты! — выбрасывает весь блок.

— У тебя в комнате еще целые три пачки. Иии, сколько! — И она опять затягивает свою чертову песню: — Эй, парни — эй, парни — эй, парни.

Я сжимаю в кулаке бумажный шарик — эгегегеге — и смотрю на жену, которая прямо-таки с чувственным удовольствием продолжает отказываться (освобождаться) от только что сделанных в торговом центре покупок, стараясь заполнить долины между нагромождениями мусора.

— Две пары туфель — эй, парни, — зеленые и желтые.

— Терпеть не могу зеленые туфли.

— О, две новые рубашки для тебя — эй, парни. Нравятся? О’кей.

Я даже не успеваю разглядеть, какого они цвета.

Впрочем, мне все равно, я сроду — у — не носил рубашек.

Обе рубашки в блестящих конвертах падают на пол, покрытый мусором.

— Эй, парни — эй, парни. Платье для меня. Красивое, а? Будь уверен!

Она разворачивает зеленый в синюю полоску холщовый балахон, прикладывает к себе и поспешно бросает на пол.

Молодчина. А?

Одному богу известно, нужен ей новый балахон или нет.

Может, и нужен — у, только не зеленый в синюю полоску.

Я спрашиваю, купила ли она книги.

Свой долг (свои обязанности) жены и домашней хозяйки Елизавета выполняет безупречно (безукоризненно). Тут, друзья, к ней, ей-ей, не придерешься. Вот и сейчас я не успеваю спросить, как уже получаю ответ:

— Будь уверен! Четырех штук хватит?

Я заграбастываю книги, толстые, в твердых переплетах, раскрываю их и отшвыриваю прочь.

Обычные ненапечатанные книги.

Елизавета, как всегда, отвечает на мое разочарование (абстрактное, умозрительное) сочувственной улыбкой.

Улыбкой, заменяющей слова (ааа), которые я слышал от нее тысячу раз.

Она качает головой.

— Ой-ой-ой.

(Муж, ты того, во-во, рехнулся. Печатных книг нет в продаже давным-давно, с самого сотворения мира, а тебе подавай, ай-ай-ай, именно их. Неужели для траты времени мало тех, что у тебя уже есть? Э, это не о’кей. Вдобавок они старые, держать их не о’кей. Вещам положено стареть в мусоре. Для этого и существуют вещи, будь уверен. Ты того, Рикки, я еще не знаю — чего, знаю только, что это не о’кей, будь уверен.)

Если б она перестала повторять свое «будь уверен», я бы еще мог ее пощадить. Правда, люди.

Вы говорите, я должен ее пощадить?

Вы этого не говорили, и-хи-хи-хи?

О’кей.

4

О’кей.

Я чувствую, что все может начаться сейчас. С этой минуты.

Песчинка, которая порождает обвал.

Я медленно разворачиваю записку.

В расправляемых складках проступают слова.

Елизавета меня не видит. Она сосредоточенно жует яблоко, гарантирующее (обеспечивающее) ей ежедневную (pro die) порцию витаминов.

— Эй, парни, — эй, парни.

Она продолжает петь, жуя.

— Бетти.

— А?

— Я должен бросить тебя в мусор.

— Эй, парни — чего это?

— Так нужно.

— Эй, парни — жена не вещь. Эй, парни — она человек женского рода (пола). Ей-ей, будь уверен. И по закону так — эй, парни.

— Конечно, дорогая, но по закону жена должна быть верна мужу.

— У, будь уверен, так оно и есть. Жена должна быть верна — а как же! — мужу. О’кей. Если хочет жить — эй, парни.

Сейчас, друзья, я попробую ее огорошить.

Надеюсь, мне это удастся.

Сегодня я чувствую себя очень хитрым, ловким, умным (сверх, супер, архи).

Везучим. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

— Согласен, — говорю я. — В таком случае могу я узнать, кто такой А.?

— А.? Первая буква алфавита, а что?

Пока она держится как ни в чем не бывало.

Либо до нее еще не дошло, либо она чиста.

Да поможет мне бог.

— На А начинается имя того, кто написал тебе записку.

О, она краснеет, ага, краснеет.

— Ах, мне? — лепечет она. — Записку, угу. Мне? Эй, парни.

— Конечно, тебе.

— Где ты ее нашел?

— В тронном зале.

— Эй, парни, угу, верно. На полу, угу. Я ее подняла и бросила — эй, парни.

— Наверно, он, этот твой А., не знает, что ты умеешь читать только красные цифры, которые зажигаются в магазинах на кассовых аппаратах.

Она пытается взять себя в руки.

— Будь уверен, я не умею читать.

Она заявляет об этом с гордостью.

— А он едва умеет писать. Хочешь, прочту, что он пишет?

— Эй, парни — эй, парни, не… не хочу…

— Ах не хочешь!

— Ладно, о’кей.

— Он пишет: «Я тебя люблю».

Елизавете приятно это слышать: она улыбается уголками сжатых губ.

— О, наверно, эти слова очень о’кей.

На ее лбу (челе) появляется сосредоточенная складка. В широко раскрытых глазах — ужас.

У, как она кричит! Ого!

— Ричард, ты опять трогал мусор! Бог тебя накажет.

Ой-ой-ой.

Она поняла. А я-то идиот, не подумал. И влип.

— Я? Да нет, я не прикасался к мусору, клянусь.

— Ты плохо кончишь, ох, плохо, а из-за тебя и я. Эй, парни — эй, парни — эй, парни.

Приходится снова искать в ней сообщницу.

Упрашивать не выдавать меня.

— Эй, парни — эй, парни — эй, парни.

Вырывать клятву, что она меня не предаст.

Ох, друзья, ох, люди.

— Прошу тебя. Бетти!

— Жена не выдает своего мужа — эй, парни.

— Почему ты не говоришь «будь уверен»?

— О’кей, будь уверен.

— Обещаю тебе никогда больше этого не делать.

Надоело обещать, пропади оно пропадом. Аж зло берет.

Особенно сейчас, когда я всерьез собрался дать бой и выиграть (одержать победу).

У, они у меня запомнят.

— Эй, парни — эй, парни.

— Бетти, я не нарочно. Это получается само собой, это инстинкт, который сильнее меня. А все из-за ошибки в моих хромосомах (ах!).

Елизавета назидательно (предостерегающе) поднимает пухлый указательный палец.

Я стараюсь втянуть голову в плечи, под прикрытие горба.

— Твоя вера должна победить плохие хромосомы. Рикки должен бороться. Эй, парни — будь уверен!

— Да, Бетти, я буду стараться.

— Эй, парни — эй, парни — эй, парни.

Я ее ненавижу?

У, ненавижу.

Я повторяю и повторяю про себя слово «ненавижу», будто твержу молитву или монотонное заклинание.

Хорошо бы пристроить это слово к чему-нибудь более основательному. Например, к злости, к ярости.

Неужели мне не дано испытывать ничего, кроме скуки? Тоски?

Тоски одиночества (сиротства).

Ах.

Люди, я хочу, я должен ненавидеть, в противном случае я похож на того Ричарда только внешностью.

— Эй, парни. Уу.

Елизавета взяла записку.

Внимательно рассматривает ее, поворачивая то вверх ногами, то обратной стороной.

— Рикки.

— Что?

— Ты умеешь читать и писать. Говорил, что умеешь, о’кей? Значит, записка от А. — тебе.

Неужели? У, я должен поду-у-мать. Ненавижу. Ненавижу. У-у-у.

— Мне?

— Тебе, — убежденно заявляет она. — А. значит Анна, будь уверен.

Если бы так, люди!

— Анна, жена моего брата?

— Ага. Эй, парни — эй, парни — эй, парни.

— Исключено. Она меня видеть не может.

— Эй, парни — эй, парни. Будь уверен, тебя все видеть не могут, одна Елизавета, твоя жена, может.

Ненавижу, у, ненавижу.

— Я тебя не просил приносить себя в жертву.

— Ты — нет, а мой отец — да. «Пойдешь за хромого Ричарда, папского сына. Ради моего бизнеса». Отец так и сказал, а я сказала «о’кей».

Елизавета произнесла все это спокойно.

Тщательно подбирая слова.

Следует признать, она умеет прекрасно пользоваться своими двумя сотнями слов. У, уверен, что двумя сотнями, не больше.

— Эй, парни — эй, парни.

Может, она еще и умная?

Не знаю, почему я женился именно на ней.

С моей фигурой выбирать не приходилось. К тому же меня не очень-то выпускали на люди. Можно сказать, держали в изоляции. Потом Его Святейшеству пришло в голову, что мне нужна жена.