Клык Фенрира - Марина Голубева

Роман Илларионович от таких речей подобрел и заулыбался, Роза собрался праздновать победу, но ответ собеседника его удивил.

– Вот что вы, господа европейцы, вечно свой нос в наши российские дела суете?! Нешто без вас не разберемся? – Воронцов крякнул, скривился и с досадой сказал: – Только аппетит испортил, а ведь как хорошо сидели!.. Но за радение спасибо. – Граф вздохнул, промокнул салфеткой вспотевший лоб и серьезно взглянул на господина Роза. – Коли что нужно будет – обращайтесь. Оказать помощь брату, хоть и не принадлежащему к моей ложе, святой долг. А принцесска эта… и верно, больно много на себя берет… но это их дело, негоже вмешиваться, да и супротив матушки Елизаветы Петровны не пойду, увольте. Пусть все идет своим чередом… Государыня нынче уж не сильно здорова. Не бережет себя на ассамблеях да балах всяких.

Роза заскрипел зубами. Его провели. Граф вызвал на откровенный разговор, заставил прямо высказать свою позицию, а сам открестился. Теперь придется осторожничать, вдруг этот разговор дойдет до кого-то из окружения Елизаветы? Проблем не избежать. Впрочем, Воронцов все равно был своим, а масоны своих не предают, по крайней мере те, кто искренне верен Делу.

– Да вы, господин барон, и не пьете ничего. Негоже это, уважьте уж хозяина. – Сам Воронцов вел себя как ни в чем не бывало и продолжал потчевать дорогого гостя, заставляя того нервничать сильнее. – Или анисовая не по вкусу? – притворно беспокоился он. – Ну, это бывает… А вот я вас сейчас наливочкой смородиновой угощу. Нектар божественный, а не наливочка! Эй, Прошка! Принеси-ка наливочку, которую барыня своими ручками для самых дорогих гостей готовила, – крикнул граф подскочившему слуге.

Герр Роза закатил глаза к потолку и чуть страдальчески не застонал. Рассказывали ему о русском хлебосольстве, но он и не подозревал, что от чарки водки так сложно отказаться. Вон его спутник уже «покинул этот мир» и уютно посапывал, подложив под щеку дорогую фарфоровую тарелку с золотой росписью. Самому барону еще удавалось сохранять рассудок и связность речи, хотя и с большим трудом.

Хозяин тем временем уже разливал в бокалы густую ароматную наливку. Рубиновые искры, преломившись в хрустальных гранях, каплями крови брызнули на белоснежную скатерть.

– Давайте-ка выпьем за наше общее дело, герр Роза, – восторженно предложил изрядно захмелевший граф. – За дело Вольных Каменщиков!

Не поддержать этот тост было невозможно, и барон осторожно сделал глоток. Роман Илларионович не обманул: вкус у наливки оказался действительно божественным. Темно-багровый, почти черный напиток пах солнечным утром и оставлял на языке вкус меда и диких лесных ягод. Осушив бокал этого поистине чудесного напитка, герр Роза повеселел и, по-дружески обняв хозяина, начал рассказывать о том, как он рад, даже, можно сказать, счастлив встрече с потомком великого варяжского воина, племянника самого ярла Якуна Слепого. Что он уже много лет интересуется историей этого славного рода, но ничего не знает о его обрусевшей ветви. А тут такая удачная возможность восполнить недостающие знания. Ведь, как он слышал, у Воронцовых хранится архив…

– Да помилуйте, герр барон, какой архив?! Шимон Африканыч, предок мой, и грамоты-то не знал, свое имя, поди, написать не мог. А вы – архив… Он же кто был? Варяг, сиречь викинг. – Воронцов наставительно поднял палец и посмотрел честными, пьяными глазами на барона. – Чай, окромя весла да меча и в руках ничего не держал… Да вы закусывайте, закусывайте. – Граф снова наполнил бокалы. – А то наливочка-то сладкая, но коварная, зараза.

Наливочка и в самом деле оказалась коварной, так как все последующие события барон помнил смутно. Вроде бы о чем-то спорил с хозяином, к кому-то приставал с непристойным предложением. Возможно, к молодому человеку весьма привлекательной наружности. Его лицо герр Роза запомнил хорошо, особенно выражение недоумения и гадливости. И еще он помнил графа, радушно провожающего их со Шнайдером к карете. Очухался бывший советник консистории[3], а ныне тайный посланник прусского короля Фридриха и гроссмейстер масонской ложи, только утром… на коврике в прихожей съемной квартиры – видимо, графские слуги дальше его решили не тащить. Единственной мыслью, которая смогла поместиться в его распухшую и гудящую голову, была мысль о том, что он больше никогда, никогда-никогда не будет пить с русскими.

Болел после этого случая герр Роза дня два, но зато сдержал данное себе обещание. Минуло две недели, а русских застолий удавалось избегать. Но без водки, наливок и ломящихся от еды столов дела решать оказалось намного сложнее. Пришлось прибегать к хитрости. Сегодня предстояла вторая встреча с графом Воронцовым, уже в официальной обстановке собрания масонской ложи. Если повезет, сегодняшний день будет удачен. Граф, конечно, ничего не скажет. Но, вероятнее всего, он уже обеспокоен новым увлечением своего сына.

Самуил Роза улыбнулся своему отражению в зеркале и, развернувшись на каблуках, направился к выходу, мысленно пожелав себе удачи.

После обеда солнце растаяло в дымке сизого питерского тумана. Сен-Жермен пересел с книгой ближе к окну, чтобы лучше видеть. Зажигать свечи не стал – все же еще не вечер.

Читать сегодня не хотелось, слишком уж сложным выдался день. Честно сказать, граф давно пытался вытащить ученика, и все попытки стали просто игрой. Он сам уже не верил в положительный результат. Странный юноша по имени Алексей оказался сюрпризом, и Сен-Жермен даже не мог с уверенностью сказать, что приятным. Что делать с новоявленным учеником, граф не знал и от этого мучился. С одной стороны, по большому счету юноша был ему совершенно не нужен, а с другой… не выбрасывать же на произвол судьбы столь ценный экземпляр? Тем более слишком уж необычным было появление молодого человека. Судьба? В судьбу граф верил и ее знаками старался не пренебрегать. Раз послала она ему ученика, значит, он ему действительно нужен, ну или понадобится… зачем-нибудь. Тем более, с судьбой соглашалась интуиция, а ей граф тоже привык доверять. Если бы не она, то графа уже и на свете-то не было, а прах давно бы по ветру развеялся. Значит, так тому и быть. Будем делать из лоботряса-студента мага.

Почитать сегодня так и не удалось, потому что графа еще ждали дела. Пора было собираться на встречу с братьями по ордену. Ничего интересного, а тем более, полезного для себя Сен-Жермен от этой встречи не ожидал, но долг обязывал, да и простые правила вежливости соблюдать требовалось.

Масоны стали популярны в Европе сравнительно недавно, когда в их ряды вступила куча ленивых и амбициозных аристократов. Этим разжиревшим и изнеженным бездельникам членство в масонских ложах позволяло ощущать собственную значимость, создавало иллюзию тайной власти, которой они якобы обладают.

Граф скривил губы и презрительно фыркнул. Сам он не был ни ленивым, ни амбициозным, но с орденом масонов (тем, старым – действительно тайным и неподкупным) его связывало многое, помимо личных интересов. Собственно говоря, идеалы Вольных Каменщиков его совершенно не интересовали, а вот знания, накопленные орденом за века своего тайного существования, были поистине бесценны. Вот и сегодня он рассчитывал кое-чем поживиться у графа Воронцова, который возглавлял русских масонов.

Алексей долго блуждал по дому графа, пока не вспомнил, что кухня вполне может располагаться в подвале. Помещение оказалось большим, с огромной русской печью посередине. Массивные деревянные столы и придвинутые к ним табуретки на грубых, толстых ножках стояли у дальней стены. Деревянные полки шли вдоль стен, а на них – горшки, кастрюли, глиняные кринки, небольшие аптекарские бутылочки. Такие Алексей раньше видел только в музее. Рядом с печью колдовал раскрасневшийся от жара Семен.

– О, нашел, стало быть! – Семен приветливо улыбнулся, как дорогому гостю. – Господин граф мне наказал, дождись, мол, подкидыша нашего. Он, поди, голодный, так кухню уж всяко найдет. Студент, как солдат, еду за версту чует. Оно и правильно, хорошая еда что в ратном деле, что в учебе помогает. Давай-ка, барин, отобедай, а то голод, он, как известно, не тетка, и ничего хорошего в пустом брюхе нет. Вон я, когда в солдатах-то был, всегда, стало быть, старался поближе к кухне держаться, потому и живой остался. На сытое брюхо и драться веселее, и беды уже не беды, и горести не такие горькие.

Голос Семена успокаивал, а сам старый солдат, не переставая болтать, сноровисто вытащил ухватом из печи два большущих чугуна, наложил в блюдо что-то умопомрачительно вкусно пахнущее, нарезал крупными кусками ноздреватый, еще теплый хлеб. Через минуту перед Алексеем появилась большая миска горячих щей, тарелка тушенного с овощами мяса и хрустальный бокал красного вина.

– Их сиятельство хоть и француз, а русские щи очень уважает, и когда в Россию приезжает, почитай, каждый день велит их готовить и обязательно в глиняной плошке подавать. И, стало быть, не серебряной ложкой, а непременно деревянной кушать изволит. Так что, уж не обессудь, я и тебе, как господину графу, подал.