Вильгельм Завоеватель - Жорж Бордонов

Камергер — он был писарем, принявшим постриг, — впустил какого-то человека. Имя его я запамятовал: впрочем, во всей этой долгой и трагической истории роль его была третьестепенной. Мне, по причине нежного возраста еще плохо разбирающемуся в людях, показалось, однако, что его приход был сродни появлению легких туч на ясном, мирном небе, предвещающих близкую грозу. Хоть волосы доходили ему до плеч, а лицо украшали усы, столь любезные сердцу каждого англичанина, можно было сразу догадаться, что он нормандец с головы до пят. К повелителю нашему он обратился на нормандском наречии, и герцог воздал ему высокие почести, ибо к чужеземным посланникам, откуда бы те ни являлись и какие бы вести ни несли, он всегда относился с большим уважением.

— Сир герцог, — продолжил чужеземец, — великий и благочестивый Эдуард, король Англии и мой повелитель, послал меня известить вас о скором прибытии того, кто после него есть первый человек в нашем королевстве. Я имею в виду Гарольда, сына Годвина, герцога Уэссекского и родственника короля. Мой повелитель Эдуард просит и требует, чтобы вы приняли Гарольда как его родного сына, ибо такой великой милости он был удостоен за личные заслуги, а также благодаря своему высокому положению и родству с королем.

На бледном лице Вильгельма не дрогнул ни один мускул. Пальцы его, должно быть, еще сильнее сжали рукоять меча. Одон нахмурил брови. Граф де Мортен, похоже, смутился и встревожился. А герцог промолвил в ответ:

— Пусть мой дражайший дядя король Эдуард знает — Гарольд будет принят как друг, со всеми почестями, коих он, без сомнения, заслуживает в соответствии с положением своим и как родственник короля. Однако хотелось бы знать, с каким поручением король отправляет его в Нормандию?

— Сеньор, цель его прибытия одна: клятвенно заверить вас, что воля Эдуарда относительно передачи вам в наследство английского престола будет исполнена во избежание смут и волнений. Предотвратить их под силу одному лишь Гарольду, ибо только он один будет стоять у смертного одра Эдуарда. Силы короля на исходе. Поговаривают, ему не дожить до того дня, когда будет закончено строительство Вестминстерского храма — дела всей его жизни. Удрученный скорбью и тревогами, он пожелал, чтобы его послание о прибытии Гарольда исходило из уст человека верного и преданного, и на эту роль он выбрал меня. Знайте же, сеньор герцог, он любит вас больше, чем Гарольда и других родственников, и уважает — но не только из любви или по нашему родству, а потому, что вы единственный, кто способен править в неуправляемом королевстве, тем паче что ему продолжают угрожать вторжением норманны, датчане и прочие разбойничьи орды…

После таких слов епископ, видать, успокоился. А Робер де Мортен даже возликовал. Однако герцог остался все таким же бесстрастным. Посланник продолжал:

— Назначая вас своим преемником, Эдуард прислушивался не только к зову сердца своего, но и к разуму, ибо он верит, что лишь вам одному под силу защитить его народы и положить конец бесконечным войнам, несущим страшное опустошение…

Я не запомнил, что было сказано вслед за тем, потому как дальнейший их разговор показался мне малозначительным. Посланник пробыл при дворе герцога лишь несколько дней. Король Эдуард велел ему возвращаться в Лондон как можно скорее — чтобы, как я полагаю, он случайно не повстречался с Гарольдом. Оказалось, что он был родом из Сен-Ло и доводился Герару дальним родственником, поэтому друг мой быстро завоевал его благорасположение. Как-то раз вечером англичанин шепнул ему на ухо:

— Если люди Гарольда станут предлагать тебе и друзьям твоим деньги или примутся что-либо выведывать, сей же миг ступай и предупреди своего герцога. Есть немало людей, души которых исполнены коварства — такие люди не считаются ни с чем: могут нарушить данное слово, воспользоваться юношеской доверчивостью.

Призадумавшись над его словами, Герар пришел ко мне и поведал об этом разговоре.

А тем временем, как это отражено и на Байейском полотне, Гарольд, прощаясь с королем Эдуардом, выслушивал его последние напутствия. Каковы были его истинные помыслы, знал ли он уже заранее, как поведет себя по прибытии в Нормандию? Глядя на полотно, понять это, увы, нельзя. Эдуард в короне и со скипетром в руке восседает на троне. Выходит, то была не просто беседа с глазу на глаз, а торжественная аудиенция. Гарольд и его оруженосец разводят руками — выражая скорее изумление, нежели гнев. Доподлинно не известно, что вышивальщицы хотели изобразить в этом фрагменте полотна — то ли прощание Гарольда с королем Эдуардом, то ли сцену аудиенции, когда Эдуард напутствует своего родственника перед отплытием в Нормандию. Загадочным и непостижимым мне здесь кажется и удивление Гарольда. Но в общем-то весь он тут — необузданный, ретивый, а стало быть, способный на любую крайность; благородство же, коим он так кичился, было всего лишь хрупкой скорлупой, прикрывавшей характер варвара, который он унаследовал от своего отца. Но к чему теперь порицать его? Следующий фрагмент-сцена также мало что проясняет в загадочном поведении Гарольда. Из нее явствует, что Гарольд вместе со свитой трогается в путь. На нем охотничье платье — короткие туника и плащ, перехваченный пряжкой на груди. Он весело беседует со своими приближенными. Не забыл он взять с собой и своего любимца сокола — дабы можно было охотой скрасить долгое, утомительное путешествие. Он верхом на коне, рядом свора охотничьих псов, на ошейниках которых висят звонкие бубенчики. Быть может, Гарольд уже усмирил гордыню и сменил гнев на милость, а возможно, тешил себя надеждой, что ему удастся выполнить поручение немощного короля по-своему. Как мне кажется, в его ближайшем окружении нашлись златоусты, сумевшие внушить ему, что можно без труда обмануть и Эдуарда, и Вильгельма: надобно лишь прикинуться, будто он исполняет волю своего повелителя, и, скрыв истинные намерения Эдуарда, окончательно сбить Вильгельма с толку. Но они не учли, что герцог Вильгельм — человек весьма проницательный. Как бы то ни было, а иные и посейчас продолжают говорить, будто жизнь в теле Эдуарда в то время уже едва теплилась и старик, лишившись разума, не ведал, что творил. Некоторые утверждают, что друзья тайком бессовестно и беззастенчиво настраивали против Вильгельма Гарольда, пользуясь его безволием и болезненным тщеславием. Они упорно распространяли слухи, будто король Эдуард, устав от государственных дел и решив удалиться от них на покой, в конце концов, уступил настояниям своих приближенных и позволил Гарольду вести переговоры об унаследовании им английского престола. Они даже уверяли, что во избежание взаимной ненависти и распрей Гарольд заручился у короля позволением заключить полюбовное соглашение с Вильгельмом. Да, так говорят люди, которые когда-то потерпели жестокое поражение и были бесконечно унижены.

Итак, за охотой, беседами и пирами, явно не поспешая, Гарольд добрался наконец до Босхэмской бухты. На полотне хорошо видно, как он вместе со своим неразлучным оруженосцем входит в тамошнюю церквушку, преклоняет колени и молит Господа благословить его на плавание. Ах, как жаль, что Небу не было угодно, чтобы струг его поглотила морская пучина — тогда бы не остались лежать на поле брани под Гастингсом тела добрых и верных друзей, вставших друг против друга! Однако, как уверяют слуги Божьи, Всевышний не может избавить нас от всех бед. Но он всегда дарует нам возможность искупить грехи наши. Он дает нам время на раздумья, дабы мы могли обуздать свои страсти и встать на праведный путь. Тем не менее срок, отпущенный свыше, не образумил спесивого Гарольда — он воспользовался им для того, чтобы еще пуще укрепиться в своих коварных помыслах.

В ожидании прилива Гарольд устроил трапезу в замке, стоящем на побережье. На полотне за очертаниями стрельчатых окон можно рассмотреть, как он сидит в зале на втором этаже замка и бражничает в кругу своих спутников. Затем спускается по лестнице, что ведет прямиком к берегу моря, разувается и идет к стоящему на якоре кораблю. Любимого пса своего он несет, бережно прижав к себе левой рукой, — жизнь твари, видать, ему дороже жизни людей. Сокол сидит на запястье его правой руки. И вот он уже всходит на корабль, весьма воодушевленный: ибо англичанам, как и нам, не страшна морская стихия.

Ветер, поначалу оказавшийся попутным, надул полосатый парус. Однако в этом мире, как известно, за удачей непременно следует неудача, а счастье всегда идет рука об руку с бедою — и вот благой ветерок вдруг сменился суровым восточным ветром, несущим громы и молнии, который вскоре превратился в истый ураган. Силы неба и воды, слившись воедино, понесли струг Гарольда к пикардийским берегам. Вскоре впередсмотрящий, привязанный к мачте, воскликнул: «Земля!», и те, кто уже считал себя погибшими, возликовали. Но увы! В те времена существовал обычай — существует он, насколько мне известно, и поныне, — многим ненавистный, но любимый теми, кто следовал ему всегда: он зовется «трофейным», или «варекским», правом. По этому праву все, что море прибивает к берегу: людей, живность, корабли или их обломки, корабельный груз, оружие и прочий скарб — все это становится собственностью сеньора, владеющего прибрежной землей.