Сюита для скрипофона - Мария Фомальгаут

– А ты как думаешь?

Хлопаю себя по лбу:

– Ну конечно… Автор-то у нас вообще молодец, это он продумал, чтобы мы…

– Автор, говоришь?

– Ну а кто же…

– Кто… ваш покорный слуга, кто…

– Вы?

– Ну… Мне так сразу и сказали, когда корабль снаряжал… чтобы никакого чеснока. Я еще подумал, какого черта я вообще бы чеснок этот на корабль потащил, делать, что ли, больше нечего, вот так, летит наш Пилигрим, а за ним чулки с чесноком летят на привязи, как у бабки в погребе… Только потом смекнул… если запрещают, надо брать. Характер у меня такой поганый по жизни, если где чего скажут, нельзя, значит, надо. Ну и колья эти тоже… главный как увидел, заорал, только не такие.

– Вы тогда догадались?

– Не… тогда еще нет. Потом уже, когда ты про полнолуние сказал. А там я и отчет посмотрел, тогда всё и сошлось. С точками-то на шее…

– Круто вы…

– Чего круто. Ты вот чего подумай… я когда собирался, мне сказали, чтобы я кривые зеркала с собой не брал.

– Зачем нам…

Осекаюсь.

Начинаю понимать.

– А… а кто кривых зеркал боится?

– Да вот я и думаю… кто…

Кто убил Лондон

– А это еще что?

– Ч-ш-ш, не вздумай стрелять…

– Да не стреляю я…

– Вот и не стреляй…

Смотрю, ничего не вижу через заросли, – что-то огромное, массивное пробирается через лес, гулкими ударами впечатывает ноги в поросшую травой землю.

Хочется сбежать. Потому что никакая дробь не возьмет это, что бы там ни было.

Егорыч косится на меня:

– Вон он… там остановился…

– И чего делать будем?

– Пойдем, глянем.

– А стрелять… не будем?

– Чего стрелять, в таких не стреляют.

Иду за Егорычем, вынимаю смартфон, Егорыч недовольно качает головой.

– Не… не снимай.

– А что так? Застесняется он, что ли?

– Да нет… Не проявляются они…

Мне становится не по себе. Еще больше хочется бежать. Прочь из этого леса, куда глаза глядят, пропади оно всё, и Наташка пропади, кто ж знал, что батя у неё на охоте повернутый…

– Ну, вот… гляди…

Смотрю перед собой, не понимаю. Нет, конечно, мы тут изрядно по лесу плутали, я уже даже и не скажу, в какой стороне Омск, если есть вообще какой-то Омск. Но что мы к самому Лондону выйдем, этого как-то не ожидал.

Смотрю на громадину Биг Бена, почему-то увенчанного шляпой, Биг Бен таращится на меня совиными глазами-циферблатами. Поднимается Тауэрский мост, пропускает то ли круизный лайнер, то ли я не знаю, что.

– Нравится? – Егорыч прищуривается.

– Круто… Это… это как это?

– А вот это мы и выясним. Я еще вчера заметил, вот тоже как ты сейчас глазами квадратными смотрел, думаю, вроде и не пил сильно, а тут на тебе… хорош ты, Егорыч, к тебе завтра зять будущий придет, а у тебя тут горячка белая приключилась… Потом смотрю, не, не горячка, так оно и есть всё… Ну пойдем поближе…

Идем поближе, до меня доносятся шорохи машин, шум улиц, обрывки каких-то мелодий, из тумана появляется витрина, украшенная резными тыквами, чуть поодаль сверкают электрические снежинки на заснеженной аллее…

Не понимаю еще больше:

– А у них сейчас что? Зима, осень? Или это, – киваю на витрину, – убрать не успели?

– Ты смотри, смотри… ты…

Егорыч не договаривает, откуда-то из ниоткуда вырывается автобус, огромный, красный, многоэтажный, несется на меня, Егорыч хватает меня за руку, отходи-отходи-отходи…

…падаем в заросли, только сейчас чувствую мелкую дрожь.

– Чего, жив остался?

Еле выжимаю из себя:

– Ж-жив.

– Ты мне вот что скажи… ты что помнишь?

– Автобус помню, что… этажей пять было…

– А еще?

– Витрину с тыквами… аллею… фонари…

– Ты мне вот чего скажи, ты на аллее чего-нибудь заметил?

– Заметишь тут, когда…

Егорыч встряхивает меня:

– Заметил?

– М-м-м… карета там стояла… с лошадью… и человек там ярдом стоял… в цилиндре вроде бы…

– Ага… лошадь в цилиндре… то бишь, карета… то бишь… ну да. Ты мне вот что скажи… вот как думаешь, карета эта там была, чтобы людей развлекать, ну как бывает в Новый Год ослика там какого запрягут… или… или настоящая?

– Да откуда же я…

– Не знаешь? А ты мне скажи, там внизу асфальт был… или чего?

– Мостовая вроде… обледенелая…

– Вот оно что…

Егорыч не договаривает. Город в тумане поднимается с хрустом и скрежетом. Не сразу замечаю четыре высоченных дома – две старинные башни, два небоскреба – опираясь на которые, стоит город. Башни шевелятся, взад-вперед, взад-вперед, город уходит в туман, замирает у реки, наклоняет еще одну огромную башню, жадно пьет. Резкими размашистыми скачками исчезает в лесу.

Убираю смартфон.

– Фоткал-таки?

– А чего…

– Ну, посмотри, чего там вышло…

Смотрю. Ничего не вышло, легкий туман над рекой.

– Говорил тебе, не отображаются они…

Вспоминаю.

– Я еще, знаете, человека там заметил… в автобусе… в кепочке такой… с трубкой…

– С телефоном?

– Не, с такой… ему еще кто-то там втолковывал, что курить в автобусе нельзя…

Наташка сонно бормочет:

– Куда ты в такую рань?

– Да чего в рань, мне батя твой лёжку показать обещал…

– Какого, на хрен, Лёшку?

– Ну, где этот зверь лежит…

Наташка отворачивается, обиделась, ну и ладно, на обиженных воду возят. Странное дело, раньше бы сквозь землю провалился, если бы Наташку обидел, а тут ничего не чувствую, ничегошеньки…

Набрасываю куртку, выбираюсь в предрассветный туман, в котором виднеется силуэт Егорыча. Егорыч сегодня без ружья, значит, пойдем на этого… этого… Я тут за ним понаблюдал, смекнул…

Не выдерживаю:

– А это вообще кто?

– Лондон, кто.

– Так Лондон же… в Великобритании.

– Ну, это ненастоящий Лондон. Выдумал его кто-то.

– К-кто выдумал?

Человек какой-то, кто… Вообще фантазия что надо у него работала, похоже, писатель… Ты молодец, что мужика этого в автобусе заметил… с трубкой…

– И чего?

– А того. Не узнал его?

Пытаюсь отшутиться:

– Шерлок Холмс, не иначе.

– Вот-вот, верно. Это человек какой-то придумал, что Шерлок Холмс из прошлого в наши дни перенесся… из книжки, что ли, выпал, не знаю. По городу ходит, удивляется, как ноут включить, не знает, утром разворачивает Таймс, – предпочитает старую добрую бумажную газету. Ну и преступления расследует, не без этого. У автора вроде еще Человек-Невидимка из книжки выпал, убил там кого-то… автор-то сам в Лондоне и не был никогда…

– А вы откуда знаете?

– А ты этот Лондон его видел? Сразу видно, не знает ни хрена… На какую улицу ни завернешь, отовсюду Биг Бен виден, и аббатство это… Вестминстерское… и мост Тауэрский туда же. В один переулок свернешь, там витрины с тыквами, тут же аллея заснеженная, тут же этот ихний день Леди по весне… ну когда бабы в дурацких шляпах с ведрами пива ходят, Шерлок Холмс за сердце хватается, Ватсон, если у меня когда-нибудь будет жена, я воспитаю её так, что она в жизни не пойдет на эту вакханалию… Видно, автор каких-то новостей про Лондон насмотрелся, да и написал… или не написал, так, в голове сочинил…

– А по лесу чего этот Лондон шарится?

– Да много их тут шарится. Автор подумал-подумал, забросил, вот и шарятся, неприкаянные. Но этот какой-то сильно мощный, как настоящий прямо…

– А автор его бросил?

– Да вот и странно даже, что бросил, вроде как дурень с писаной торбой с историей этой носился… – Ч-ш-ш…

Замираю. Смотрю, куда показывает Егорыч, вижу за деревьями очертания Лондона, который не Лондон.

– Я тут что заметил… он на этой полянке околачивается…

– Гнездо у него там? Или… – вспоминаю нужное слово, – лёжка?

– Да то-то и оно, что не бывает у них лёжек никаких. Вот я и думаю, чего он тут крутится…

– А мало ли… может, еще одну такую фантазию встретил, щенки у них там вывелись…

– Ну, мечтай, мечтай… давай посмотрим… что там…

Идем на поляну – город вздрагивает, подскакивает, отступает в заросли, поглядывает на нас, как бы мы не забрали то, что он охранял…

– Вот оно… смотри…

Смотрю. Вздрагиваю. Зачем-то проверяю пульс, хотя ясно-понятно, что этот истлевший скелет не может быть живым.

– Вон чего… автор умер, а фантазия его так и ходит…

– Отчего… умер?

– Я почем знаю… Бывает, в лес пошел, тут сердце и прихватило, и готов. Или спился, может…

– А это чего?

– Где чего?

– Вот… смотрите…

Поднимаю то, что сначала принял за камушек.

– Вот те на… – Егорыч вздрагивает, – пуля и есть…

– Убил его кто-то.

– Убил? Дело-то дрянь…

Осторожно говорю:

– В полицию надо.

– И чего полиция? Ну, протокол составит… хрен они искать будут, кто его грохнул…

– А если… – осторожно подхожу к Лондону, он вздрагивает, пятится от меня.

– Боится он тебя, чего ты…