Жаркие ночи в Майами - Пат Бут

— Меня вообще-то привлекают одержимые люди, — заметила Криста.

— Тогда я должен тебе нравиться. Я одержим тобой, — засмеялся Хеллер.

— Конечно, ты мне нравишься, Льюис. Ты всем нравишься. Уверена, что и мистеру Стайну ты нравишься тоже.

Она просто не могла не говорить о нем.

— Слушай, я умираю с голоду. Может, пойдем и поищем какую-нибудь еду?

Глаза Льюиса Хеллера с недоверием остановились на склонившемся перед ним официанте. Льюис не прочь был что-нибудь выпить, но неприязнь одного корыстолюбца к другому оказалась настолько сильной, что он предпочел направиться к ближней стойке с закусками.

Здесь было пиршество ракушек. Гостям предлагали кипящую похлебку из моллюсков со свининой, сухарями и тому подобным, жареных моллюсков, пирожки с начинкой из моллюсков под соусом чили, салат из моллюсков пополам с авокадо, горстки моллюсков на листьях салата, с ломтиками огурцов, с ростками бермудского лука.

— О Боже, я сам превращусь в ракушку! — со смехом сказал Льюис. — Думаю, все это в честь того, что мистер Стайн обитает в Ки-Уэсте.

Криста наложила себе полную тарелку маринованных моллюсков.

— Почему так много писателей живет в Ки-Уэсте? — проговорила она, подавив желание спросить: «Почему Питер Стайн живет в Ки-Уэсте?» Слово «опасность» проворной мышкой пробежало в ее сознании.

— Там конец пространства, за которым начинаются мечты.

— Звучит поэтически, Льюис.

— Я вычитал это у Томаса Санчеса.

— Интересно, у кого это вычитал он.

— Примерно так я представляю себе искусство, Криста: немного заимствованного, немного новенького. Никогда нельзя быть уверенным, вокруг чего шумиха. А в конце концов выясняется, что все уже было сказано раньше.

— На самом деле Санчес сказал: «Ки-Уэст — это конец американского пути, но одновременно также начало американской мечты», — раздался ехидный голос Питера Стайна. — Мне кажется, что вариант Санчеса получше, а вам?

Они резко обернулись. Писатель стоял позади них. Он смотрел на Хеллера, и лицо его выражало презрение. Потом он медленно перевел взгляд на Кристу, и лицо его смягчилось, как раньше, когда он увидел ее в очереди, подписывая книги.

— Ах, мистер Стайн, — произнес Льюис. — Ах, ах… — Он почти потерял дар речи, что для него было совершенно нехарактерно. Вспоминать их последнюю встречу ему было невыгодно. Если иметь в виду форму, не говоря уже о содержании, то этот обмен «любезностями» обещал оказаться повторением их первой, неудачной для Льюиса встречи.

Питер Стайн проигнорировал его.

— Вы должны попробовать севиче. Я сам готовлю такое.

Стайн вдруг закашлялся, прикрыв рот рукой. Невероятно! Когда всего несколько секунд назад он обращался к Хеллеру, то держался вполне уверенно, покровительственно, даже беспощадно. Сейчас, отведя взгляд, он вдруг смешался, в нем проявилась трогательная незащищенность… Словно пытаясь скрыть свое смущение, он взял у Кристы тарелку, прошел к столу, положил изрядную порцию и вернул тарелку Кристе.

— Вот, — сказал он.

Криста улыбнулась и попробовала угощение.

— М-м. Очень вкусно. Лимонный сок, красный перец, соль, черный перец… сахар. Вы к тому же умеете готовить?

— О да. Это занятие стоит у меня на втором месте.

Стайн по-мальчишески улыбнулся, довольный, что ей понравилось севиче, что представилась возможность рассказать ей о своем кулинарном искусстве.

— Поостерегитесь, — сказал Хеллер с мстительной улыбкой. — Помните Пруста? «Все люди кончают тем, что целиком отдают себя делу, которое стояло у них на втором месте». — Он не стал ждать ответного укола шпагой со стороны Стайна. — Слушайте, вы оба. Увидимся позднее. Мне надо поздороваться со Сьюзен Магрино и вообще сориентироваться в здешней обстановке. Увидимся, Криста. До свидания, мистер Стайн. Прекрасная речь. Да-да…

И Льюис Хеллер исчез, избежав возможного конфликта.

— Вы знаете этого человека? — спросил Питер.

— Так, немного. А вы? Он издатель, и весьма преуспевающий.

— Зарабатывает кучу денег.

— Почему у меня такое ощущение, будто вы не очень-то это одобряете?

— А вы? Вы же порвали с Голливудом.

— О да, порвала. Я отвергла американскую мечту, которую Санчес нашел в конце американского пути.

— Не следует путать мечты и прекрасные сны с ночными кошмарами.

— А разве ночные кошмары не являются просто дурными снами?

Стайн улыбнулся этой игре слов. Девушка оказалась не только красивой, но и умной — совсем не такое уж редкое сочетание, как представляют себе люди; но оно всегда восхищает, когда обнаруживаешь его.

— Вы живете здесь, в Майами? — Он переменил тему разговора. Ему хотелось побольше узнать о Кристе Кенвуд.

— Да. Я сняла дом на острове Стар. Я здесь уже около трех месяцев.

— Значит, вы уже абориген. Вы приехали сюда в хорошее время. Майами находится на подъеме.

— Я тоже так считаю. Это место возрождается. Куча возможностей. И здесь весело, хотя, боюсь, я достигла уже того возраста, когда веселье оказывается весьма утомительным занятием.

— Слушать, как кто-то вроде вас говорит нечто подобное, — это все равно что глотнуть свежего воздуха. Я с вами абсолютно согласен. Когда я говорю что-то в этом роде, все думают: «Несчастный дурак». О вас никто так подумать не может.

— Спасибо, — сказала Криста, и опять у нее зарделись щеки. — Во всяком случае, сегодня здесь очень весело. Я получаю от всего огромное удовольствие.

— Я тоже. — Он засмеялся каким-то горловым смехом, и широкая улыбка осветила его загорелое лицо.

Они говорили друг другу какие-то слова, но за этими словами уже стояло нечто большее.

Криста пыталась разобраться в своих мыслях. Она проговорила с этим мужчиной всего лишь пять минут, не более, но уже чувствовала, что может написать о нем целую книгу. Кристу переполняло ощущение, что по своим глубинным человеческим качествам Питер Стайн — родственная ей душа. На поверхности они — полные противоположности, но где-то там, где таится его сущность, река ее жизни сливается с его рекой. Оба они — люди серьезные, поглощенные достижением своих целей, стремящиеся к победе и к тому, чтобы все видели эту победу. Это их объединяет. Она разглядела это в его тревожных глазах и в тайном смысле его слов. И конечно, все это есть в его книгах, которые она читала, в его репутации, во всем, что говорил о нем Льюис Хеллер. Своими откровениями Хеллер хотел унизить Питера Стайна в глазах Кристы, но вместо этого лишь увеличил его привлекательность. Но хотя в сердцах своих они исполняли одну и ту же мелодию, играли они ее в разном темпе и на разных инструментах. В этом был источник сладостного напряжения. Криста чувствовала, что ежесекундно находится на грани яростной стычки с Питером. Ей достаточно обронить одно неточное слово, одну неуместную фразу, высказать одно недостойное суждение, и Питер Стайн не пропустит этого. Выразить свое мнение для него — дело порой и неприятное, но абсолютно необходимое. И, как ни странно, Криста не боялась ни его, ни его острого языка. В действительности какая-то доля ее разума жаждала испытать себя в единоборстве с ним. Некая вздорная часть ее существа с трудом могла дождаться, чтобы вспыхнуло пламя и полетели искры прямо здесь, на этой крыше, пока сверкающее солнце утопает в густой дымке, а рок-музыка разрывает теплый вечерний воздух.