В поисках невидимого Бога - Филип Янси

В церковной среде, где я рос, сомнению места не было. «Просто верьте», — говорили нам. Отклонения от строго определенной истины были чреваты суровым наказанием. В Библейском колледже мой брат получил отметку «плохо» за доклад, в котором дерзнул сказать, что в рок–музыке нет ничего плохого (на дворе были 1960–е годы). Надо заметить, что брат был классическим музыкантом и особой любви к року не питал. Но он не видел в Библии обоснования для тех нападок на рок, которые звучали на занятиях. Я много раз слышал, как брат спорит на эту тему, причем весьма убедительно, и видел его записи. У меня нет ни тени сомнения, что плохая отметка была поставлена лишь по одной причине: преподаватель не согласился с выводами брата. И не просто не согласился, он был уверен, что с точкой зрения брата не согласен и Сам Создатель. Разумеется, такого рода неприятности и близко нельзя сравнить с бедами, которые постигли жертв салемских судей. Жизни брата ничто не угрожало, он лишь ушел из колледжа. Впрочем, не только из колледжа, но со временем — и из христианства. Одна из главных причин состояла в том, что брат не видел, чтобы истина освобождала людей (она действовала, скорее, наоборот), и не нашел церкви, где всерьез принимали бы притчу о блудном сыне.

А мне повезло: мой опыт был другим — я нашел и церковь, обильную благодатью, и христианскую общину, которая была терпима к моим сомнениям. Ведь среди других учеников Христа был и Фома, который не доверял их рассказам о Воскресении. И Иисус явился, чтобы укрепить его веру. Вот и мои друзья и коллеги по журналу «Христианство сегодня», а также по церкви в Чикаго, создали как бы гавань принятия, которая укрывала меня, когда корабль моей веры давал течь. На занятиях в церкви я мог иногда сказать: «Знаю, что в это надо верить, но, честно говоря, в данный конкретный момент у меня есть сомнения». Мне жаль тех, кто сомневается в одиночестве: всем нам нужны надежные товарищи по сомнению.

Церковь в лучшем случае приготовляет надежное и безопасное место, которое однажды может наполниться верой. У нас нет необходимости иметь пропуск в Церковь, то есть приносить в нее полностью сформированную веру. Когда я стал открыто писать о сомнении и поставил под вопрос некоторые расхожие концепции, принятые в евангелизации, я был готов к самым жестким откликам, наподобие тех, с которыми сталкивался в юности. Однако оказалось, что гневных посланий с обличениями приходит на порядок меньше, чем писем от читателей, которые ставят перед собой те же вопросы и уверены в моем праве сомневаться. Мало–помалу мои сомнения отчасти улеглись, а некоторые даже разрешились. Большую роль здесь сыграло то, что ушли страхи. И я понял, что на самом деле вере противостоит не сомнение, а страх.

В «Гимне Христу» Джона Донна есть такие строки:

Во мраке храма — искренней моленья:Сокроюсь я от света и от зренья,Чтоб зреть Тебя; от бурных днейСпешу в ночную сень я![6]

В этих словах можно обнаружить разные смыслы. Буквальный: поэт спешит в полумрак храма, озаряемого лишь светом лампад. Однако непростые отношения Донна с Церковью наводят на мысль о наличии более глубокого смысла, пробуждающего мысль о Церкви, которая оставляет место «мраку», таинству и не претендует на объяснение того, чего не объяснил Сам Бог. В конце концов мы опираемся на Бога не из праздного любопытства, а в нужде. И почему столь многие церкви хотят предстать перед людьми, образно говоря, ярко освещенными?

Все мы помним историю о буридановом осле. По обе стороны от бедняги поставили одинаково аппетитные стога сена. Осел не смог решить, с какого начать — какой вариант, так сказать, более логически обоснован — и в результате помер с голоду. (История, разумеется, не настоящая, а представляет собой философский парадокс. Жан Буридан был французским философом–номиналистом и жил в XIV веке.)

Без риска веры не бывает. Американский писатель Натаниел Готорн сказал о своем собрате по перу Германе Мелвилле: «Он не может ни верить, ни успокоиться на безверии».

И то не так, и это не подходит, но позиция буриданова осла, пожалуй, опаснее всего, ибо убирает из личных отношений с Богом чувства. Вера превращается в интeллeктyaльнyю загадку, а такая вера уж точно не библейская.

Вера означает шаг вперед в условиях, когда не виден не только конец пути, но и место, куда можно ступить, чтобы сделать следующий шаг. Такая слепота подвигает нас следовать за незримым Проводником, доверять Ему, протянуть Ему руку – и сделать этот шаг, который почти всегда свершается во мраке.

Как–то ко мне приехал друг: мы хотели вместе сходить в горы. Однако из–за внезапного снегопада большинство горных склонов стали недоступными, и мы остановили свой выбор на одном из самых легких вариантов, хорошо заметной тропе, ведущей к вершине горы Шерман. Оказалось, однако, что туман, окутавший горы после снежной бури, скрыл все ориентиры. Время от времени туман расступался, и впереди вроде бы показывалась вершина.

Потом он снова смыкался, и мы брели в сплошной белой мгле.

Ложные вершины — они есть у большинства гор — сущее испытание для альпиниста. На протяжении трех часов не проходит и нескольких секунд, чтобы ты не глянул на вершину. Она манит, словно магнитом, глаз не отвести. Но когда залезаешь наверх, оказывается, что это вовсе и не вершина. Взгляд снизу обманул. А настоящая вершина — вон там, дальше, километр без малого. Или она тоже обманная?

Взбираясь по горе Шерман, мы начали со снега и тумана и закончили снегом и туманом, почти ничего не увидев по дороге. Когда гору окутывает белая мгла, теряется всякая ориентация. Ты даже не можешь сказать, взбираешься или идешь вниз. Ты практически ослеп, что в Скалистых горах легко доводит до беды.

Мы задумались, не повернуть ли назад, но возвращаться не хотелось. Немного посидели, ожидая, когда туман хоть чуточку разойдется, потом сверились по компасу и зашагали дальше. Когда туман вновь сгустился, мы сели в мокрый снег и снова стали ждать.

Из–за опасности обвалов мы специально избрали длинный маршрут, идущий по более отлогим склонам горы. Где–то рокотали лавины, срывавшиеся со скал неподалеку. Умом мы понимали, что нам они не угрожают, но слышимость была такая, что казалось, лавина несется прямо на нас. Сидя в снегу среди молочного облака и слушая грохот снежных обвалов, поневоле начинаешь сомневаться в картах, компасах, органах чувств и самом разуме.

Между тем расчет оказался верным: под лавину мы не попали. В какой–то момент туман расступился настолько, что мы смогли разглядеть выступ, ведущий непосредственно к вершине. Осторожно ступая, мы до нее добрались. Все–таки добрались! По нетронутому снегу мы поняли, что в тот сезон стали первыми, кто взошел на гору Шерман. А затем началась приятная часть. Туман рассеялся, и мы смогли выбирать между разными маршрутами возвращения. И если подъем занял у нас четыре часа, то спуск – меньше часа. Мы съезжали вниз на спинах — скользили по склонам, покрытым свежим снегом, словно на санках.

Впоследствии я не раз вспоминал этот поход и понял, что он — притча о пути веры. Неверные расчеты, опасения, трудности, долгие периоды ожидания, тяжелая дорога. Как бы тщательно я ни готовился, какие бы предосторожности ни предпринимал, как бы ни старался исключить риск, настают минуты, когда все бесполезно. Вокруг смыкается белая мгла, не видать ни зги, и грохочут лавины.

Но какая радость достичь вершины! А ведь гора Шерман не столь уж и высока. Всего лишь одна из колорадских гор высотой около четырех тысяч метров. Остаются еще пятьдесят две.

Когда мы приведем наш духовный дом в порядок, мы умрем. Но наведение порядка все продолжается. Мы обретаем достаточно уверенности, чтобы идти, но оказывается, что путь лежит во тьме. И не надо ждать, что вера все прояснит. Вера – это доверие, а не несомненность.

Глава 4. Вера под огнем

Стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла.

Мне близки слова американской поэтессы Энн Секстон, которая сказала, что любит веру, но веры у нее очень мало. Лично я свой скептицизм приобрел главным образом в церкви: я слышал «свидетельства о пути к вере», как впоследствии выяснилось, вымышленные, видел лицемерие «старших братьев», наблюдал, как люди благодарят Бога за чудесное исцеление, а через неделю умирают. Я понял, что практически каждый «ответ на молитву» имеет другое возможное объяснение, и спешил это объяснение найти. Правда, впоследствии я перерос стремление выискивать прорехи в вере других людей, но определенный скептицизм у меня остался, как и сильнейшее отвращение к злоупотреблениям верой.

Поскольку я пишу о боли и страдании, у меня есть специальный шкафчик для писем от христиан, которые честно молятся — о ребенке с врожденным пороком, о неоперабельной опухоли мозга, об исцелении от паралича — проходят елеосвящение, исполняют все библейские заповеди, но облегчения не получают. Их вера не вознаграждается. Я спрашивал многих врачей–христиан, были ли они когда–нибудь свидетелями явного медицинского чуда. Обычно, хорошо подумав, они называют один, максимум — два случая.