В поисках невидимого Бога - Филип Янси

Но что–то влекло меня назад, к Богу. Что именно, спрашиваю я себя? «Какие странные слова! Кто может это слушать?» — сказали некоторые ученики Иисуса (Ин 6:60). Их сомнения понятны многим. Слушателей Христа Его учение одновременно и влекло, и отталкивало. Когда до внимающих Ему стал доходить смысл того, о чем толкует Спаситель, большинство из них отошли, и остались только Двенадцать. «Не хотите ли и вы отойти?» (Ин 6:67) — спросил их Иисус (наверное, с горечью и смирением). За всех, как это часто бывало, ответил Симон Петр: «Господи! К кому нам идти?» (Ин 6:68).

Для меня самого многое упирается в эти слова Петра. К стыду своему, я должен сказать, что одна из главных причин, почему я остаюсь в ограде Церкви, состоит в том, что идти больше некуда (хотя я и пытался). Господи! К кому нам идти? Труднее отношений с невидимым Богом может быть лишь одно: отсутствие таких отношений.

Бог часто действует через «святых дурачков», юродивых, мечтателей с их смехотворной верой — сам–то я расчетлив и осторожен. По–видимому, в вопросах веры всё противоположно тому, к чему мы привыкли. Современный мир ценит ум, успех, респектабельность, уверенность и утонченность. О Боге этого сказать нельзя. В своих замыслах Он часто полагается на людей простых и необразованных, которые умеют лишь одно — доверять Ему. И через них происходят чудеса. Наименее одаренный человек может быть замечательным молитвенником, поскольку молитва требует лишь глубокого желания быть с Богом.

Однажды мы — удивительная смесь людей разных рас и разных социальных групп — наметили ночное молитвенное бдение в нашей чикагской церкви. Времена тогда были непростые, и несколько человек выказали беспокойство. Прежде всего, безопасно ли это, учитывая рост преступности? Может, стоит нанять охрану хотя бы для автостоянки? А вдруг вообще никто не придет? Прежде чем окончательно назначить бдение, мы всесторонне обсудили практические вопросы.

Наиболее горячо поддержали идею ночного бдения бедные старики из дешевого жилья неподалеку. Просто поразительно: многие их молитвенные просьбы, должно быть, не исполнялись годами! Они жили в плохих условиях среди преступности, нищеты и страдания, но все же по–детски доверяли силе молитвы. «На какое время вы хотите остаться, на час или на два?» — спросили мы, про себя обдумывая, как потом развозить их по домам. «Да хоть на всю ночь», — ответили они.

Одна негритянка девяноста с лишним лет, которая ходила с палочкой и очень плохо видела, объяснила, почему она хочет провести ночь на жесткой скамейке в церкви в неспокойном квартале. «Понимаете, есть много вещей, которые мы делать в церкви не можем. Меньше образования, меньше сил, чем у вас, молодые люди. Но мы можем молиться. У нас есть время, и есть вера. Да и вообще некоторые из нас мало спят. Если нужно, мы можем молиться всю ночь».

Так они и поступили. А люди помоложе и побогаче усвоили важный урок. Вера являет себя там, где ее меньше всего ожидаешь, и не оправдывает ожиданий там, где предполагаешь ее изобилие.

Я, при всем своем скептицизме, хотел бы иметь такую детскую веру, как у этих стариков, — веру, которая просит Бога о невозможном. Хотел бы по одной причине: ее высоко ценил Христос. Это ясно из евангельских рассказов о чудесах. «Вера твоя спасла тебя», — говорил Он, переключая внимания с Себя на исцеленную (Мф 9:22). Чудесная сила не была вызвана лишь Его способностями, но отчасти зависела и от страждущей.

Вообще, читая евангельские рассказы о чудесах, видишь, что вера была разной. У одних людей — смелая, несокрушимая, как у римского сотника, сказавшего Христу, что для исцеления слуги, которым сотник дорожил, Иисусу необязательно приходить лично, но лишь произнести слово. «Сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры», — удивился Христос (Лк 7:9). В другой раз чужеземка донимала Иисуса, когда Он искал тишины и спокойствия. Поначалу Он ей не отвечал. Затем ответил резко, сказав, что послан к погибшим овцам дома Израилева, а не к «псам». Но ничто не могло остановить упорную хананеянку, и ее настойчивость была вознаграждена. «О, женщина! Велика вера твоя», — сказал Иисус (Мф 15:28). Казалось бы, уж от кого веры не ждешь — так это от язычников. Но в данном случае именно они ее и проявили. А ведь по здравому смыслу, с какой стати римскому сотнику и хананеянке, людям без иудейских корней, доверять Мессии, Которого нелегко было принять даже Его соотечественникам?

И напротив, люди, от которых ждешь большего, колебались в вере. В Иисусе сомневались даже его близкие. Сомнения в определенный момент возникли даже у Иоанна Крестителя, хоть он и был Предтечей Христа и Его родственником (Мф 11:2–3). А из двенадцати учеников Фома сомневался, Петр отрекся, Иуда предал — и все это после того, как они три года провели со Христом.

Всё, как в моей чикагской церкви: вера являет себя в самых неожиданных случаях и дает сбой там, где предполагаешь ее изобилие. Обнадеживает, однако, что Иисус не отвергал даже самой слабой веры. Он почтил веру всякого, кто просил у Него, от отважного сотника до сомневающегося Фомы и отчаявшегося отца, который взывал: «Верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк 9:24).

Видя столь широкий спектр веры в Библии, я спрашиваю себя, не делятся ли люди на разные «типы веры», подобно тому как они делятся на разные типы личности. Я, интроверт, осторожный в общении с другими людьми, так же приближаюсь и к Богу. И если я взвешиваю свои решения, учитываю все стброны вопроса, то даже при чтении библейских обетовании мне не уйти от своего вечного «…а с другой стороны». Я постоянно чувствую вину из–за недостатка веры и ощущаю жажду большей веры, но все более и более примиряюсь с тем, чтб у меня есть. Однако не всем людям суждено быть меланхоличными, стеснительными интровертами. Стоит ли ожидать от всех одинаковой степени веры?

Сомнение — скелет в шкафу веры. Такие скелеты лучше не прятать, трясясь от страха, а выносить на свет Божий: может статься, скелет и обрастет новой живой плотью. Если бы я попросил отложить эту книгу всякого, чья вера пошатнулась, — вследствие трагедии, занятий наукой, знакомства с другой религией, разочарования в Церкви или в конкретных христианах, — мой труд стоило бы на том и закончить. Почему же Церковь считает сомнение врагом? Как–то меня попросили написать одно вероучительное утверждение для журнала «Христианство сегодня», причем «без сомнений и оговорок». Пришлось ответить, что без сомнений и оговорок мне не дано начертать и собственного имени.

В одном из писем американской писательницы Фланнери О'Коннор есть такие слова: «Не знаю, как может существовать тот вид веры, который требуется от христиан XX века, если он не будет укоренен в опыте неверия. Петр сказал: «Господи, верую! Помоги моему неверию». В Евангелиях эта молитва — самая естественная, самая человеческая, самая мучительная. Я думаю, что это фундаментальная молитва веры».

О'Коннор перепутала: фразу в Евангелии от Марка (9:24) сказал не Петр, а отец одержимого, но, по сути, она права. Сомнение и вера всегда сосуществуют: если нечто представляет собой несомненный факт, то о вере в него говорить уже не приходится.

В детстве я слышал старый шотландский хор: «Возвеселитесь, святые Божий, ибо тревожиться не о чем: ничто вас не устрашит, ничто не заставит усомниться». Звучало жизнеутверждающе, особенно когда певцы раскатисто, на шотландский манер произносили звук «р». Сейчас, вспоминая эти слова, я сомневаюсь, что мы с автором гимна читали одну и ту же Библию. В моей — герои постоянно переживают то один жестокий кризис, то другой.

Друзей Иова потрясали и приводили в негодование его сомнения. «Что за мысли! Стыдись, как тебе такое пришло в голову», — вот что они, по сути, говорили. Однако Бог, у которого были Свои расхождения с Иовом, поддержал в конце именно его, а не друзей. Книги Иова и Екклесиаста, Псалмы и Плач Иеремии показывают, что Бог понимает ценность человеческого сомнения, недаром оно получило отражение даже в Священном Писании.

Современная психология учит, что чувства лучше не загонять в подсознание, а дать им проявиться. Библия, похоже, согласна. Тот, кто честно разбирается со своими сомнениями, за их пределами часто обретает веру.

Стоит, пожалуй, упомянуть некоторых столпов христианства, чтобы показать распространенность, а то и неизбежность, сомнений. Мартин Лютер непрестанно боролся с сомнениями и депрессией. «Больше чем на неделю Христос потерялся совсем, — написал он однажды. — Я был потрясен своим отчаянием и кощунственным отношением к Богу».

Пуританин Ричард Бакстер основывал свою веру на «вероятностях, а не на очевидной достоверности». Другой пуританин по имени Инкрис Мейзер делал иногда в дневнике записи вроде: «Серьезнейшее искушение атеизмом».

Одна бостонская церковь не сразу открыла свои двери крупному проповеднику Дуайту Мооди: его вера казалась недостаточно определенной. Миссионер Чарльз Эндрюс, друг Махатмы Ганди, из–за сомнений не смог призвать конгрегацию к чтению Афанасьевского Символа Веры. Английская писательница и мистик Эвелин Андерхилл признавалась, что подчас «вообще сомневалась в духовности человека».