Дети Шахразады - Тони Молхо

Давид погладил шелковую шубку, пригрелся о мохнатый бок, расслабился и задремал под тихое мурлыканье кошачьей шарманки. Такими и нашла их Машка, возвратившаяся из магазина, — спящими, расслабившимися и очень довольными друг другом.

Маша заглянула в приоткрытую дверь чужой комнаты для того, чтобы выманить дурака-кота, по недосмотру попавшего на чужую территорию. Заглянула и убедилась, что кот вовсе не считает эту комнату чужой — напротив, очень даже своей, судя по тому, как рыжая туша развалилась на диване. Рядом мирно посапывал хозяин комнаты, видимо, согласный с новым квартирантом. Судя по всему, общий язык они нашли.

Вот здорово! И когда же они успели так подружиться? «Поладим!» — видно, Давид действительно обладал пророческим даром.

Найдя кота в добром здравии и благополучии, Маша бросила невольный взгляд на его соседа и неожиданно для себя залюбовалась красотой отдыхающего мужского тела. Белизна простыни подчеркивала смуглый силуэт, мужественные, классические пропорции тела. Запрокинутая на высокой подушке небольшая голова с античным профилем, мощная шея борца, широкие, подчеркнутые облегающей майкой мускулистые плечи, широкий торс с рельефными мышцами, свободно раскинутые стройные ноги. Впалый живот ритмично вздымался при дыхании, длинные сильные руки раскинуты по дивану — одна обнимает подушку, другая — храпящего кота.

Машка была врачом, она привыкла смотреть на обнаженное человеческое тело, выискивая в нем изъяны, порожденные недугом, или симптомы, указывающие на болезнь. Она без стеснения рассматривала спящее мужское тело и удивлялась, насколько такое, расслабленное, оно красивее, чем навязшие на зубах образы накаченных агрессивных суперменов, вечно куда-то мчащихся, прыгающих, летящих, пробивающих, но ни в коем случае — не отдыхающих. Спали почему-то всегда принцессы, и именно таких, спящих, их рассматривали, описывали и любовались их красотой. Наверное, красота расслабленного тела совсем другая, чем бодрствующего… Задумавшись над этим философским вопросом, Машка не заметила, как ее взгляд сам собой остановился на некоей точке, находящейся между свободно раскинутыми ногами, и отметил, что точка эта — совсем не точка, а довольно внушительный холм, и что он стал нервно подрагивать под ее пристальным взором. Ой! Извините! И тихо, как мышь, соседка уползла в свою комнату.

Они жили, как пара состарившихся супругов, — каждый в своей комнате, не мешая друг другу, но составляя единое целое. Для каждого существовал круг забот и обязанностей, дополняющий и облегчающий взаимное существование, как в сыгравшейся спортивной команде. Давид великолепно готовил, он говорил, что все мужчины-египтяне — прирожденные повара, и с этим трудно было не согласиться, познакомившись с его кухней. Он же следил за всей квартирной бухгалтерией, скрупулезно проверял счета и платил по ним. Машка стирала и мыла посуду, убирала в доме, бегала за продуктами и для себя, и для соседа, причем сосед с маниакальным упрямством возвращал ей деньги за «свои» продукты, хотя ели они из одной кастрюли и одного холодильника. Кот был общий, и он бессовестно пользовался тем, что один хозяин не знал, покормил ли его другой. Квартирная соседка чрезвычайно нравилась Давиду. Она была не первой в длинной череде подружек тридцатилетнего мужчины, которые претендовали на совместное с ним проживание, но никогда не добивались успеха, потому что жить с кем-нибудь постоянно было для Давида психологически невозможно. Развод родителей оказался слишком тяжелой травмой для шестнадцатилетнего подростка, убившей в нем уверенность в благополучной семейной жизни. В этом же случае было не так, как всегда, и он часто размышлял об этом. Что отличало Машу от других знакомых ему женщин? Во-первых, она взяла на себя то, что он до смерти не любил делать, и это было великолепно. Во-вторых, она часто сутками дежурила, то есть ее присутствие в квартире почти не ощущалось. В-третьих, в ночи, когда она дежурила (а расписание всегда висело на холодильнике), он мог безбоязненно приводить подружек, и только кот был немым свидетелем потрясающих оргий. Но кот был кастрирован, а потому снисходительно смотрел на низменные шалости озорного владельца квартиры и не ябедничал.

Правда, последнее время жизнь перестала быть легкой и приятной, и виной этому были сны, приходившие в кудрявую голову нашего Казановы помимо его воли. Ему снилась соседка. Ее высокое, прямое как палка тело, с прямыми и широкими, как вешалка для одежды, плечами. С небольшими, остренькими и крепенькими, как незрелые лимончики, грудями, казалось, прокалывающими все лифчики и кофточки, которые она носила. Ему снилась ее костлявая, почти прямая, без талии, фигура, плоская спина без ягодиц, переходящая в длинные, худые ноги, между которыми всегда оставалась манящая щель, даже когда она стояла, плотно сдвинув ноги. Ее фигура всегда напоминала ему родные древнеегипетские фрески — тонкие, вытянутые ввысь грациозные абрисы, легкие и воздушные, укутанные в полупрозрачные, не скрывающие тела, ткани. Во сне она наклонялась над ним, как божественная Изида, и тонкие призрачные руки обнимали его, а золотые кудри щекотали кожу на груди и животе, и он просыпался, дрожа от возбуждения, и шел в холодный душ, чтобы утихомирить внезапно восставшего зверя. И все труднее было приводить беззаботных девушек, и все труднее было проводить одинокие вечера ее бесконечных ночных дежурств…

А без дежурств было еще тяжелее! Невозможно так просто вечером встать с дивана, равнодушно сказать «Спокойной ночи!» и удалиться в свою комнату, отлично представляя, как она прошла в свою и там раздевается, снимая с себя поочередно узкие джинсы и просторную домашнюю кофту, оставаясь лишь в кружевных трусиках и крохотном лифчике — он часто видел их на веревке за окном. А потом она снимала эти, ничего не прикрывающие тряпочки, одну за другой, и оставалась без них — какой?.. И он ворочался всю ночь, а когда засыпал, она приходила к нему во сне — желанная, щекочущая и недоступная, как богиня Изида. И тогда он просыпался, уверенный, что она тоже не спит и ждет его, ворочается на своей девичьей узкой кровати так близко — за стенкой, откидывает душащее одеяло, чтобы остудить пылающее тело, переворачивается на живот, чтобы прижать к прохладной простыне набухшие, разрывающие кожу маленькие грудки. А утром все было как обычно: «Привет, как дела?».

Не нужно предсказывать будущее и быть опытным Казановой, чтобы понимать, что такое положение вещей долго продолжаться не может. Давид с замиранием ждал решающего часа, когда прогремит Большой взрыв, и не знал, что он принесет — мгновенное разбегание галактик или построение новой вселенной в отдельно взятой квартире.