Отблеск безумной звезды - Тронина Татьяна Михайловна

— Как же тебя пустили? — изумилась Оля. — Тут же никого не пускают…

— Подход к персоналу надо знать, — веско произнесла Римма. — А вообще у меня тут знакомая медсестра работает — Лизка Соломатина, она в одном подъезде со мной живет.

Римма села на край кровати и сурово оглядела Олю. Вид подруги в казенной ночной рубашке не очень-то ей понравился.

— Бледная какая! — осуждающе произнесла она. — Даже нос заострился… Поди, и не ешь ничего?..

— Ем.

— Да знаю я, чем тут кормят… Вот, витаминов тебе принесла, — проворчала Римма и с трудом запихнула свою авоську в больничную тумбочку. — Только одно хорошо — кудряшки твои остались.

Оля растерянно улыбнулась и машинально попыталась пригладить волосы, которых давно не касались электрощипцы.

— А я уж настроилась, что крестной стану, — вздохнула Римма. — Ну ничего, с кем не бывает!

— Вот-вот, все так говорят! — усмехнулась Оля. — Только мне почему-то от этого не легче.

— Брось! Мне вот Лизка сейчас по секрету рассказала, что у них тут лежит одна тетка, которая чуть ли не сорок абортов сделала. И ничего! А что, Оля… — Римма понизила голос. — Такое правда бывает?

— Бывает, — равнодушно кивнула Оля. — А я хотела родить всего одного ребенка, у меня и этого не получилось…

— Кстати, Журавлева, отчего это с тобой случилось? Я так понимаю, что просто так ничего не происходит?.. — с любопытством спросила Римма.

— Поссорилась с Эммой Петровной, — не сразу призналась Оля. — Расстроилась, ну и…

— Так это тебя Эмма Петровна довела? — гневно запыхтела Римма. — Змея она подколодная! Гадюка!

— Перестань, Римка! — поморщилась Оля. — Я неправильно выразилась, мы с ней не поссорились, а так, немножко поспорили… Во всем виновата только я, только я одна — позволила себе заплакать. Да так, что не смогла остановиться.

— Ничего себе! Это о чем таком вы спорили, интересно?

— Ей тоже не понравилось имя, которое я выбрала для девочки… — пожала Оля плечами. — Хотя я довольно быстро согласилась с ее мнением.

— Нет, ты чего-то недоговариваешь, — с азартом произнесла Римма. — Ей-богу, было что-то еще…

— Она сказала, что я гонюсь за Кешиным наследством. Ну, за тем, что останется после смерти его деда… И еще, что мне нужна их дворянская фамилия.

— Что-о? — вытаращила глаза Римма и вдруг захохотала во весь голос.

— Тише ты! — схватила ее Оля за руки. — Выгонят же и не посмотрят, что у тебя Лизка Соломатина в подружках!

— Она ку-ку, твоя Эмма Петровна! — давясь от сдерживаемого смеха, пробормотала Римма. — Ну, что из-за наследства она тебя подозревает, это ладно… Но что ты гонишься за ихней фамилией… Ой, не могу…

— Да тише ты! — прошипела Оля. — Локотковы — в самом деле старинная фамилия. В каких-то там древних летописях упоминается. И еще при Петре Первом — был у него сподвижник, Денис Локотков… Мне Викентий рассказывал.

— Правда? — выдавила из себя Римма, пытаясь справиться с хохотом. — Вот умора… А самая умора — это то, что ни в Эмме Петровне этой, ни в Кеше твоем — ни единой капельки крови настоящих Локотковых!

— Это точно… — вздохнула Оля. — Но учти, я Кеше ничего не рассказала про этот разговор с Эммой Петровной. Я не собираюсь ссорить его с родной матерью.

— Твой Кеша — маменькин сынок, вот кто! — возбужденно произнесла Римма. — Оба они хороши!

— Перестань! — рассердилась Оля. — Кеша — чудо. Он не виноват в том, что слишком хороший сын. Я, знаешь ли, уже сделала для себя вывод — в будущем постараюсь как можно реже встречаться с Эммой Петровной.

— Я давно поняла, что она тебя недолюбливает, — с чувством произнесла Римма. — Я вот только одного не понимаю — как же она согласилась на вашу свадьбу, а?..

— Я так думаю, ей просто некуда было деваться, — тихо произнесла Оля. — Ведь у Кеши до меня… ну, словом, у него были другие девушки. Они нравились Эмме Петровне еще меньше. Он не особенно об этом распространялся, но я поняла… Даже больше того, — понизила Оля голос. — Он ей так и сказал, когда встретил меня: или она, или ты меня, мама, больше не увидишь.

— Неужели?.. — ахнула Римма, заерзав на кровати.

— Да не тряси меня так, а то я сейчас свалюсь… Приблизительно так все и было.

— Какая же она змеюка!

— Римма, она не змеюка, она просто любящая мать… — с иронией произнесла Оля.

— Мне кажется, она все равно будет капать Викентию на мозги. Плести интриги и все такое… Как бы ты ни старалась встречаться с ней пореже, она все равно тебя с Викентием поссорит!

— Не поссорит! — упрямо ответила Оля. — Я больше не позволю ей снова довести себя…

Вскоре Римма ушла. Но у Оли после ее ухода остался в душе какой-то неприятный осадок. И хотя до этого разговора она и сама думала о том, что Эмма Петровна будет мешать им с Викентием даже на расстоянии, но простая, какая-то бабская логика подруги не нравилась ей, вызывала протест. Она бы поспорила с Риммой, но зачем? Все равно это бесполезно.

К тому же Оля не хотела ни с кем ссориться — ни с Эммой Петровной, ни с Риммой, ни тем более с Кешей… Ей не хотелось терять ни одного человека в своей жизни, пусть даже не слишком приятного…

После обеда в палатах установилась тишина.

Оля повернулась к стене и старательно закрыла глаза. Но перед глазами была по-прежнему только одна-единственная картина — цветущий луг и маленькая девочка на нем. Белые, похожие на пух кудряшки выбиваются из-под панамки…

Оля столь отчетливо и ясно представила свою неродившуюся дочь, что у нее похолодело все внутри. Она так любила ее, так прикипела к мысли о том, что Дунечка непременно будет, что отказаться от этой мысли было почти невозможно. И никакой другой ребенок не мог бы заменить этой девочки, потому что он был бы другим и все было бы по-другому…

«Во всем виновата только я! Еще зачем-то ябедничала Римке на Эмму Петровну… Если бы я остановилась тогда, смогла сдержать себя, не позволила бы себе этих рыданий, то все было бы хорошо…»

Третьего марта Олю выписали из больницы.

Разумеется, никакой свадьбы не было, ее пришлось отложить на потом.

Викентий потребовал, чтобы Оля жила у него. Она пыталась отказаться, говорила, что уже здорова и что у себя дома ей гораздо удобнее, но Викентий остался непреклонен.

— Хотя бы еще неделю, пока ты на больничном, — заявил он. — Мама будет тебе помогать.

— Да не надо мне помогать! Что я, инвалид…

— Ты не инвалид, ты чрезвычайно инфантильное существо, Оля! Ты совершенно не приспособлена к жизни!

— Мне тетя Агния помогала бы, если ты так не хочешь оставлять меня одну.

— Твоя тетя Агния еще хуже тебя! Младенец почти шестидесяти лет от роду… Она боится всего, даже собственной тени! Между прочим, я думаю, ей не стоило доверять тебя — если бы не ее, мягко выражаясь, своеобразное воспитание, ты была бы сейчас совсем иным человеком!

— Интересно, а смог бы ты полюбить этого «иного» человека?.. И потом, кто бы согласился меня воспитывать, если не моя родная тетка?..

Словом, Оля снова оказалась в опасной близости от Эммы Петровны. Но та вела себя на редкость смиренно и никаких попыток снова поссориться не предпринимала.

Когда Викентий утром ушел на работу, Эмма Петровна достала семейный альбом с фотографиями и принялась рассказывать Оле историю рода Локотковых.

Подробно пересказала биографию главы семейства — Степана Андреевича, и без того известную всей стране, затем с восторгом живописала годы своего брака с Георгием Степановичем, как тот нежно любил маленького Кешу… О настоящем отце Викентия она не упомянула ни разу, словно того и не существовало вовсе и словно Викентий на самом деле был родным сыном покойного Георгия Степановича.

Оля искоса поглядывала на Эмму Петровну и не понимала, когда та была настоящей — сейчас или в тот злополучный вечер…

Листая страницы фотоальбома, Эмма Петровна тоном экскурсовода рассказывала об изумительной даче Степана Андреевича под Москвой, где они с Кешей отдыхали почти каждое лето.