Полдень, XXII век (Возвращение) - Аркадий Стругацкий

— Асы пошли на пеленг, — сказал Малышев, провожая их глазами.

— Я человек простой, простодушный, — сказал вдруг Панин, наливая в стакан томатный сок. — И вот чего я всетаки не могу понять. Ну к чему нам эти звезды?

— Что значит — к чему? — удивился Гургенидзе.

— Ну Луна — это стартовая площадка и обсерватория. Венера — это актиниды. Марс — фиолетовая капуста, генерация атмосферы, колонизация. Прелестно. А звезды?

— То есть, — сказал Малышев, — тебе не понятно, зачем Ляхов уходит в Межзвездную?

— Урод, — сказал Гургенидзе. — Жертва мутаций.

— Вот послушайте, — сказал Панин. — Я давно уже думаю об этом. Вот мы — звездолетчики, и мы уходим к UV Кита. Два парсека с половиной.

— Два и четыре десятых, — сказал Кондратьев, глядя в стакан.

— Летим, — продолжал Панин. — Долго летим. Пусть там даже есть планеты. Высаживаемся, исследуем, траливали семь пружин, как говорит мой дед.

— Мой дедэстет, — вставил Гургенидзе.

— Потом мы долго летим назад. Мы старые и закоченевшие, и все перессорились. Во всяком случае, Сережка ни с кем не разговаривает. И нам уже под шестьдесят. А на Земле тем временем, спасибо Эйнштейну, прошло сто пятьдесят лет. Нас встречают какието очень моложавые граждане. Сначала все очень хорошо: музыка, цветочки и шашлыки. Но потом я хочу поехать в мою Вологду. И тут оказывается, что там не живут. Там, видите ли, музей.

— Городмузей имени Бориса Панина, — сказал Малышев. — Сплошь мемориальные доски.

— Да, — продолжал Панин. — Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя, зато — вам нравится это «зато»? — там сооружен памятник. Памятник мне. Я смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет назад я носил такой шлем. «Нет, — говорю я, — не было у меня такого шлема». — «Ах как интересно! — говорит смотритель городамузея и начинает записывать. — Это, — говорит он, — надо немедленно сообщить в Центральное бюро Вечной Памяти». При словах «Вечная Память» у меня возникают нехорошие ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.

— Понесло, — сказал Малышев. — Ближе к делу.

— В общем, я начинаю понимать, что попал опятьтаки в чужой мир. Мы докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно. Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита — мы, кажется, туда летали? — люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили там три искусственные планеты размером с Землю. Они делают такие перелеты за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство пространства — времени, которого мы не понимаем и которое они называют, скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм «Новости дня», посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы смотрим, слушаем…

— Как тебя несет, — сказал Малышев.

— Я человек простодушный, — угрожающе сказал Панин. — У меня фантазия разыгралась…

— Ты нехорошо говоришь, — сказал Кондратьев тихо.

Панин сразу посерьезнел.

— Так, — сказал он тоже тихо. — Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда скажи всетаки, зачем нам звезды.

— Постойте, — сказал Малышев. — Здесь два вопроса. Первый — какая польза от звезд?

— Да, какая? — спросил Панин.

— Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему поколению? Так, Борька?

— Так, — сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на Кондратьева. Кондратьев молчал.

— Отвечаю на первый вопрос, — сказал Малышев. — Ты хочешь знать, что делается в системе UV Кита?

— Ну, хочу, — сказал Панин. — Мало ли что я хочу.

— А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь, и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей — надеюсь, безвременной, — возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и тем самым наполнил мою жизнь.

— Ах! — сказал Гургенидзе. — Как красиво!

— Понимаешь, Борис, — сказал Малышев. — Человек!

— Ну и что? — спросил Панин, багровея.

— Все, — сказал Малышев. — Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?

— Этот ваш Человек, — сердито сказал Панин, — еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.

— На то он и Человек, — ответил Малышев. — Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…

— Хорошо, — сказал Панин. — Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?

— Это второй вопрос, — начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:

— Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!

— Вах, — сказал Панин. — Потухни, Лева.

— Да ты не бойся, Боря, — сказал Кондратьев, не поднимая глаз. — Тебя не пошлют в звездную.

— Почему это? — осведомился Панин.

— А кому ты нужен? — закричал Гургенидзе. — Сиди на лунной трассе!

— Пожалеют твою молодость, — сказал Кондратьев. — А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.

— Нуну, ребята, — встревоженно сказал Малышев. — Спор чисто теоретический.

Но Сережа чувствовал, что еще немного — и он наговорит грубостей и начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.

— Получил? — сказал Гургенидзе Панину.

— Ну, — сказал Панин, — чтобы в такой обстановке остаться человеком, надо озвереть.

Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.

…Сережа Кондратьев пошел прямо к видеофону. «Сначала надо все привести в порядок, — думал он. — Сначала Катя. Ах как некрасиво все получилось! Бедная Катя. Собственно, и я тоже бедный».

Он снял трубку и остановился, вспоминая номер Катиной комнаты. И вдруг набрал номер комнаты Вали Петрова. Он до последней секунды думал о том, что надо немедленно поговорить с Катей, и потому некоторое время молчал, глядя на худое лицо Петрова, появившееся на экране. Петров тоже молчал, удивленно вздернув реденькие брови. Сережа сказал:

— Ты не занят?

— Сейчас не особенно, — сказал Валя.

— Есть разговор. Я приду к тебе сейчас.

— Тебе нужен седьмой том? — сказал Валя, прищурясь. — Приходи. Я позову еще коекого. Может быть, пригласить Кана?

— Нет, — сказал Кондратьев. — Еще рано. Сначала сами.

Глава вторая

ВОЗВРАЩЕНИЕ

ПЕРЕСТАРОК

Когда помощник вернулся, диспетчер попрежнему стоял перед экраном, нагнув голову, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть. В глубине экрана, расчерченного координатной сеткой, медленно ползла яркая белая точка.

— Где он сейчас? — спросил помощник.

Диспетчер не обернулся.

— Над Африкой, — сказал он сквозь зубы. — Девять мегаметров.

— Девять… — сказал помощник. — А скорость?

— Почти круговая. — Диспетчер обернулся. — Ну что ты мнешься? Ну что там еще?

— Ты, пожалуйста, успокойся, — сказал помощник. — Что уж тут сделаешь… Он задел Главное Зеркало.

Диспетчер шумно выдохнул воздух и, не вынимая рук из карманов, присел на ручку кресла.

— Сумасшедший, — пробормотал он.

— Ну зачем же ты так? — сказал помощник неуверенно. — Что-нибудь случилось… Неисправное управление…

Они помолчали. Белая точка ползла и ползла, пересекая экран наискосок.

Диспетчер сказал:

— Как он смел войти в зону станций с неисправным управлением? И почему он не дает позывные?

— Он подает чтото…

— Это не позывные. Это абракадабра.

— Это всетаки позывные, — тихонько сказал помощник. — Всетаки вполне определенная частота…

— «Частота, частота…» — сказал диспетчер сквозь зубы.

Помощник нагнулся к экрану, близоруко вглядываясь в цифры координатной сетки. Потом он поглядел на часы и сказал:

— Сейчас он пройдет станцию Гамма. Посмотрим, кто это.

Диспетчер угрюмо нахохлился. «Что можно сделать еще, — думал он. — Помоему, все сделано. Остановлены все полеты. Запрещены все финиши. Объявлена тревога на всех возлеземных станциях. Турнен готовит аварийные роботы…»