Вкус крови - Виктор Гусев-Рощинец

– С удовольствием! – Марго пригубила напиток, это был «шартрез». – Вы сказали – разваливают? И как им это удаётся?

– Русская армия оккупировала Донбасс. – Гридлав почувствовал, что пьянеет. – Они творят беззакония. Обстреливают мирные города из тяжёлых орудий. Тысячи убитых. Десятки тысяч ранены. Западный мир в шоке.

– В шоке? – она прихлебнула шартреза. – Я тоже в шоке! Хорошее вино, – она помолчала. – Но я надеюсь, великий атлантический альянс достаточно силён, чтобы остановить русскую агрессию.

– Безусловно! За нашу победу! – Гридлав залпом опрокинул свою порцию виски и попытался захватить в плен её маленькую изящную ручку, лежащую на столе свидетельством абсолютной доверительности. Но вместо того странным образом натолкнулся на стакан с вином и чуть не расплескал его. Он терял ориентацию.

– Прошу прощения, – он подозвал официанта и заказал ещё порцию виски. Надо было срочно «добавить»

– За нашу победу! – Марго подняла бокал и сделала несколько глотков, явно смакуя вино и заодно всю сложившуюся ситуацию.

Гридлаву показалось, что она произнесла это с каким-то нажимом, но не придал тому большого значения. Ему не терпелось, как он обычно выражался, «взять даму на абордаж». Он почувствовал возбуждение.

– Вам не кажется, что здесь становится душно? – Марго извлекла из ридикюля веер и стала им усиленно обмахиваться.

– Совершенно с вами согласен. – Он хотел было встать со стула, но не удержался на ногах и снова сел. Принесли «добавку», он расплатился и одним глотком с ней расправился. Марго нежно взяла его под руку, приподняла и поставила на ноги. Они вышли под покров весенней парижской ночи. Монмартр был как всегда прекрасен. Гридлав был в той стадии опьянения, когда оно избавляет от мира внутреннего, впуская в нас мир внешний. Рядом была прекрасная женщина, которой он скоро будет обладать. На воздухе ему стало легче, ноги ступали твёрдо, он ощутил себя Терминатором. Его любимый герой. Теперь он словно вживался в этот образ. Не лишённый эстетических пристрастий, очень кстати вспомнил отрывок из Генри Миллера, своего знаменитого земляка. Желая произвести впечатление на даму, припомнил и огласил цитату.

– «Монмартр тускл, приземлён, беспризорен, откровенно порочен, продажен, вульгарен».

Марго насторожилась:

– «Тихие дни в Клиши»? С тех пор он сильно изменился и стал нежным, дорогим, зачаровывающим. Вы согласны?

Он был согласен. Они медленно спускались по улице Клиши к бульвару Осман, и вскоре оказались у подъезда отеля, где апартаменты Гридлава занимали целый этаж. Впрочем, это была старая фешенебельная гостиница, где на каждом этаже был только один двухкомнатный номер.

Когда они вошли, Гридлав тотчас отправился к бару и наполнил два стакана – себе виски, даме шартрез. Надо было срочно «добавить». Его клонило ко сну. Марго молча оглядывала претенциозный интерьер. С бокалом в руке подошла к окну, посмотрела на улицу.

– Чарли, дорогой, а знаешь ли ты, что на бульваре Осман, 102 мемориальная квартира Марселя Пруста? Ты любишь Пруста?

Она обернулась. Гридлав сидел на маленьком двухместном диванчике в стиле рококо со стаканом в руке и что-то бормотал себе под нос. Она подошла к нему и присела рядом.

– Я не расслышала. О чём ты? Повтори, пожалуйста. Ну, Чарли, не вешай голову, я теряю собеседника.

Гридлав встряхнулся и попытался отчётливо повторить то, что он недавно услышал от своего вышестоящего начальника. Ему это, очевидно, как говорят, легло на сердце.

– Мы будем.. давить.. на русских… чтоб им было.. больно.. и чтоб они… умирали… за демократию…

– Ну, Чарли, опять ты об этих русских! Дались они тебе!

Гридлав поднял голову и распрямил плечи. Он вспомнил, что он Терминатор. Марго, не выпуская из рук бокала, слегка прижалась к нему.

– Марго, ты моя королева Марго. В детстве я зачитывался тобой.

Она засмеялась и склонила головку на его плечо.

– Ты любил Дюма? Наверно у тебя было счастливое детство?

– О, да! У нас была большая семья. Две сестры, три брата. Ранчо в Техасе. А потом я уехал в Вест-Пойнт. Военная академия. И пошло-поехало. Дослужился до… Ну, сама знаешь. И вообще, Марго, не пора ли…?

– Чарли, о чём ты? – она изобразила из себя абсолютную невинность, – Ах, да, извини дорогой! Ты хочешь сказать, что пора нам… перейти… в спаленку? Я правильно тебя поняла?

– Марго, ты прелесть как хороша! Помоги мне встать! Пойдём.

– Одну минуту. Я пойду приготовлю постель. Отдохни пока.

Гридлав остановил её:

– Постой! Вот в чём дело. Даже не знаю как сказать.

– Говори, дорогой, не бойся.

– Я кажется перепил… ну, и понимаешь… может быть не смогу…

Гридлав давно ощущал угрожающие признаки полового бессилия. И всякий раз, беря женщину, был в себе далеко не уверен. Марго поторопилась его успокоить.

– Какие глупости! Всё зависит от женщины. Ты настоящий Терминатор! К тому же, как говорят, если у тебя есть язык и руки, ни одна женщина не останется на тебя в претензии.

– Но я очень соскучился….

– Да? – Марго проявила неподдельный интерес, – о ком же?

– Я соскучился… по женской спине. Женская спина – восхитительная тропа, пролегающая по холмистой равнине ко взгорью, таящему в своих расщелинах райские сады.

Она рассмеялась.

– Чарли, ты настоящий поэт! Ты, верно, пишешь стихи?

– Это ты пробудила во мне поэта. Моя королева Марго. Я влюблён. Если я не смогу… ну, ты понимаешь… просто полежим рядом.

– Хорошо, – она помолчала, – но я надеюсь, ты мне заплатишь?

– Господи, Марго, я тебя озолочу!

Она помогла ему встать на ноги, поддерживая под локоть, провела в соседнюю комнату и усадила на край гигантской белоснежной кровати.

– Я помогу тебе раздеться.

Гридлав не возражал. Она стянула с него пиджак, сняла туфли и, подхватив под коленные сгибы, уложила поверх покрывала, как укладывают в постель засыпающего ребёнка. Он и впрямь уже засыпал. Напоследок приподняла его голову, подсунула под неё подушку и вышла из комнаты.

Подойдя к столу, где лежал её ридикюль, Марго на мгновение задумалась. Потом достала из начатой пачки сигарету, прикурила от зажгалки. Подошла к окну, закрыла фрамугу. Снова вернулась к столу. Взгляд её упал на часы – белый, похожий на фарфоровую тарелку циферблат над дверью спальни. Минутная стрелка безостановочно плыла по кругу, воочию представляя утекающее время жизни. Это недавнее дьявольское изобретение раздражало Марго. Она всегда полагала, что часы должны указывать только на мгновение вечности, не повергая в раздумье о преходящем времени.

Она раздавила в пепельнице окурок и снова заглянула в сумочку. Слегка покопалась в ней, как это делает обычно женщина, ища пудреницу или губную помаду, или флакончик духов, чтобы освежить виски и провести по шейке, там где предполагают отпечататься следы поцелуев.

Однако цель её состояла в другом. Но прежде чем достать то, что ей было нужно, Марго вернулась в спальню. Гридлав безмятежно спал, лёжа на спине, молитвенно сложив на груди руки – крупные кисти крестьянина, когда-то, верно, немало потрудившиеся, а теперь ухоженные, умащённые маникюром, с безукоризненно обработанными ногтями. Она подумала – красивые руки, как жаль…

В ванной комнате она нашла большое махровое полотенце. Вернулась в гостиную. Извлекла из сумочки изящную дамскую «беретту». Вошла в спальню, быстро накинула полотенце на голову спящего, приставила дуло к тому месту, где круглился лоб, и спустила курок. Щелчок едва ли слышен был даже в гостиной. Незадачливый «убийца» только вздрогнул, как, бывает, вздрагивают во сне от чего-то привидевшегося и просыпаются в холодном поту. Но вечный сон уже ничто не может встревожить.

Когда она не торопясь вышла из гостинцы, на прощанье послав портье воздушный поцелуй, на бульваре Осман как всегда царило оживление.

Агент «Мата Хари», позывной «Марго», была очень обидчивой русской женщиной.

Письмо

(Из цикла «Украина в огне»)

Старик писал письмо.

«Здравствуй, дорогой Сидор Артемьевич! Как ты там? Пишет тебе твой бывший ординарец Микола Шербан. Заставила меня взяться за перо большая беда, вновь пришедшая на нашу святую землю. В народе говорят – черный дьявол наслал. А то, что разразилась в России вторая гражданская война. Брат на брата пошел. Ты-то, верно, и первую помнишь, чай воевал ведь под знамёнами Василия Ивановича Чапаева. Но чтобы так – с самолётов бросать бомбы на мирные города и деревни, обстреливать их из артиллерийских орудий – такого ведь не было, правда? Ну, рубились, врукопашную, кто кого. А что бомбить – гибнут только женщины и дети, да старики вроде меня. Мне ведь уже девяносто четыре. Я смерти не боюсь. Но со мной рядом-то – дочь, внучка два правнука-подростка и еще правнучка – три годика. Их-то за что?»