Вкус крови - Виктор Гусев-Рощинец

– Ещё он сказал вот что, – продолжал Отто свой рассказ, – Пройдут годы, к тебе придёт женщина, увидит эту вещицу и скажет: «Это моё». И ты отдашь ей то, что ей принадлежит.

Воцарилось молчание. Его прервал Отто.

– Все эти двадцать лет реликвия, которую вы держите в руках, живёт здесь в ожидании того кому предназначена. А тогда я сказал отцу – но ведь меня могут обмануть, кто угодно может сказать – «это моё». Нет, сказал он, это невозможно. Когда-нибудь ты поймёшь это сам.

Отто помолчал.

Она ощутила головокружение и оперлась на руку мужа.

Отто вновь заговорил.

– Все эти двадцать лет игрушка стояла на витрине. Это удивительно, но вы первые обратили на неё внимание.

– Ваш отец как-то объяснил вам свой поступок? – спросила она, справившись наконец с головокружением..

– Да, – Отто помолчал, – Он сказал, что точно такую игрушку много лет назад подарил одной русской девочке, перед которой впервые ощутил глубокую, неизгладимую вину за то, что они сделали с вашей – а теперь и моей – страной.

Она взяла в руки медвежонка и прижала к груди.

– Вы так свободно говорите по-русски, – прервала она Отто, вглядываясь в его лицо, – Вы русский?

– У меня была русская мать. Она приехала с отцом из России. Его первая жена погибла при бомбардировке Дрездена англичанами. Я родился в тысяча девятьсот пятидесятом году в западном Берлине, где отец обосновался после войны. Незадолго до того они с моей матерью обвенчались. В нашей семье говорили по-русски. Она умерла. Когда восточную Пруссию стали заселять русские, я с семьёй приехал сюда, в Раушен.

Все помолчали.

– Я была знакома с вашей матерью, – сказала она, – Её звали Анастасия, верно?

Отто Юнгер вышел из-за прилавка и обнял её. Потом сказал: – Я всегда ощущал себя русским. Вы не осуждали её?

– Нет, – сказала она, – До встречи с вашим отцом она успела прожить одну – несчастливую – жизнь, испить горечь потери. Судьба вознаградила её за муки. Так и должно.

Они вышли на улицу. Она несла игрушку в бумажном пакете, куда опустил её Отто Юнгер, сын знаменитого писателя.

Молчали. Зашли по-обыкновению в янтарную лавку. Она купила ожерелье в подарок дочери. Вышли на площадку перед стометровым лестничным спуском к набережной. Посмотрели на море.

За ужином она спросила мужа:

– Почему ты сделал вид, что не читал Юнгера? Я же видела у тебя его «Эвмесвиль».

– Драма, – ответил он, – должна развиваться по своим законам Я не имел права вмешиваться.

– Ты прав, – сказала она. – Потому и я промолчала.

– Не думаю, что Юнгера мучила совесть. Он слишком любил войну. И всё же этим жестом, похоже, просил прощения.

– Простить можно, – сказала она, – забыть нельзя.

Декабристы

(Из цикла «Украина в огне»)

Политика – современный рок

Её «американский дядюшка» хотел, говоря его собственными словами, «сдохнуть в России». С «дядюшкой» у неё не было общей крови, он всего лишь состоял американским мужем её русской тётушки, которая в трудные годы уехала работать в Америку после развода с первым мужем. Понятно, «дядюшка» не хотел сдохнуть, он хотел жить, а если уж умереть, то и быть похороненным по христианскому обычаю. Но ещё недостаточное владение русским языком сыграло с ним злую шутку, и когда в порыве любви к родной стране её тётушки дядюшка, как говорят, выдал эту сентенцию, все кто ни был в компании покатились со смеху. А компания была не простая – свадебная. Алиса выходила замуж. Ну и конечно смеялись все родственники и американская тётушка с новым «дядюшкой» в том числе.

В свадебное путешествие молодые новобрачные отправились, разумеется, в Америку. Эта страна поразила Алису. Нью-Йорк ослепил, Майами обволокло истомой, статуя Свободы произвела неотразимое впечатление. Алиса испытала, что называется, культурный шок. А вскоре пришла пора прибавления семейства, и конечно же, оно должно было состояться нигде кроме как в этой стране «воинствующей демократии». Так отозвался о ней американский дядюшка, который намеревался к тому и стать крёстным отцом уже прибывающего на подходе мальчика.

Но тут случилось непредвиденное. В Америке вспыхнули волнения, по городам прокатились демонстрации цветного населения, протестующего против полицейского произвола, ежегодно уносящего десятки жизней ни в чём неповинных мирных граждан. По всем приметам, назревала очередная «цветная революция». Тут уже Алиса перенесла ещё один – теперь уже «цивилизационный» шок. Как его и констатировал дядюшка, побудив Алису к мысли отказаться от сомнительного американского гражданства будущего сына, которому она уже подобрала латинское, как она говорила – международное – имя: Гарри. Гарик. Может быть, потому, что дядюшку звали Гарри? Гарри Морган. Нет, Алиса утверждала, что это чистейшее совпадение, просто оно ей очень нравилось. Так звали всех голливудских ковбоев. Алиса обожала «Великолепную семёрку» с Юлом Бриннером в главной роли. Впрочем, никто против Гарика не возражал, даже Алисины дедушка с бабушкой.

Дедушка Америку не любил, но Алисин американский дядюшка пришёлся ему очень по душе. «Сдохнуть в России – ведь это ж надо! – восхищался дед, – каков американец! – Видно здорово насолил ему дядюшка Сэм. Да и то верно – каменные джунгли, давно известно». Дедушка в Америке не бывал, однако много был о ней наслышан, а когда Алиса неожиданно прилетела обратно вместе со своими американскими родственниками и не родившимся ещё мальчиком, то и вовсе перестал уважать «мирового жандарма». А за американского дядюшку порадовался. У тебя, сказал он тому, шансы сдохнуть в России значительно увеличились. Дядюшка в принципе с этим согласился, и добавил в том смысле, что спешить не будем. И дед, понятно, согласился, что торопиться не стоит.

Не прошло и двух недель, как Алиса благополучно разрешилась мальчиком. А ещё через несколько дней они все пошли в церковь «Нечаянной радости», что в Марьиной Роще, и окрестили новорожденного. И свежеиспечённый крёстный отец даже попросил разрешения донести мальчика до дома, благо недалеко. В чём ему разумеется не было отказано.

Праздничный стол не заставил себя ждать, и когда все основные тосты были уже произнесены, молодой отец, он же тамада, предоставил слово крёстному. Дело происходило в декабре. Тот сначала предложил выпить за дружбу русского и американского народов. И тут же напомнил, что не только его крестник – «декабрист», но и его уважаемый сват, – он выразительно посмотрел в сторону деда, – тоже «декабрист», и он сам, Гарри Морган – тоже. И тогда все выпили за дружбу народов и здоровье декабристов. А дед, захмелев, спросил, не его ли, крёстного, вывел Хем в «Иметь и не иметь». Посмеялись. У того же не было левой руки! А с пиратами он ловко расправился одной правой, левым обрубком только автомат поддерживал! Тут дядя Гарри засучил левый рукав, и все увидели его исполосованное шрамами предплечье. Так и открылось, что Гарри Морган – отставной полковник американской армии и участник, – так он сам сказал, – колониальных войн. Но каких? – это осталось тайной. Все немного опешили, но вопросов задавать не стали. А дед довольно удачно попытался заполнить возникшую паузу, напомнив о роли «декабристов» в русской истории. О том как декабристы «разбудили» Герцена, тот в свою очередь народовольцев, народовольцы – большевиков… А большевики? – спросил Гарри. Дед замялся, но ненадолго. Большевики, сказал он, всколыхнули Россию. В этом месте Алиса, извинившись, прервала его и вышла из-за стола, сказав что ей пора кормить ребёнка. И тогда все потянулись к выходу.

Когда же все разошлись, Гарри Морган и Алисин дед долго оставались ещё за столом и о чём-то тихо переговаривались. Никто их не слышал. Только время спустя стало ясно, о чём шла речь. Дед рассказал.

Оказалось, что предки дядюшки Гарри были выходцами из Российской империи. В конце девятнадцатого века они эмигрировали в Америку, спасаясь от безземелья, от нашествия капитализма, от невозможности на родине заниматься крестьянским трудом. Где это был город такой – Юзово? – спросил Гарри. Дед не знал. Тогда они обратились к энциклопедии и нашли то что искали. Юзово, или Юзовка – это было сельское поселение, место, на котором возрос нынешний город Донецк. Донбасс, короче. Гарри сказал – хочу поехать туда. Дед сильно призадумался. Он и сам был не лыком шит, «бомбу» делал, по морям ходил, а тут пришлось крепко подумать. Там ведь гражданская война, сказал он. Ну и что, сказал Гарри, мне не привыкать, будь другом, помоги. Ладно, сказал дед.

Несколько дней ушло на то чтобы снарядить дедовский «лендровер». Соль, спички, мыло. Война есть война. Дед по себе знал, пережил в детстве. Сахар, мука, консервы, сухое молоко. В Донбасс уходил очередной гуманитарный конвой. С дедовскими связями в нужных кругах пристроиться к нему ничего не стоило. И они это сделали. Совершили настоящий побег. Утром одного из предновогодних декабрьских дней Алисина бабушка нашла на кухонном столе записку, в которой коротко сообщалось о «предстоящей операции» и содержалась просьба «не беспокоиться».