Без названия - Пархомов

- Почти.

Цветные овалы и полукружия густо лежали на толстой чертежной бумаге. Окопы, огневые точки, пулеметные гнезда... Нечаев приложил к бумаге линейку и провел карандашом жирную черту.

- А у тебя Нечай, получается... Художественная картинка, - сказал Гасовский и выпрямился. - Ребятки, я забыл предупредить. Наведите глянец. Батя просил, чтобы мы все явились. Приведи, говорит, своих чертей...

Батей и Хозяином Гасовский называл командира полка.

- Всех? - удивился Костя Арабаджи. - А зачем?

- Наверно, наградить тебя хочет, - ответил Гасовский. - Тебе медаль или орден?

- Лучше орден, - Костя вздохнул и зажмурился, как бы ослепленный лучами Красной Звезды, которая возникла перед глазами. Ему бы хоть одну звездочку!.. Красную, чтобы носить ее на малиновой суконке... Он представил себе, как разгуливает с орденом на фланелевке по Примбулю, как на него "с интересом" заглядываются девчата, и снова вздохнул, понимая, что этой мечте не так-то просто сбыться. Он, Костя, не был так наивен, чтобы предполагать, будто сам Михаил Иванович Калинин знает в Кремле о его подвигах. Да и то, какие же это подвиги? Ну, ходил в разведку... Другие воевали не хуже.

Но он не был против того, чтобы и ему привалило счастье.

- Даю двадцать минут, - сказал Гасовский. - Стрижка, то да се. Эйн, цвей, дрей...

Сам он был чисто, до сизости выбрит, и его ботинки сияли.

Белая от пыли полуторка с расшатанными бортами стояла в ложбинке.

Усевшись рядом с шофером, Гасовский щелкнул крышкой портсигара и, не глядя, бросил папиросу в рот. Он явно кичился своим бравым видом, своей удачливостью. Планшетку он держал на коленях.

Мотор полуторки фыркал. В радиаторе булькала и хлюпала вода.

Когда полуторка выбралась на большак, шофер дал газ, и плоская степь завертелась под колесами.

Поначалу дорога была пуста. Но вот показался один грузовичок, второй, третий... Они шли навстречу. "Пополнение прибыло, - сказал шофер. - Из Севастополя".

На грузовиках сидели моряки в касках. В каждой кабине рядом с водителем виднелось курносое личико в синем берете.

Гасовский расправил плечи, приосанился. За те дни, которые он провел на передовой, из его памяти как-то выветрилось, что на свете есть девушки. Он и думать о них забыл. Но стоило ему увидеть первое курносое личико, как его снова "повело".

- Привет, сестричка!.. - крикнул он, высунувшись из кабины, какой-то черноглазой девчонке. - На чем прибыли?

- Здравствуй, братик. На "Ташкенте", - послышалось в ответ, и, прежде чем Гасовский нашелся что сказать, встречная машина пропала в облаке пыли.

Дорога снова опустела и мягко ложилась под колеса полуторки.

- Везет же людям, - с легким вздохом сказал Гасовскому шофер. Приятно, когда рядом с тобой такая... Женщины, они как-то облагораживают...

- Это ты правильно заметил, - сказал Гасовский. - С ними веселее.

И умолк. Ему захотелось снова увидеть ту, черноглазую, и он тут же дал себе слово, что непременно разыщет ее, где бы она ни была.

От жтой мысли он стал почему-то серьезным и до самого штаба уже не проронил ни слова.

Когда полуторка остановилась возле штаба, Гасовский спрыгул на землю и подмигнул молоденькому вестовому, чтобы тот доложил Бате о том, что разведчики прибыли. Было ровно двенадцать.

Вестовой подкрутил светлые усики, казавшиеся приклеенными, и, нагнувшись к Гасовскому, доверительно сообщил, что Батя настроен миролюбиво. Паренек благоволил к Гасовскому.

Выслушав эту ценную информацию, Гасовский кивнул.

- За мной не пропадет, - сказал он, зная, что вестовой мечтает о трофейном парабеллуме.

Вестовой скрылся в дверях, чтобы через минуту снова появиться на крыльце и кивнуть Гасовскому, что можно идти. Он даже распахнул перед ним двери.

Полковник сидел не за столом, а на кровати, застланной цветастым крестьянким рядном. Лицо у него было доброе, заспанное.

- Что нового, лейтенант? - спросил он, потягиваясь. - Все живы-здоровы?

- Все, - ответил Гасовский. - Явились по вашему приказанию.

- Так, так... - Полковник поднялся и застегнул китель. - Пусть войдут.

Они остановились у двери.

- Садитесь, в ногах правды нет, - сказал им полковник. - Должно, умаялись?

Вдоль стены тянулась длинная деревянная лавка. Нечаев, Белкин, Костя Арабаджи и Сеня-Сенечка уселись рядышком. Только Гасовский продолжал стоять.

- Докладывайте, лейтенант.

- Есть кое-что новенькое, - Гасовский открыл планшет.

Доложив результаты ночной разведки, он шагнул к столу.

- Вот... - сказал он. - Последний приказ Антонеску. Требует взять Одессу в течение пяти суток.

- Ишь ты... - сказал полковник.

Водрузив на нос очки в простой оправе, он с минуту вглядывался в бумагу, которую передал ему Гасовский, а потом, зевнув, взял карандаш и размашисто написал на приказе румынского главнокомадующего: "Попробуй!.."

- Вот, возми, - сказал он, возвращая бумагу Гасовскому. - Вернешь ему при случае.

И сразу стал серьезным, жестким. И Гасовский понял: настоящий разговор только начинается.

- У меня к вам просьба, разведчики, - сказал полковник, поднимаясь из-за стола. - Выручайте.

На этот раз он не приказывал, а просил. И оттого, что он по-отчески просил его выручить, тем самым признаваясь, что ему тоже не сладко, разведчики вскочили, вытянув руки по швам.

Полковник подошел к карте, висевшей в широком простенке между окнами.

- Буду с вами откровенен, - сказал он.

Положение на фронте в последние дни изменилось к худшему. В районе Гильдендорфа противник рвался к станции Сортировочная. На других участках были отмечены ночные атаки. А тут еще самолеты... Вот уже который день они сбрасывали на город сотни зажигательных бомб. Поэтому начались пожары. В Романовке, на Молдаванке...

Когда полковник назвал Молдаванку, Нечаев искоса глянул на Белкина. У того побледнели скулы.

До сих пор Нечаев и его друзья знали только то, что делается на их участве фронта. Что они видели перед собой? Несколько километров пыльной степи, изрезанной окопами и ходами сообщения... Казалось, будто на этих километрах и развертывается главное сражение. А сейчас они поняли, как огромна война.

- Мы, как вы знаете, вынуждены были отойти на несколько километров, продолжал между тем полковник. - Вот здесь... - он описал рукой полукруг, - между Большум Аджалыкским и Аджалыкским лиманами. И румыны воспользовались. Они подвезли и установили в этом районе тяжелую батарею, - он ткнул пальцем в карту. - Где-то здесь она стоит, проклятая. И теперь они могут обстреливать не только город, но и порт. А в порту... Не мне вам говорить. Сами понимаете, сколько там сейчас кораблей. Порт имеет для нас жизненно важное значение. Ведь подкрепление идет с моря. Вся наша надежда - на корабли. А румыны лупят по кораблям. Пробовали ставить дымовые завесы - не помогает. Фок-грот-мачты все равно торчат. А противнику лучших ориентиров и не надо.

Стало слышно, как тикают часы на столе.

- Батарея, как я уже сказал, где-то здесь... - повторил полковник. К сожалению, мы ничего о ней не знаем. А мне вот так, - он провел рукой по горлу, - надо знеть ее расположение. И я очень прошу... Знаю, что это не просто. Но мне эти данные нужны, понимаете? К среде...

Часы тикали все так же медленно.

- Понятно, - ответил за всех Гасовский и оглянулся на ребят, стоявших за его спиной.

- На вас вся надежда. - Полковник подошел к Гасовскому почти вплотную. - Получив эти данные, мы заставим батарею замолчать. Навсегда. А теперь идите отдыхайте...

Он махнул рукой, давая понять, что сказал все.

Они повернулись к двери.

Но та открылась, и вестовой шагнул вперед.

- Ну, что там еще? - недовольно спросил полковник.

- Писатели приехали, - подобравшись, ответил вестовой. - Вы им вчера назначили...

- Хорошо, сейчас выйду, - кивнул полковник и надел фуражку. - Пошли, разведчики...

Они вышли на крыльцо.

У крыльца толпились какие-то незнакомые люди со "шпалами" в петлицах. Стараясь казаться веселым, полковник улыбнулся им и, щурясь от яркого солнца, сказал:

- Что, на трамвае приехали? В Мадриде тоже приходилось ездить на фронт в трамваях. Милости прошу к нашему берегу. Но должен предупредить, что могу уделить вам не больше двадцати минут. Устраивает? Тогда договорились...

Гасовский незаметно дал знать своим ребятам, что им здесь делать нечего.

4

Вода была теплая, с каким-то металлическим привкусом. На этот раз старшина-скопидом расщедрился: "Пейте от пуза, приказано удовлетворить..." И они пили прямо из ведра, передавая его друг другу, а старшина стоял рядом и притворялся, будто не видит, как драгоценная влага течет у них по щекам, льется за воротники. Когда ведро опустело, старшина с тяжелым вздохом снова наполнил его до краев и предал Косте Арабаджи. В глазах этого немолодого человека с лицом, изборожденным длинными вертикальными морщинами, была обида. Старшина, как положено старшине, был мужик хозяйственный и не мог спокойно смотреть на такое "безобразие".