Живы будем – не помрем - Михаил Веллер

Минуты катились тяжело, как вагоны. Прут гнулся и треснул.

Славный парень, ее муж, крутнул головой и насупился.

– Она не согласится, – глухо сказал он.

– Она согласна, – ответил Звягин.

Саша не узнал об этом никогда. Звягин обо всем позаботился.

…Так же, как он позаботился о скором Сашином отъезде. Подробности и детали вызревали не один день. «Смена обстановки, суровые условия, физические перегрузки, стрессы и победные исходы, – короче, в пампасы его загнать! Психика мобилизуется, организм переключится на иной режим…»

– Идеальным вариантом было бы кораблекрушение на не обитаемом острове, – задумчиво говорил он жене, меря комнату из угла в угол с пустым стаканом в руке. – Жаль, это не в нашей власти. Хорошо бы к рыбачкам на траулер – да сложновато: минимум шесть месяцев курсов, визирование…

Жена листала учебник географии и терла пальцами виски:

– А в экспедицию, к геологам?

– Ну что – экспедиция. Там от работы не переламываются. Не те нагрузки… Р-рымантика – нет… Плоты бы его сплавлять в Сибирь – так не сумеет, свалится с бревна и утонет.

Дочка разгибалась от шитья какой-то «необыкновенной» куртки:

– Я читала в одной книжке – на Алтае перегоняют баранов в горах: все лето верхом на лошади, настоящие ковбои!

Звягин цедил молочко, листал записные книжки.

– Как-то к нам в дивизию, когда ребята увольнялись в запас, пришло приглашение на работу в воздушные пожарные: десантник – это ж готовый специалист. Как бы по междугородной дозвониться в полк замполиту – он должен быть в курсе…

И в результате Звягин полетел в Галич – достаточно далеко, и в то же время под боком, при нынешнем развитии средств связи и транспорта.

В общежитии воздушных пожарных валялся на койке курчавый крепыш и тенькал на гитаре Окуджаву.

– Здорово, Боря!

Крепыш изумился, обрадовался, встал:

– Товарищ майор?! Какими судьбами?..

– Меня зовут Леонид Борисович, – сказал Звягин, стискивая руку не слабее своей. – За помощью приехал, Боря…

В городском саду было еще прохладно, влажно, они смахнули липкие почки со скамейки на солнечной прогалине. Закончив рассказ, Звягин сунул Боре томик Джека Лондона:

– Прочти «Страшные Соломоновы острова» – для ясности дела. Надо нагнать на него страху, понял? Чтоб ему пришлось собрать все силы, весь характер – и держаться, держаться! Ни ласки, ни участия – пусть трясется, ощущает страшные опасности.

– Нагоним, будьте спокойны… А – не сбежит?

– Нет. Не до смерти пугайте, а то знаю я вас, крутых десантников. Ребята как – поймут? Поддержат?

– Ребята хорошие. Пожарные. Парашютисты. Свои ребята.

– А после – подружись с ним. Похвали, ободри, чтоб расцвел от счастья и гордости, что – выдержал, смог. А?

Замысел был прост, но в наше время, когда любой поступок обрастает бумажным валом справок, свидетельств, разрешений и инструкций, – требовалось утрясти множество деталей, и каждая грозила превратить здравую мысль в несбыточную фантазию.

– Медкомиссия, – хмуро сказал Боря, обмозговывая задачу.

– Пройдешь вместо него, – приказал Звягин.

– Курсы подготовки, – был назван следующий риф.

– Узнавал. Сдаст теорию экстерном – начальник согласен.

– А практику?

– Договорюсь с преподавателем, сделает зачет по-быстрому.

– Количество прыжков.

– Привезет справку из Ленинграда.

– Вас не смутишь, – рассмеялся Боря. – Но… нечестно, а?

– Боря, – сказал Звягин, – тебе никогда не приходилось слышать, как ваши ребята делают запись в журнале, что видят огонь, и прыгают в зеленый лес подышать воздухом – чтоб получить по лишней десятке за прыжок и премию за пожар?

– Все бывает, – дипломатично отозвался пожарный.

– Летчик-испытатель Игорь Эйнис, Герой Советского Союза, был близорук, как курица, полжизни обманывал окулистов – таблицы для проверки зрения он выучил наизусть. Про одноглазого Анохина все знают. Про безногого Маресьева напомнить? Про хромого Гаринчу, второго после Пеле футболиста мира? Мне ли тебя, молодого парня, учить, что инструкции – не флажки, которыми волка обкладывают, они – для пользы дела, так? Вот и я – о пользе дела. Мы вреда никому не причиняем. На преступление не толкаю – сам первый удержу.

Звягин провел в Галиче сутки. Одаренный счастливой способностью располагать к себе людей, он «подготавливал почву». Да ведь и люди идут навстречу, когда к ним обращаешься по-человечески.

…Саша воспринял отъезд как счастливую необходимость. Он вернется через несколько месяцев здоровым. Семейство больше не выглядело подавленным – настроилось на борьбу. Это напоминало проводы в опасную экспедицию, которая обязательно увенчается успехом и принесет славу. Саша улыбался. Лицо его, еще недавно юношески неоформленное, приобрело жесткую определенность мужских черт.

Если б Звягину сказали сейчас, что победы не будет, он в первую очередь крайне удивился бы, а уж потом пришел в бешенство.

Рита стояла у вагона. Смеялась и плакала. Сыгранная легенда коснулась ее души: это уже не была неправда – это была одна из правд, сосуществующих порой в жизни. Она будет ждать. Она напишет и позвонит. Она приедет. Они расстаются ненадолго.

Выходной семафор в перспективе перрона вспыхнул зеленым.

От названия Галича веяло древнерусскими тайнами, а оказалось – город себе как город. Но рассматриваемый как поле сражения и будущей победы, он представлялся Саше необычным во всем – и улицы, и дома, и магазины. Это было его Бородино, и фитили были поднесены к наведенным пушкам.

У вокзала он вбился в разъезженный автобус и сошел через двадцать минут на проселке. Апрельское солнце грело черные поля, и по ним расхаживали черные грачи. Укатанная колея сворачивала к белеющему вдали флигелю с диспетчерской башенкой. Два вертолета – «Ми-8» и огромная «летающая цистерна» «Ми-6» – соседствовали с парой неизменных «Ан-2», растопыривших стрекозиные крылья.

– Ивченко… – протянул начальник пожарной части, проглядывая Сашины документы и разворачивая сопроводительное письмо от Звягина. – Прыжки есть? Так. Служили в инженерно-саперных? Неплохо… – Он откинулся в кресле. – Начинается теплый сезон, пожароопасность возрастает, люди нам требуются. Итак…

Количество формальностей расстраивало: скорей, скорей! Вернувшись из отдела кадров управления в общежитие, получил у коменданта матрас и постель и понес в комнату.

– Куда пр-решь?! – осадил его на пороге рык. Здоровенный парень осмотрел его разбойничьим нехорошим взглядом.

– Поселили сюда… – неуверенно объяснил Саша.

– Еще один смертник, – насмешливо прохрипел парень. – Давай сюда, – кивнул на пустую койку. – А то Леха сгорел недавно, скучно одному.

Саша положил скатанный тюфяк и помялся.

– На пожаре?.. – неловко спросил он.

– Нет, в пепельнице, – хрюкнул крепыш. – Меня видишь?! Шесть лет работаю – и все жив, и не инвалид. Долгожитель! Достопримечательность! Так что смотри, дело рисковое.

Он схватил Сашу за руку, спрессовал пальцы в слипшийся комок, представился:

– Борис Арсентьев. Старший сержант. Командир отделения. А теперь вали гуляй до шести – ко мне сейчас подруга придет. Ну?!

К шести часам спектакль был готов. Идею застращать новичка наскучавшиеся за зиму пожарные приняли с восторгом.

Саша застал в комнате скорбную тризну. На него не обратили внимания. Пьяные головорезы надрывали души.

– Мир праху его, – трагически возгласил один.

– Все там будем, – мрачно откликнулся другой.

Звякнули граненые стаканы, булькнула изображающая водку вода. Смачно выдохнули, зажевали бутерброды, хрустнули лучком.

– Наливай. Витьку тоже помянем.

– Какой парень! Два года в живых оставался…

Звяк! Бульк! Чавк. Хрусть. Огрызки летели на пол, в окно.

– Приземляюсь – а он уже висит на суку, как бабочка на булавке… Только вчера день рождения праздновали…

Боря заметил, наконец, Сашу, притулившегося в углу на койке.

– На лес прыгали, Витек и напоролся на дерево, – поведал он. – Сгоняй на кухню, притащи наш чайник – синий, без крышки.

– Совсем?.. – выговорил Саша.

– Нет – на минуточку! – рассердился тот и с чувством изобразил руками, как человек накалывается на кол.

Ландскнехты, горько подумал Саша, снимая с газа чайник. Бесчувственные скоты. Еще чай пить будут, бутерброды жрать. Тут их друзья гибнут, а они…

– …так и накрылся, – звучал хмурый голос. – Дают ему приказ – в огонь! И гаси чем хочешь. Сгорел дотла, только черепок нашли беленький…

Рассказ прервался придушенным рыдающим звуком.

Встали, выпили по полстакана воды за сгоревшего дотла.

– Такая наша судьба – светить другим, сгорая, как говорится.

– Ладно бы сгорая, – вздохнул маленький, похожий на подростка. – Вот у Швыдко парашют не раскрылся, собирали его с кочек, как кисель.

(Швыдко был толстый старик-каптерщик, отродясь не прыгавший ни с чего выше табурета.)