Косыгин. Вызов премьера (сборник) - О. Селин

Истины ради надо сказать, что и Косыгин, и многие из нас, тогдашних членов ЦК, неверно оценивали Брежнева. Считалось, что при большом опыте партийной и советской работы он еще и демократичен, без диктаторских замашек, а потому станет ориентироваться на коллективное руководство. Поначалу Брежнев выступал за продолжение курса XX съезда партии, сознавал необходимость углубления демократических преобразований в партии и стране. Кроме того, когда освобождали Хрущева, иной кандидатуры на роль лидера партии просто не оказалось. В узком кругу я высказывал, правда, соображение, что Брежнев не потянет… Называл Косыгина, а мне возражали – он администратор, хозяйственник, а не партийный деятель. Я же полагал, что плохо знаю Леонида Ильича, могу и ошибаться, поэтому не настаивал на своем мнении.

Л.И. Брежнев не был крупным политическим деятелем, зато преуспел в политических интригах, особенно в первые годы пребывания на посту лидера партии, когда сколачивал лично ему преданную команду, освобождаясь от людей принципиальных, способных и независимых. В ЦК его главной опорой стал М.А. Суслов, человек не только сталинской школы, но и сталинской закалки. Оставаясь в тени, Суслов играл ведущую роль в политике, беспощадно вытравляя нарождавшиеся в партии и стране демократические начинания. Армию Леонид Ильич мог доверить только своим самым верным друзьям – сначала А.А. Гречко, затем Д.Ф. Устинову. Во главе МВД поставил преданного ему Н.А. Щелокова. Особняком в руководстве стоял Ю.В. Андропов, человек незаурядных способностей и высокой морали. Брежнев, видимо, понимал, что в органах госбезопасности нужен именно такой человек, но до конца ему не доверял, поэтому заместителем к Андропову приставил своего верного человека Г.К. Цинева.

Не обладая сам высокими моральными качествами, Брежнев распустил кадры, мирился с проявлениями коррупции, некомпетентностью и бездарностью руководителей, прощая все тем, кто безудержно и бессовестно прославлял его. Словом, стране снова здорово не повезло, она получила на долгие 18 лет вполне бесцветную личность в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС.

И вот А.Н. Косыгину уже до конца жизни пришлось работать под непосредственным началом этого человека. Трагизм положения усугублялся тем, что, будучи Председателем Совета Министров СССР, отвечая за экономическое положение в стране, Алексей Николаевич был вынужден проводить в жизнь решения, которые в итоге подрывали экономику, становились тяжелым бременем для общества. Видел ли Косыгин, что возможности плановой социалистической экономики используются не на благо, а во вред народу? Что Советский Союз все более милитаризуется, его огромные природные ресурсы варварски эксплуатируются, распродаются, сельское хозяйство разваливается, а помощь другим странам становится просто непосильной? Нет сомнения – он все это видел и понимал, старался в меру сил влиять на развитие общественно-политических процессов в стране, хотя работать ему было очень непросто.

Придя к руководству партией, а фактически и страной, Брежнев заметно переживал, что престиж его в народе был не слишком высок. Ревниво относился к А.Н. Косыгину, который пользовался большим уважением в стране. Помню, осенью 1966 г. ехали мы с Брежневым поездом в Грузию вручать республике орден Ленина. Вечером, после ужина в его вагоне, долго беседовали, и вот, в сердцах, он говорит:

– Ну, скажи, зачем это Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать? Все о своем авторитете печется. Пусть бы лучше в Москве сидел да делами занимался.

Я ответил, что надо радоваться, коль Председатель Совмина поехал по стране. С народом пообщается. А простые люди ведь не стесняются, они откровенно расскажут о всех трудностях и недостатках. Пусть Косыгин все это знает и учитывает в работе. Однако мне так и не удалось разубедить Генсека. Вообще, надо сказать, ревнивое отношение Брежнева к Алексею Николаевичу в то время создавало немало помех и трудностей. О некоторых из них вспоминаешь сегодня как о нелепых курьезах, которые тем не менее изрядно трепали нервы.

Был, скажем, такой случай. Как-то в начале 1966 г. Косыгин поинтересовался, почему в Москве нет памятника неизвестному солдату, который мог бы стать символом священной памяти героям, павшим в Великой Отечественной войне. Я ответил, что руководство Москвы думает о создании такого мемориала и, как только будет готов реальный вариант, доложим ему. И в самом деле, к тому времени идея эта созрела, однако архитекторы никак не могли выбрать подходящее место.

В мае того же года Г.Н. Фомин, начальник Главного архитектурно-планировочного управления, и А. И. Бурдин, заместитель главного архитектора города, пригласили меня осмотреть выбранные для этой цели места. День был теплый, солнечный. Мы объехали почти весь город, побывали на Ленинских горах, но ни на чем конкретном так и не остановились. Последней в нашем маршруте была Манежная площадь. Мы долго стояли на ней. В архитектурном отношении она очень разнолика и неуютна. Потом прошли в Александровский сад. У меня давно зрела мысль, что именно это место в самом центре Москвы, у древней Кремлевской стены, можно было бы использовать для создания мемориала. Но оставались сомнения, которыми я и поделился с Фоминым и Бурдиным. Их мнение я всегда ценил очень высоко. Но и они колебались.

Место, приглянувшееся нам, в то время было неухоженным, да и прилегающий участок стены требовал реставрации. В самом центре площадки располагался обелиск, поставленный здесь в 1913 г. в связи с 300-летием дома Романовых. После революции с него сняли двуглавого орла, а на гранях обелиска вместо перечня российских императоров выбили имена великих революционных мыслителей, названных якобы лично В.И. Лениным.

В то время считалось, что трогать обелиск нельзя. И все же так много было «за», что мы пришли к единому мнению – именно здесь следует соорудить мемориал. Тогда же обсудили и общую идею памятника.

Уже на следующий день оба архитектора пришли в горком партии и принесли эскизы будущего мемориала. На них памятник выглядел почти так же, как мы видим его сегодня. В тот же день я посетил Алексея Николаевича и показал эти эскизы. Они ему понравились, и он обещал оказать всяческое содействие в сооружении памятника. А надо сказать, что Л.И. Брежнева в Москве в то время не было. Я направил короткую записку в ЦК, в которой просил дать согласие на сооружение в Москве памятника – Могилы Неизвестного солдата.

Вскоре вернулся Брежнев. Ознакомившись с предложением, он долго сомневался, надо ли вообще это делать. Но аргументы были настолько весомыми, что в конце концов он отступил. Однако в отношении места памятника и его проекта был непреклонен. «Нет! – и все тут. – Ищите другой вариант». Во время моего весьма непростого разговора с ним стало понятно, что возражает он лишь потому, что первым, кому показали эскиз, был Косыгин. Это обидело Леонида Ильича, задело его самолюбие. И он, очевидно, решил проучить нас. Неопределенное положение длилось полгода. А дело стояло, надвигалась зима. Тогда мы решились на небольшую хитрость.

6 ноября, после торжественного заседания, посвященного очередной годовщине Октября, архитекторы принесли эскизы и макет памятника в комнату президиума. В перерыве перед концертом я пригласил Брежнева, членов Политбюро, других товарищей, находившихся в президиуме, познакомиться с нашими предложениями. Все единодушно выразили свое одобрение. Тут уж Брежневу ничего не оставалось, как согласиться. Маленькая «война» была нами выиграна. Но труднейшие работы, в том числе по перекладке коллектора реки Неглинной, переносу на другое место обелиска, реставрации стены, пришлось выполнять в максимально сжатые сроки, всего за полгода, притом в условиях суровой зимы.

3 декабря 1966 г. сотни тысяч людей вышли на улицы города, когда по ним двигалась траурная процессия, доставившая останки неизвестного солдата, погибшего четверть века назад на ближних подступах к столице, в районе нынешнего Зеленограда.

С воинскими почестями останки были захоронены у Кремлевской стены, а 8 мая 1967 г. мемориал был торжественно открыт и на Могиле Неизвестного солдата зажжен Вечный огонь славы. Сегодня мало кто знает подробности истории, предшествовавшей сооружению этого священного памятника.

Став Председателем Совета Министров СССР, Алексей Николаевич активно взялся за дела. По прошествии многих лет можно что-то оценивать положительно, с чем-то не соглашаться, но одно бесспорно – он стремился оживить экономику, устранить волюнтаризм в руководстве народным хозяйством, характерный для последних двух лет деятельности Н. С. Хрущева, добиться повышения уровня жизни людей. В отличие от Брежнева, Алексей Николаевич опирался в работе не на лично преданных ему людей, а на отлично знающих свое дело руководителей, таких, как Н.К. Байбаков, В.Э. Дымшиц, В.А. Кириллин, В.Н. Новиков, В.Ф. Гарбузов, Н.С. Патоличев и др.