Косыгин. Вызов премьера (сборник) - О. Селин

И все же нельзя не видеть, хоть и зачаточных, первых шагов к нормальной цивилизованной экономике, заложенных в косыгинской реформе: самостоятельная разработка заводскими специалистами реальных, напряженных планов производства (пусть и по отправным контрольным цифрам министерств); право (и обязанность! если соответствующие органы не обеспечат нарядов на продажу) самим реализовывать сверхплановую продукцию и находить для нее потребителя (зарождение, переход от рынка производителя к рынку потребителя!). Наконец, возможность самим устанавливать штатные расписания и сметы, реально через фонды стимулирования поднять заинтересованность людей в разумном хозяйствовании и многое другое, что невольно обращало коллективы к нормальной экономике, заставляло уже в то время создавать экономические и коммерческие службы практически на всех предприятиях.

Вместе с тем впервые именно тогда, на рубеже 70-х, серьезные экономисты начали отмечать определенную «пробуксовку» реформы и скрытые пока для большинства признаки противодействия некоторым важным ее принципам. Даже в Директивах XXIV съезда можно было заметить, что часть этих принципов, провозглашенных на сентябрьском (1965 г.) Пленуме, так и остались общей декларацией и вновь повторялись как задача ближайшего будущего. Это касалось, например, внедрения стабильных нормативов длительного действия, перехода к оптовой торговле средствами производства, разработки стабильных планов производства на пятилетку с разбивкой по годам и т. д.

Жизненную важность реализации этих принципов, вероятно, не надо особенно доказывать даже малосведущим в экономике. Они избавляли коллективы предприятий от «милостей» родного министерства, которое могло выделить, а могло и не выделить материальные или финансовые ресурсы в необходимом количестве, изменить по своей прихоти строптивому коллективу нормативы отчислений в поощрительные фонды. Наконец, это должно было освободить предприятия от планирования по достигнутому уровню, которое всем мешало работать в полную силу, во всяком случае, отбило к тому охоту.

Прежде, да и теперь, многие исследователи связывают свертывание, торможение реформы с работой Межведомственной комиссии. По итогам эксперимента на 43 предприятиях она разрабатывала и «совершенствовала» общие условия перевода на принципы реформы всех отраслей народного хозяйства. Дополнения, инструкции и разъяснения, в обилии исходившие из недр этой комиссии, несомненно, имели одну общую тенденцию – ограничить изначально заложенную реформой самостоятельность предприятий в пользу быстро крепнущих министерств, а также изымать финансовые «излишки» у предприятий в государственную казну. Словом, проводилась политика, которую можно определить давно известной формулой – «резать курицу, несущую золотые яйца». Так, в 1971 г. было восстановлено планирование показателя производительности труда, темпы роста которой обязательно должны были опережать темпы роста заработной платы. В бюджет стали изыматься «свободные остатки прибыли».

Конечно, не в «кознях» Межведомственной комиссии лежали истинные причины усечения экономической реформы. Деятельность комиссии просто еще раз доказала, что и те, безусловно прогрессивные по сравнению с прошлыми, новые принципы развития хозяйства были лишь очередной моделью экономики социализма. Моделью, детали которой легко мог менять по своим идеологическим соображениям партийно-государственный административно-командный аппарат. Комиссия только выполняла руководящие указания, в меру своего политического чутья улавливая главные общие тенденции.

Суть тогдашнего отхода от новых принципов реформы была в том, что экономические методы управления неизбежно отводили на второй план партийное руководство на всех его уровнях, а в будущем означали и вовсе неприятие партийных команд. А это, конечно же, сразу ощутили райкомы и обкомы в своих взаимоотношениях уже с первыми экспериментальными коллективами.

Второе, не менее важное обстоятельство, – быстро и резко усиливалась власть восстановленных министерств и ведомств, начинавших жить по собственным законам, становящихся своеобразными государствами в государстве. Разумеется, возглавлялись они все той же партийной номенклатурой. Так что интересы партии и ведомств и субъективно и объективно смыкались. Уже в девятой пятилетке с министерствами оказался бессильным бороться и Председатель Совета Министров А.Н. Косыгин. Очень ярко характеризует эту сложившуюся ситуацию широко известный «бунт» сорока министров.

Суть дела заключалась в том, что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по объему ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж взыскать с недобросовестного партнера не только штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало – получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уже о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно.

Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие.

Лишь этот инцидент, благодаря его скандальному характеру, стал широко известен общественности. С гласностью тогда, что бы сейчас ни утверждали, был все-таки полный «порядок» – народ знал только то, что ему полагалось.

Во второй половине 70-х годов ходили глухие слухи о том, что в связи с подобными инцидентами и общей тенденцией свертывания экономической реформы А. Косыгин несколько раз просил об отставке. О том, что Алексей Николаевич действительно ставил этот вопрос, я слышал и сам от его помощников. Но о причинах можно было лишь гадать. Спрашивать же об этом было неудобно, тем более что Косыгину перевалило за семьдесят и выглядел он очень неважно.

Есть и еще одна причина, предопределившая конец реформы. Новые условия развития экономики требовали решительного омоложения кадров. То, что сделал у себя на Воскресенском химическом комбинате Мирон Владимирович Фельдман, необходимо было планомерно осуществлять в масштабах страны. Тем более что развитие экономики должно было выводить на передний план специалистов, которых раньше вообще не было на предприятиях, – экономистов, владеющих математическими методами планирования и программирования, коммерческих директоров, да и просто молодежь, не обремененную прежним «антиопытом» управления хозяйством.

Мирон Владимирович так говорил мне, объясняя свой «детский сад» в управлении:

– Человека в десять раз проще научить, чем переучивать. У моих ребят мозги свежие – сами соображают, не ждут команд да инструкций…

Но в стране практически на всех уровнях управления, от которых сколько-нибудь могло зависеть дело, прочно «окопались» бессменные руководители с тридцати-, сорокалетним партийным стажем. Их просто невозможно было спихнуть со знаменитой «номенклатурной орбиты», сколько ни честили ее критики и фельетонисты. Самый серьезный провал работы грозил «номенклатурной единице» лишь переброской с одного объекта на другой. Реформа, к сожалению, никого из них не лишила права на «руководящее кресло».

Вторая пятилетка реформы совпала с серией семидесятилетних юбилеев членов Политбюро, министров и иных крупных государственных деятелей. Страна с растерянностью и изумлением наблюдала по телевидению затянувшийся жутковатый фарс: «бессмертные» старцы трясущимися руками вешали друг другу на лацканы пиджаков Звезды Героев, уверяя себя и всю страну, что семьдесят – это средний возраст, расцвет творческих сил. И эти силы они торжественно клялись и в будущем без остатка отдавать на пользу отечества и благо народа. Следующую пятилетку этот самый народ метко окрестил «пятилеткой генеральных похорон» – Брежнев, Андропов, Черненко… Они правили страной, как говорили остряки, «не приходя в сознание».

И не было, как принято считать сейчас, никакого периода, или эпохи, «застоя» – страна стремительно катилась вспять, проигрывая уже не только Западу, но и самой себе и в темпах развития, и в уровне жизни. В экономике это был период ликвидации последствий реформы, возврата к привычной системе команды, мелочной опеки, регламентации каждого шага предприятий. Снова торжествовали знакомые и милые сердцу «бессмертных» методы управления хозяйством. На авансцену выходили стройки века. БАМ, каналы, поворот северных рек должны были увековечить память Леонида Ильича и иже с ним, а заодно и окончательно изувечить экономику. От полной нищеты и краха страну уже тогда удерживали лишь новые месторождения нефти и золота, нещадная эксплуатация национальных ресурсов.