Оракул петербургский. Книга 1 - А. Федоров

Тогда даже маститые отечественные профессора еще мало знали о прелестях орально-генитального секса. Но возможность изощренной интимного таинства бродила в подсознании. Генерала обескуражил выбор места и времени надвигающейся неизвестности. Исполнитель не вызывал сомнения у пожилого человека. Он отшатнулся от операционного стола, обратил взгляд к долу, но разглядеть подробно творившееся внизу не смог из-за особенностей очковой коррекции, резко гасившей старческую дальнозоркость. Профессорскую суету прекратил знакомый голос преданной санитарки:

– Товарищ генерал, не беспокойтесь, – ласково затараторила мнимая блудница. – штанишки с вас упали на пол. Я тут пробую их поднять под халатом, не нарушая стерильности.

Операционная бригада и многочисленные зрители пригляделись внимательно: генерал стоял как бы в центре клумбы из добротных зеленых брюк – среди зеленого, словно розы, алели яркие генеральские лампасы. Уже зрелая, но по-прежнему красивая и статная, операционная санитарка Шура на четвереньках, элегантно изогнувшись, выделывала сложные манипуляции у голых, несколько кривоватых, неприятно волосатых, с варикозными изъянами, ног своего кумира. Она самозабвенно пыталась, соблюдая аккуратность и стерильность, протолкнуть брючную ткань под хирургический халат. Но слаженность действий путал клеенчатый фартук, свисавший спереди, по животу маститого хирурга практически до пола.

В прошлом бравые любовники, теперь они оба не могли справиться с пустяковой задачей. Присутствующим демонстрировался номер, безусловно, смертельный. Вся надежда была на волшебство искренней любви и служебную преданность, которые, как известно, порой творят чудеса. Однако в данном случае знаменитому академику явно не везло: пришлось передать штопку операционного разреза ассистенту и, подхватив вместе с Шурой злосчастные штаны, устремиться в предоперационную. Шура отгораживала своим телом генеральский позор от зрителей, крутясь вокруг академика, как взволнованная наседка.

Там, в предоперационной, наедине, может быть, и довершили пожилые люди акцию секретных воспоминаний каким-то, только им известным, способом. Кто ведает, какая техника оказалась в том скоротечном рауте предпочтительнее. Опытные хирурги говорят, что даже очень длительная и утомительная операция, – может быть, видом крови или густотой переживаний, азартом акции спасения, – пробуждает непреодолимую сексуальную страсть. Теснота общения операционной бригады творит чудеса и делает доступным удовлетворение любых фантазий, причем, в самых невероятных условиях.

Опыт показывает, что-то подобное происходит с бригадами персонала скорой помощи, с патологоанатомами, рентгенологами, таящимися в темноте своих загадочных кабинетов. Как теперь известно, не остался равнодушным к профессионально-житейским соблазнам и Михаил Романович. Каждый стремится хоть на минуточку, но почувствовать себя атлантом. Сильно переживая малый рост и надвигающееся облысение, Чистяков, еще будучи молодым врачом, дошел до того, что уговорил своего приятеля хирурга раскромсать ему апоневроз под кожей волосистой части черепа. Хирургическая экзекуция несколько растянула процесс облысения, превратив его в затянувшуюся природную кару. Полная же остановка процесса оказалась иллюзией, обогатившей науку еще одним опытом с отрицательным результатом. С годами облысение приобрело забавную географию, – пучки седых волос кустились между разноформными ареалами плешивости.

Дабы усилить сопротивление природе, Миша стригся на голо. Так и прошли лучшие годы: облысение не остановилось, но стриженным под солдата-первогодка пришлось отходить большую часть жизни. У неподготовленных и слабонервных создавалось впечатление встречи с упырем или вурдалаком. Однако этот экзотический фрукт был кандидатом наук по самой мудрой в медицине специальности – патологической анатомии. В свободное от работы время (а ему удавалось все рабочее время превращать в свободное) он писал картины. В них ощущалось хорошее восприятие и передача красок, но хромала техника рисунка. Видимо, многодневные посещения музеев оставили свой след, но то был только след, а не четкий отпечаток таланта живописца.

Натура эксцентрическая выпирала из Чистякова при каждом повороте головы, тем более при остром слове и решительном действии. Ну, а если он ударялся в пространное повествование, – подключал оба полушария к поиску вещего слова, – то можно было смело вызывать психиатров. Чего здесь было больше: нарочитой эксцентрики или акцентуации характера – трудно сказать. Скорее – всего понемножку. Однако он любил усиливать меткими словами эффект диагностических пассажей во время вскрытия. Постукивая длинным хирургическим ножом по мрамору секционного стола, он, копируя технику удава, давил свою жертву пристальным взглядом, раскрывая перед провинившимся врачом ошибочные диагностические и лечебные установки. Немногие из заблудившихся в тайнах медицины эскулапы решались тогда возражать его клиническим приговорам. Особенно не любил наш патолог легкомысленных нахалов, врунов, неучей и шкурников. Он всегда находил для них язвительное словцо и откапывал совершенно жуткую историю из архивов науки.

Третий диссидент-посидельщик имел косвенное отношение к медицине. Олег Германович Верещагин – по образованию физик, кандидат физико-математических наук, залетел в больничку из профильного НИИ, где успешно руководил лабораторией лазерной техники. В больнице ему предложили возглавить службу сопровождения диагностического и лечебного процесса. Он умудрился заменить металлолом на современную технику и ежегодно внедрял все новые и новые уникальные методики.

Открыл этого уникального специалиста, стоящего за границей колоссальные деньги, Александр Георгиевич. А встретил он его на тренировке по каратэ, где Верещагин выполнял роль тренера. Сергеева при первом знакомстве поразили внешние данные нового тренера. Почему-то сразу вспомнились два кинофильма – "Римские каникулы" и "Великолепная семерка". В Верещагине совмещались изумительные мужские данные, – высокий рост, стройность, гибкость, спортивная резкость, – с интеллигентностью, отражающейся в тонких, породистых чертах лица, несомненном уме, эрудиции, воспитании. В нем было многое, напоминающее стать и характер сильного и благородного оленя.

Сергеев вовсе не удивился, когда при знакомстве тот назвал свое имя – Олег. Они отыскали друг друга моментально и через несколько дней были друзьями. Их мужская дружба прошла двадцатилетнее испытание. Не была она сусальной, зависимой, рабской, а была, скорее, дистанционной, но верной. Каждый был готов прийти на помощь другому при первой необходимости. Безусловно, они оба не были идеальными людьми, но умели прощать недостатки друг другу. Пожалуй, их обоих объединял идеализм и романтизм, идущий от детства и юношества. Олег очень любил сказки и читал их запоем. Таким людям кажется, что они хорошо диагностируют человеческие пороки, но в том состоит их глубокое заблуждение.

Первый тест, который не удавалось Олегу пройти без поражения был наивно прост, – при многократных попытках сложить семью он вляпывался в идиотскую ошибку. Через два-три года приходилось разводиться. Сопровождалась такая акция исключительными мытарствами, которые с изощренной подлостью организовывали бывшие благоверные. Они почему-то охотно рожали от него детей, но все дальнейшее содержание и воспитание переваливали на отца, а сами пускались в тяжкие. Видимо, в людях, подобных Верещагину, слишком много чести и праведности – тем и пользуются при случае окружающие. Ну, а женская природа изначально склонна к паразитированью, – иначе и быть не может, если существо, по образу и подобию Божества, создают из примитивного ребра, совершенно земного мужчины, да еще погруженного в глубокий сон, скорее всего, изрядно пьяного.

Абсолютно ясно, что самым смышленым испытателем житейской мудрости являются досужие женщины. Дочери Евы для глубокого испытания затягивали Верещагина в официальный брак четырежды. Каждый раз, откупившись квартирой или машиной, от очередной "единственной и неповторимой" он оказывался по уши в чем-то зеленом, липком и зловонным. Ибо кто еще может так подло мстить за несостоявшуюся любовь до гроба, – только женщина, подброшенная дьяволом. А для того дьявол обязательно выберет смазливую, именно с теми пропорциями, которые влекут, возбуждают и греют. И когда доверчивая стоеросовая дубина, регулярно стоя на коленях, по собственному почину убедит малообразованную провинциалку в том, что она Богиня, начинается второе (всегда финальное) действие рокового спектакля. Теперь уже инициативу захватывает чрезвычайно слабый пол, но почему-то способный незаметно перевернуть горы и запрятать отвергнутого мужа в тюрьму или сумасшедший дом. Но наивысшее удовлетворение Матильда получит, если окажется в центре событий. События те, естественно, развернутся на кладбище, перед свежей могилой бывшего мужа, под звуки трогательных речей, в сопровождении оркестра и гвардейского салюта.