Солнце в силках - Марина Сычева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где же Серобокая? Тураах скользнула внутренним взором выше, к самым макушкам разукрашенных осенью деревьев. Ворона была горазда прятаться – удаганке еще ни разу не удавалось поймать пернатую наставницу. А что, если… Тураах мысленно вернулась на полянку: вот стоит, чуть раскачиваясь, среди леса девочка. Черный кафтан с сине-белой вышивкой, плети кос на спине. Это она. Тураах. А на ветке ближайшей лиственницы, опушенной рыжими иголками, прямо над ее правым плечом – Серобокая.
– Нашла, – радостно вскрикнула Тураах и открыла глаза.
Продолговатое озеро с одного бока ощетинилось теряющими осенние краски деревьями, с другого ласково прижалось к разбросанным тут и там юртам родного улуса. Табата поежился на холодном осеннем ветру и закрыл глаза, мысленно вернулся к тому моменту, как вступил в чертоги Байаная. Первое время приходилось идти медленно. Табата бестолково вертел головой, пытался разглядеть в каждом кусту изменения и, естественно, ничего толком не запоминал. Теперь же он действовал иначе: проходил по лесным тропам, не заостряя внимания на мелочах, и неизменно выходил к камню на вершине сопки. Здесь Табата погружался в себя, мысленно повторяя проделанный путь. И тогда, пусть и не сразу, он начинал по-настоящему видеть и слышать тайгу.
Лес шумит, рассказывает свои сказки. У лосей начался гон: молодой самец, призывно ревя, мерит тропу шагами в поисках самки. Рыжая плутовка-лиса, разорившая птичье гнездо, прячется в своей норе. А серому длинноухому зайцу не повезло – угодил в силки охотника. Довольно урча, лакомится последними ягодами медведь. Табата вслушивается в лес, ощущая себя его частью. Жизнь идет своим чередом, все жители чертогов Баай Байаная готовятся к долгой зиме.
– Табата!
Он распахивает глаза и оглядывается по сторонам. Никого. Только несколько сорок скачут по ветвям лиственницы. Лысая макушка сопки пуста.
– Приходи на наше место…
Табата моргает, отгоняя наваждение. Не послышалось ли? Есть только один способ проверить! Табата подскакивает. Вперед, вперед к заброшенному уутээну – их с Тураах тайному месту. Сердце стучит в груди, будто копыта несущегося во весь опор оленя. Как же давно, как же давно они не виделись…
Стучит, стучит сердце – несется вдаль быстроногий олень, а эхом, едва уловимым отзвуком стучит в висках тревога: как? Как проникла Тураах в его мысли? Как дозвалась? А он, он так может? Почему Тайах-ойуун не рассказывал?
Острый камень вырастает прямо на пути, Табата перепрыгивает препятствие и выворачивает к уутээну. Дверь, обычно подпертая изнутри камнем, широко открыта.
– Ты пришел! Получилось! – из полумрака уутээна вырывается знакомая фигура, и Табата оказывается в объятиях Тураах.
– Как ты это сделала? – Табата сидел на подпирающем дверь камне, облокотившись о шершавые доски и вытянув ноги. Тураах расположилась напротив, обхватила колени руками. Из прорехи на потолке косой луч солнца падал прямо на ее лицо. Тураах щурилась, улыбалась свету, ласковому и пока еще дающему тепло.
– Не знаю. Искала Серобокую, а нашла тебя. Мне так захотелось с тобой поговорить! Посмеяться, прикоснуться. Я потянулась и… Провалилась, что ли… И вдруг поняла, что ты вот он, рядом. Что ты меня слышишь.
Табата смотрел на Тураах жадно, удивленно, а она продолжала:
– Я обрадовалась ужасно, но меня словно выталкивало, давило.
– Это защита шамана, мне Тайах-ойуун рассказывал, – быстро вставил Табата: и я, и я тоже что-то знаю.
– Я поняла: долго не продержусь. Окликнула тебя – и тут меня выбросило. Услышал ли? Я не знала. Но ждала.
Она потянулась к небольшой дощечке, на которой было разложено все их богатство: кусок витой веревки, кремний, щучьи кости, две выструганные палки да щербатая плошка. Бережно взяв последнюю, Тураах заглянула в нее, поболтала в руке, перемешивая сушеную клюкву, и принялась выбирать по одной ягодке. Ей хотелось спросить Табату, как и чему его учит старый шаман, но было страшно. Вдруг не ответит? Или посмеется: не знает самого простого. А вдруг она и правда ничего не знает?
Занятая тревожными мыслями, Тураах не замечала, с каким восторгом и завистью смотрит на нее Табата. Ему даже охватить лес мысленным взором удавалось с трудом, а подруга-самоучка умудрилась еще и в его голову проникнуть, хоть и на мгновения. Табата, весь ушедший в обучение, поминутно следующий за наставником, не часто вспоминал о Тураах и только сейчас заметил, что по соседству с ним разрастается еще одна сила. И сладость этого открытия была сдобрена горчинкой – подозрением, что эта сила больше его собственной.
– А что вы… Чему тебя учит Тайах-ойуун? – решилась Тураах. Лучше получить щелчок по носу, насмешку, чем взорваться от сомнений.
– Да всякому, – теперь уже растерялся Табата. Пока его обучение заключалось в поиске лекарственных трав да слушанье леса. Все это, столь увлекательное и важное, после вопроса Тураах показалось мелочным и глупым.
В вопросе Табате послышалась затаенная насмешка, намек на превосходство. Захотелось отодвинуться, а лучше встать и уйти отсюда как можно дальше, не видеть Тураах, не слышать ее голоса. Табата нахмурился и вдруг совершенно неожиданно для самого себя выпалил:
– Наставник обещал взять меня в Верхний мир, камлать будем, – выпалил и сам испугался. Соврал! Тураах он соврал впервые в жизни.
– О-о, – восхищенно выдохнула Тураах. Табата почувствовал, как в животе стягиваются в узел липкий стыд и какая-то сладость. – Как здорово! Может, и я скоро…
Тураах, мгновение назад опасающаяся услышать насмешку, обрадовалась успехам Табаты, не почуяла лжи. Она уже решила во что бы то ни стало упросить Серобокую подняться в Верхний мир и представила, как они с Табатой, выросшие, сильные, вместе путешествуют по нему.
Табату ел стыд. Сладость от чужого восхищения померкла.
– Ты придешь сюда еще? Завтра?
Табата понял, что угодил в ловушку. Видеть Тураах и знать, как бессовестно ей соврал… Признаться? Нет, это еще хуже! Оставалось только одно: действительно попасть в Верхний мир, обернуть нечаянную ложь правдой.
– Я не смогу часто сюда приходить…
Тураах опустила голову. Табата испугался – заплачет! – и снова соврал:
– Я же готовлюсь, ну, к путешествию в Верхний мир… Это непросто! Давай я сам позову?
Тураах радостно кивнула и, выпустив Табату через дверь, подперла ее камнем. Сама же выбралась из уутээна через прореху в крыше. Легко соскочив на землю, Тураах махнула рукой и помчалась через тайгу к дому.
Табата постоял, глядя ей вслед. На границе сознания свербила страшная догадка, словно ныл больной зуб, и он раз за разом тыкал в этот зуб языком: неужто Тураах сильнее его? «А почему бы не попробовать?» – мелькнула лихая мысль. Он опустился на землю и закрыл глаза. Обуреваемый эмоциями, ритм леса он почувствовал мгновенно, устремился за Тураах. Вот качаются ветви, потревоженные ей. Еще, еще немного!
Тураах выскочила на прогалину. Ей оставалось только пересечь ее, свернуть налево и выйти к улусу. Она приостановилась, словно почувствовав пристальный взгляд, но отмахнулась от тревожного зуда в затылке. Шаг, другой, тропинка ложится под ноги. Табата собрался с силами, потянулся вперед, к сознанию Тураах. Сначала ему показалось, что он ухнул куда-то вниз, словно земля ушла из-под ног. Потом вдруг ощутил биение живой мысли. Табата коснулся ее, надавил, силясь проникнуть внутрь, но невидимая преграда не пускала. Давай же! Перед глазами замелькали черные перья, закружились вихрем. Сильный толчок в грудь – и его выбросило обратно на поляну у заброшенного уутээна. Голова взорвалась болью.
Значит так, да? Тураах до него дотянулась, хоть и едва-едва, а он не смог. Не хватило сил? Или преграда столь прочна? Хоть так, хоть эдак, да Табата-то, получается, слабее.
Уязвленная гордость вкупе с ложью подтачивала давнюю дружбу, но и придавала сил. Учиться. Не покладая рук. День и ночь. Стать сильнее. Умнее. Хитрее. Стать лучшим.
Табату старый шаман узнавал издалека. Дело даже не в легких шагах, а в клубке силы, в эмоциях,
