13 несчастий Геракла - Дарья Донцова

Понимая, что сейчас скандал наберет новые обороты, я встал и тихо сказал:

– Наверное, мне следует пойти заняться деньгами.

– Ступай, Ваня, – кивнул хозяин, – велю подать тебе чай в мой кабинет.

Глава 5

Около полуночи Сергей Петрович зашел в мою комнату и устало сказал:

– Ваня, я иду спать, занимай наблюдательную позицию.

– Где? – спросил я. – Мне залезть в шкаф?

Кузьминский покачал головой:

– Нет, этого не потребуется, смотри.

С этими словами он подошел к двери и поманил меня пальцем. Я прошел в его кабинет.

– Вот здесь, – сообщил хозяин, – за занавеской, есть небольшая ниша, там стоит кресло, устраивайся поудобней и жди. Единственное – тебе придется поскучать. Книгу почитать ты не сможешь, лампу зажигать нельзя.

– Но как же я разгляжу вора?

– Я всегда оставляю в кабинете гореть торшер, – спокойно объяснил Кузьминский.

– Мне схватить грабителя за руку? Поднять шум?

– Нет, – ответил Сергей Петрович, – просто понаблюдай за процессом, а потом расскажи мне. Ну, смотри не засни!

Широко улыбнувшись, он ушел. Я сел в кресло и попытался развлечь себя составлением стихов. Обычно рифмы легко приходят мне в голову, но сегодня не тот день. Любовь-кровь-морковь. Вишня-черешня. Чашка-пташка. Поняв, что муза улетела далеко прочь, я сосредоточился на мыслях о своей любовнице Жанне.

Жаль, конечно, что не увижу ее сегодня. Жанночка милая девочка, красивая и далеко не глупая. Одна беда – у нее очень ревнивый муж, и наши свидания каждый раз проходят в суете. Жанна очень боится, что Григорий поймает ее на адюльтере и выгонит вон из дому. А терять Жанне есть что. Григорий весьма богат, пожалуй, так же, как Кузьминский. Во всяком случае, фотографии ее дома, которые она мне показывала, сильно напоминают особняк Сергея Петровича. Жанна ездит на «Мерседесе» и сумму в тысячу долларов считает чем-то несущественным. Григорий бывший военный, разбогател он на торговле бензином, друзья у него такие же.

Раз в неделю Гриша зазывает в свою баню приятелей, где компания оттягивается от души под водку, пиво, креветки и песни Олега Газманова. А Жанна закончила консерваторию, теперь она учится в Литературном институте. Супруг, который искренне считает, что соль бывает только в солонке, а скрипичный ключ – это инструмент, которым чинят скрипку, раздражает ее ужасно. Но у нее тяжелобольная мама, брат-школьник и ни копейки собственных средств, а Григорий, хоть и не способен отличить ямб от хорея, беспрекословно оплачивает все ее счета.

Во мне Жанна обнаружила родственную душу, пару раз она с тоской говорила:

– Вот бы нам пожениться.

Но я далеко не так обеспечен, как Григорий, а она не способна жить на медные гроши. Поэтому мы встречаемся украдкой, в основном когда Григорий отбывает в Сибирь – он часто мотается туда по служебным делам. Кстати, я очень рад, что Жанна корыстна, в мои планы женитьба не входит, меня вполне устраивает необременительная роль любовника.

Мысленно раздев Жанночку, я зевнул, потянулся и… вздрогнул от дикого крика, вернее, визга. Звук набирал силу, налетая на стены и отражаясь от них.

– А-а-а-а…

Застучали двери, зашаркали ноги, зазвучали голоса:

– Что случилось?

– Кто орет?

– Господи, и ночью покоя нет!

Я встал, прошел в свою комнату и выглянул в коридор. Все члены семьи Кузьминского сбегали по лестнице вниз. Впереди неслась Белла, размахивая какой-то серой тряпкой.

Я присоединился к толпе. Мы добежали до белой двери, из-за которой несся вопль. Белла пнула ногой филенку, и я увидел Ларису Викторовну в балахонистой серо-розовой ночной рубашке. Увидав хозяев в исподнем, экономка захлебнулась визгом.

– Немедленно объяснись! – железным тоном потребовала Анна.

– Там, там, – забормотала Лариса, тыча пальцем в занавешенное окно, – там…

Анна быстро подошла к окну, распахнула створки и высунулась наружу. В комнату ворвался свежий воздух. На дворе в разгаре июнь, днем термометр показывает больше двадцати градусов тепла, по ночам же на улице прохладно.

– Что там? – обозлилась Анна, закрывая окно.

– Там…

– Кто?! – рявкнул Сергей Петрович, забыв про манеры. – Говори, не мямли.

– Глафира, – выдавила наконец из себя экономка.

Повисло молчание, потом Анна холодно процедила:

– Ты с ума сошла!

– Вовсе нет, – стала оправдываться Лариса, – я уже легла, почти заснула. Вдруг слышу – кто-то так тихонечко в стекло стучит. Сначала подумала, что мне мерещится, а потом застучали громче, громче.

Лариса встала, отодвинула занавеску, глянула в окно и приросла ногами к полу.

В саду, под мирно горящим фонарем, маячила фигура в сером платье с воланчиками, кружевами и бантиками. Лицо было скрыто под густой вуалью.

Лариса Викторовна настолько испугалась, что не сумела выдавить из себя ни звука. Глафира покачалась перед окном, потом подняла правую руку. Сверкнули длинные острые ножницы.

Лариса завопила…

– Чушь собачья, – ледяным тоном заявил Сергей Петрович, – в саду никого нет.

И тут раздался довольно громкий стук в стекло.

– Мама! – взвизгнула Клара и задрожала.

Анна, сильно побледнев, спряталась за меня. Кузьминский, сжав губы, решительно подошел к подоконнику, снова распахнул окно и громко сказал:

– Это ветка. Качается от ветра и задевает стекло.

Лариса Викторовна рухнула на кровать и заколотилась в рыданиях.

– Хватит, – поморщился хозяин.

– Дайте ей коньячку, – посоветовала Маргарита.

– Ты считаешь спиртное панацеей, – Анна не упустила случая уколоть сестру, – сейчас сбегаю за валокордином.

– Коньяк – лучшее средство от всех печалей, – заявила Маргарита, обнимая Беллу.

– Тебе видней, – ядовито заметила Анна, – кто у нас в наркологической клинике валялся.

С этими словами она ушла.

– Я лежала в кризисном диспансере, – возмутилась Маргарита, – лечилась от нервного переутомления!

Было очевидно, что сестры не способны провести вместе и десяти минут, чтобы не поссориться. Но сейчас я даже радовался такому повороту событий: пусть уж лучше ругаются, чем орут от страха.

– Ладно, – устало подвел итог Кузьминский, – пора спать.

Нестройная цепочка домочадцев потянулась к лестнице.

– Все-таки глотни «Хеннесси», – посоветовала напоследок Маргарита.

Лариса Викторовна громко шмыгнула носом и ничего не ответила.

Я пошел было в кабинет, но меня остановил Сергей Петрович:

– Иди спать, Ваня.

– А как же вор?

– Он сегодня, наверное, не придет.

– Может, лучше покараулить?

– Нет, завтра.

Я не стал спорить. В конце концов, Сергей Петрович платит мне деньги, следовательно, ему и заказывать музыку.

Я прошел в свою комнату и рухнул в койку. Ноги были свинцово-тяжелыми, голова гудела, словно пивной котел. Никогда раньше я так не уставал, хотя, если вдуматься, сегодня ничего особо трудного не делал. Весь день просидел, читая газеты и журналы, изображал работу. У Норы мне порой не удается даже вздохнуть, хозяйка заставляет меня мотаться двадцать часов кряду по городу. Но все равно такой усталости не бывало.

Я закрыл глаза и почувствовал, что кровать вращается. Пришлось распахнуть глаза. Отвратительное ощущение головокружения исчезло. Наверное, дело не в количестве проделанной работы, а в атмосфере, которая царит в доме. У Норы, несмотря на ее вздорный характер, светлая аура. А у Кузьминских на вас что-то давит – черное, неприятное, какое-то предчувствие беды, скорого несчастья.

Я повернулся на правый бок и попытался заснуть. Да вы, Иван Павлович, оказывается, истерик. Эк вас занесло: предчувствие беды, скорого несчастья. Как бы не начать по-бабски визжать. Мои веки опустились, и я погрузился в сон.

Я счастливый человек, мне никогда не снятся кошмары. Вот маменька очень любит позвонить и начать повествовать, как всю ночь убегала от чудовища или падала с пятидесятиэтажного небоскреба. Я же сплю, аки тюфяк, по большей части без всяких сновидений, но сегодня приснилась какая-то чертовщина…

Сначала я очутился посреди большого поля, усеянного мелкими желтыми цветочками. У меня ботанический кретинизм, с трудом могу отличить березу от дуба, поэтому название растения, хоть убейте, не назову. Потом прямо передо мной возникла темно-серая фигура без лица и голосом Кузьминского заявила:

– Вава, ты голый!

Я собрался деликатно намекнуть нашему с Норой клиенту, что не переношу фамильярного обращения «Вава» и впредь прошу меня так не называть, но тут вдруг сообразил, что стою абсолютно обнаженный, и покрылся от стыда гусиной кожей.

Видение сначала захохотало, потом заухало, завизжало почти в диапазоне ультразвука.

В ту же секунду я проснулся, резко сел и потряс головой, ощущая, как бешено колотится сердце. В комнате было светло, часы показывали ровно шесть. Ну и чушь привиделась мне, интересно, как бы истолковал ее дедушка Фрейд? Небось завел бы песню о неудовлетворенных желаниях. И как быстро закончилась ночь! Только-только закрыл веки, как уже утро. Я хотел откинуться на подушку, но тут из коридора вновь долетел крик.