Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Шарп опустил палаш.

– Сдавайтесь!

Ответом был новый выпад, едва не задевший Шарпу грудь. Стрелок отклонился назад, отбил. Ярость помаленьку возвращалась. Шарп выругался, кивком указал французу на путь с укреплений, но глупец, задетый смехом ирландца за живое, снова атаковал, и снова британцу пришлось парировать и потеснить его.

Конец фарсу положил Харпер. Он зашел французу за спину и, когда тот глядел на Шарпа, готовясь к новому выпаду, кашлянул.

– Сэр? Мусью?

Офицер обернулся. Плечистый ирландец улыбнулся и, безоружный, очень медленно двинулся к нему.

– Мусью?

Офицер кивнул Харперу, нахмурился и что-то сказал по-французски. Могучий сержант тоже серьезно кивнул:

– Совершенно верно, сэр, совершенно верно.

Огромный кулак вынырнул откуда-то снизу и угодил французу прямиком в челюсть. Тот рухнул, коннахтцы разразились шутливыми криками «ура!», а Харпер уложил бесчувственное тело у края стены.

– Бедный дурачок! – Сержант, невероятно довольный собой, улыбнулся Шарпу и посмотрел в брешь.

Там продолжался бой, но Харпер знал, что его роль в штурме закончена. Он ткнул большим пальцем в сторону рейнджеров, глядя на Шарпа:

– Коннахтские ребята, сэр. Славные вояки.

– Верно. – Шарп улыбнулся. – Где это – Коннахт? В Уэльсе?

Харпер шутливо прошелся насчет английского невежества, но по-гэльски, и капитану пришлось выслушать добродушный смех коннахтцев. Они пребывали в отличном настроении, все, как и сержант из Донегола, радовались, что славно порубились, – будет о чем порассказать долгими зимними вечерами в невообразимом будущем.

Харпер встал на колени рядом с оглушенным французом и стал шарить в его карманах.

Шарп повернулся к бреши. На ее противоположной стороне солдаты 45-го обезвреживали вторую пушку. Они нашли брошенные неподалеку доски, перекинули через траншею, и Шарп восторженно наблюдал, как ноттингемширцы со штыками наперевес бегут по шатким мосткам к орудийной прислуге.

Яростный рев перешел в победный, черная змея поползла из рва в незащищенную брешь, мимо молчащих пушек, на городские улицы. Из дверей и окон постреливали, но редко; лавина британцев катилась с осыпи ко второй бреши, в средневековой стене. Все было кончено.

Или почти все. В старые потерны под средневековой стеной тоже были заложены бочонки с порохом. Теперь французы подожгли запал и побежали прочь. Порох взорвался. Из темноты выплеснулось пламя, полетели древние камни, заклубились дым и пыль, и сразу запахло паленым мясом – передовые ряды победителей полегли ни за грош. Секунду – ровно столько, сколько надо, чтобы перевести дыхание, – стояла потрясающая тишина; затем раздались вопли, уже не торжествующие, а бешеные, и жаждущие мести войска устремились на оставленные без защиты улицы.

Харпер смотрел, как вопящая толпа вливается в город.

– Как вы думаете, нас приглашают?

– Почему бы нет?

Сержант ухмыльнулся:

– Видит бог, мы этого заслужили.

Помахивая золотыми часами на цепочке, он двинулся к пандусу, который вел вниз, к домам. Шарп зашагал следом и вдруг остановился как вкопанный.

Внизу, там, где прогремел второй взрыв, тлел кусок бревна, и он освещал изуродованное, залитое кровью тело в алом мундире с желтыми кантами и золотым позументом. Ноги закрывал кавалерийский плащ с меховой опушкой.

– О господи!

Харпер услышал возглас и посмотрел в ту же сторону. Оба побежали с пандуса, скользя на льду и утоптанном снегу, к Лоуфорду.

Сьюдад-Родриго был взят. Но не такой же ценой, думал Шарп. Ради всего святого, не такой же ценой!

Глава четвертая

Из города доносились крики и выстрелы, солдаты вламывались в дома, и все перекрывал торжествующий рев. После победы – награда.

Харпер первый добежал до тела, отбросил плащ, склонился над окровавленной грудью.

– Он жив, сэр.

Это показалось Шарпу пародией на жизнь. Взрывом почти начисто оторвало левую руку, разворотило ребра – они торчали из клочьев мяса и кожи. По некогда безупречному мундиру бежала кровь. В гневе и горе Харпер стиснул зубы и принялся рвать плащ на полосы.

Шарп взглянул на брешь, через которую вбегали всё новые солдаты и устремлялись к домам.

– Музыканты!

Во время штурма играли оркестры. Шарп запоздало и совершенно некстати сообразил, что это за мелодия – «Крушение Парижа». Но теперь, когда музыкантам предстояла другая работа – выносить раненых, – не было видно ни одного.

– Музыканты!

Чудесным образом рядом возник Прайс, бледный, нетвердо держащийся на ногах, и с ним несколько солдат.

– Сэр?

– Носилки. Живо!

Прайс козырнул. Он позабыл, что в руке у него обнаженная сабля, и чуть не снес голову рядовому Питерсу.

– Есть, сэр.

Маленький отряд побежал назад.

Лоуфорд был без сознания. Харпер перевязывал ему грудь, мощные пальцы на удивление нежно касались развороченного мяса. Сержант взглянул на Шарпа:

– Отрежьте ему руку, сэр.

– Что?

– Лучше сейчас, чем потом. – Сержант указал на левую руку Лоуфорда – та держалась на влажно блестящей струне мускула. – Он, может, и выкарабкается, сэр, но руку не спасти.

Из раны торчала раздробленная кость. Рука, неестественно вывернувшись, указывала на город. Харпер перевязывал рану, чтобы остановить сочащуюся кровь. Шарп обогнул Лоуфорда, осторожно ступая по скользкой земле; в темноте не видно было, что там – кровь или лед. Единственный свет шел от горящего полена. Шарп подвел конец палаша к кровавому месиву, Харпер установил клинок на нужное место.

– Сохраните кожу, сэр. Она прирастет.

Это было не труднее, чем зарезать свинью или бычка, но ощущение совсем другое.

Из города доносились треск и вопли.

– Так? – Шарп чувствовал, как Харпер направляет клинок.

– Давайте, сэр. Вниз.

Шарп надавил двумя руками, словно загонял в землю кол. Человеческая плоть упруга, она поддается лишь самому резкому удару – клинок почувствовал сопротивление, и Шарпа замутило. Он приналег. Лоуфорда качнуло в жидкую грязь, помертвелые губы исказились. Наконец рука отделилась от тела, и Шарп, нагнувшись к безжизненным пальцам, снял золотое кольцо. Его надо будет отдать Форресту, а тот уже отправит с полковником в Англию или, не приведи Господь, отошлет родственникам.

Вернулся лейтенант Прайс:

– Идут, сэр.

– Кто?

– Майор, сэр.

– А носилки?

Прайс кивнул. Вид у него был жалкий.

– Он выживет, сэр?

– Какого черта вы спрашиваете об этом меня? – Нехорошо было выплескивать раздражение на Прайса. – И вообще, зачем его сюда понесло?

Прайс беспомощно пожал плечами:

– Сказал, что поищет вас, сэр.

Шарп посмотрел на изувеченного красавца-полковника и чертыхнулся. Лоуфорду незачем было соваться в брешь. Может, то же следовало сказать о Шарпе и Харпере, но высокий стрелок видел разницу. У Лоуфорда есть будущее, надежды, семья, требующая содержания, честолюбивые устремления, не исчерпывающиеся военными успехами, – и все пойдет прахом ради одного безумного мига, который должен был что-то доказать. У Шарпа и Харпера нет