Тамбовские волки. Сборник рассказов - Олег Верещагин

фигняция вроде экскаватора. Человек десять-двенадцать копошились тут и там, стояли вдоль обочин, рассматривая лес по обе стороны дороги. Тёмыч понял, что они собираются то ли чинить, то ли тащить танк. Заглох, что ли?

Это были настоящие американцы. До Тёмыча это дошло с опозданием, и он удивлённо всмотрелся. Точно американцы! Все!

— Блин, — прошептал Тёмыч, еле шевеля губами и не веря своим глазам. Потом даже перестал дышать — голова одного из стоявших на обочине солдат повернулась точно в его сторону. Большие чёрные очки отразили блик солнца, и в животе у мальчишки сжалось. Какой-то подсознательный парализующий страх растёкся по телу. Он не ощущал такого ни с теми латиноамериканцами, ни с неграми на дороге… Как будто его приморозили к земле. Он не мог отвести глаз. Не мог пошевелиться. Не мог даже думать. Наверное, так ощущает себя кролик, на которого посмотрел удав.

Американец неотрывно смотрел в его сторону. Большая рука в беспалой перчатке скользнула по винтовке, и оружие начало приподниматься. Так, словно его держал в руках робот из фильма — медленно и уверенно…

…Откуда это пришло и кого он звал? Тёмыч не знал. Но его губы пошевелились, выдыхая (травинки возле рта мальчишки качнулись еле-еле…):

— Помоги… защити… помоги… отведи…

Чёрный блик исчез. Голова отвернулась. Опустился ствол винтовки.

Тёмыч снова принадлежал себе. И с трудом перевёл дыхание… а потом ощутил злость. Растущую злость за свой беспомощный страх. Такую злость, что в ней сгорала даже обычная осторожность.

— Ах ты сука, — сказал Тёмыч негромко. И устроил ствол АКМ на толстом корне. — Ах ты ж сука… Ну я ж тебе…

Он выложил рядом две гранаты — с ледяным злым спокойствием. Разогнул усики чек. Потихоньку — чтоб не щёлкнуть — перетянул флажок предохранителя автомата на "АВ".

Он видел, что этих — не меньше дюжины. Танк, джип, этот грёбаный экскаватор… И где-то в уголке мозга понимал, что этот бой не выиграет.

А насрать.

Вытянув зубами обе чеки, он сплюнул. И метнул обе гранаты по дуге — одну и вторую. И схватился за автомат.

Одна граната звонко разорвалась на броне танка. Вторая хлопнула за спинами стоящих вдоль дороги солдат. А Тёмыч уже стрелял, стараясь отсекать очереди по три-четыре патрона. Он увидел, как упал тот, смотревший в его сторону — прошитый пулями "калаша" — и засмеялся сквозь зубы. Но в его сторону уже разворачивались пулемёты, журчала башня танка, стрекотали неслышно в пулемётном рокоте винтовки залёгших солдат. Со щелчками полетела щепа.

На миг Тёмыч подумал — кувырок назад, ползком, бегом… но что-то толкнуло его, и он прохрипел:

— Не погоните… не побегу, моя земля! — и продолжал стрелять, не успевая и понимая, что его уже окружают перебежками, видя это, тыча ствол туда и сюда… Сменил магазин, не глядя, рванул затвор. На него упал толстый сук, срубленный очередью "браунинга", больно ударил по спине — даже дыхание перехватило.

Всё?..

… - Крррррой, мужики!!!

Бум, бум, бум! По броне машин начало растекаться тёмное пламя. Потом — пыхнуло из люка танка. Упал на колени, ткнулся лбом в броню выскочивший из носового люка танкист, его комбинезон горел. Джип рванулся вперёд, пулемёт и гранатомёт в его кузове развернулись в руках солдат… но почти тут же его подбросило, опрокинуло. Двое стреляют с колена… и падают, они падают — у одного алое крошево полетело от головы,

прямо через шлем… второй закрутился на земле и вытянулся… и вот уже бежит прочь последний… и один выстрел — громкий и резкий — ставит точку в слепом бессмысленном беге.

Тихо. Только трещит пламя на дороге.

— Эй! — оклик из леса. По-русски, почти добродушный… — Кто там палит-то?

— Я, — говорит Тёмыч и закрывает глаза, не понимая, что происходит.

* * *

Светка готовила обед, когда снаружи вихрем ворвались мелкие, игравшие во дворе, наперебой крича:

— Возвращаются!

— Наши идут!

— В лесу!

— Скорей иди смотреть!

Девчонки посыпали наружу. И застыли у обваленного плетня, недоумённо глядя на то, как Санька — с пулемётом на плече и улыбкой на лице — шагает через заброшенный огород.

А за Санькой из леса выходили люди. Не только мальчишки. Нет — их было много, вооружённые и разно одетых.

Их было много.

Светка почувствовала, как перехватило горло. И — разревелась от неожиданного и почти болезненного ощущения счастья.

3. ВОЛЧЬЯ ПЕСНЯ

Небольшой костерок горел в углублении, скрытый со всех сторон плетёными стенками и высоким навесом из тех же веток. Вокруг костра на небольшой поляне чёрными тенями высились вигвамы, крытые берёзовой корой, призрачно белевшей в ночной тьме. Слышались обычные звуки спящих людей — шорох, хныканье, бормотанье… Жилища древних индейцев не казались такими уж неуместными в прицнинском лесу; скорей уж неуместными выглядели люди, сидевшие у огня — в молчании, зажав между колен американские винтовки.

На всех троих мужчинах была полевая форма армии США с ещё неспоротыми нашивками лёгкой пехоты.

Огромный сержант с лицом неандертальца и такими бицепсами, что они распирали изнутри свободные рукава камуфляжной куртки, помешивал палкой угли с краю костра. Его украшенное шрамом лицо было неожиданно задумчивым, он явно ушёл куда-то в свои мысли.

Рослый парень — скорей даже мальчишка — с румяным открытым лицом методично набивал длинненькими острыми патрончиками ребристый скошенный магазин к винтовке.

Сухощавый остролицый майор — коротко подстриженные волосы серебрились сединой — строгал ножом деревяшку, в которой уже можно было узнать простенькую дудочку. К офицеру приткнулся мальчишка лет 8–9 — из-под заботливо наброшенной на него куртки виднелись только светлые вихры, курносый нос и сонный глаз.

— Как приклеился к вам, сэр, — сказал, поднимая взгляд от огня, сержант. Его жутковатое лицо прорезалось вдруг добродушной улыбкой. — Ещё там.

— Да, — майор дунул в палочку, постучал ею о колено. Снова дунул и спросил: — Не жалеете, сержант, что связались со мной?

— Это обидно слышать, сэр, — буркнул сержант. — Я в своё время сидел в малолетке, но там хотя бы была уверенность, что я выйду. А уверенность в чём была у этих детишек? Нет, — неожиданно горячо добавил гигант, — если наша власть разрешает такое — значит, это у нас дома непорядок и нам нужно не в чужие земли лезть, а за плечо оглянуться. Не Дьявол ли там стоит да посмеивается… — сержант перекрестился.

— Хороший вы человек, сержант Гриерсон, — сказал майор.

— Да ну, — неловко усмехнулся гигант. — Это ведь вы всё провернули, а я что — лбом стены прошибать… Я как в этот Ка назначение получил… — сержант помрачнел. — Такого ни один бродяга, ни один уголовник себе не позволит. А эти, в костюмчиках… — сержант смачно плюнул в огонь. — Пооткручивать бы им головы и сесть вот так, с русскими ребятами, к огоньку — неужели не договорились бы?

— Открутим, дай срок, — спокойно сказал майор и поправил на мальчишке куртку. С акцентом спросил ласково: — Льоша, ти что?

— Ничего, — тихонько ответил по-английски мальчишка и притиснулся ближе. Майор погладил его волосы, сказал тоже на родном языке:

— Спи, спи… Ну а ты? — офицер посмотрел на молодого парня. — Ты-то что, рядовой? Зачем с нами связался? А, Райан?

— Я не знаю, — сердито сказал Райан. И пнул в огонь ветку, на растопыренных концах которой расцвело пламя. — Я пошёл в армию, чтобы сражаться против фашистов. Все твердили — русские фашисты, русские убийцы. Я подумал — мой прадед сражался и я должен. К чёрту, мы убьём их всех и они больше никого не тронут! Вот так я думал… Но тут нет фашистов! — в голосе солдата прозвучала настоящая мука. — Тут есть люди, которым мы не даём жить! И я не хочу! И не буду! И пусть к чертям присяга! Я не присягал служить людоедам-мясникам!

Майор Халлорхан кивнул. И подумал о своей семье…

2.

… - Но что нам делать — непонятно, — майор поморщился, прогоняя эти расслаблявшие мысли. — Они все, — он посмотрел в темноту, наполненную сонными звуками, — голодные, от охоты сами видите — прибыли чуть, а на подножном корму если и можно протянуть, то только ноги.

— Надо искать русских партизан, — сказал сержант. — Иначе пропадём, и всё будет без смысла.

— Я могу пойти, — предложил Райан. Сержант отмахнулся:

— Или просто никого не найдёшь — или мы тебя никогда больше не увидим. С одиночкой в этой форме церемониться не станут, а в лучшем случае — не расскажут ничего.

— Но мы не можем сидеть тут вечно, сэр, — заметил сержант. — Как бы то ни было, но дети хотят есть, да и мы не слишком сыты.

Кроме того, подумал Халлорхан, глядя в огонь, ты молчишь ещё об одном, о чём очень хочешь сказать: что нам делать вообще? Что делать, если русские проиграют? И не можешь не думать: не противоестественно ли это — желать поражения своей стране?