Мы пришли с миром - Забирко Виталий Сергеевич

С максимальной предосторожностью я выглянул на лоджию. Никаких пасюков там не было. Ни обычных серых, ни американских черных. Мышей тоже не было. Зато по всей лоджии валялись заготовки моей куклы, мусорное ведро было перевернуто, пол устилали опилки и стружка.

Собрав заготовки, я аккуратно сложил их на верстаке, затем взял веник, совок и начал подметать мастерскую, в любую минуту готовый отразить нехитрым оружием нападение затаившегося где-то пасюка, так как меня не покидало странное ощущение, что за мной неотрывно наблюдают чьи-то глаза.

Чрезвычайно неприятное чувство, но в этот раз я в паранойю не верил — напугало же что-то до полусмерти кота Леопольда? А ему отваги не занимать: видел его драку с собаками, а они и размерами побольше, и проворнее, чем неповоротливый американский пасюк.

Вооружившись резаком, я отодвинул верстак от стены, обследовал все закоулки мастерской, но никого не обнаружил. Не то, что громадному пасюку, маленькой мышке спрятаться было негде. Однако неприятное чувство, что за мной постоянно наблюдают, не исчезло. Поставив верстак на место, я сел на стул. Страхи страхами, а работать надо.

И только тогда наконец увидел, кто за мной наблюдает. На полке над верстаком стояла полуоткрытая спичечная коробка, и из нее, вдавленные в вату, смотрели на меня два стеклянных глаза.

Черт! Особо впечатлительные люди реагируют на взгляд с портрета, однако я себя к таковым никогда не причислял, каким бы требовательным взглядом ни смотрела с плаката Родина-мать, которая зовет, либо же красноармеец, вопрошающий, записался ли я в добровольцы. Да, но каким образом коробок оказался открытым да еще поставленным набок? Неужели кот зацепил лапой и это не более чем курьезный случай?

Я закрыл коробок и положил его обратно. Неприятное ощущение чужого взгляда исчезло. Надо же, все-таки чувствительность к старости возросла. Как и сентиментальность. И, кажется, мнительность... Но если с первыми двумя еще можно мириться, то последнее мне совсем ни к чему.

Работать не хотелось, опасение, что в мастерской присутствуют трансцендентные силы, в которые никогда не верил, не рассеялось, но я упрямо взял резец, протянул руку за заготовкой...

И в это время прозвенел телефонный звонок.

Как я ему обрадовался! Не столько самому звонку, а тому, что могу хоть на время покинуть лоджию.

Уверенный, что звонит Любаша, я выскочил в комнату, схватил трубку и, стараясь придать голосу официальный тон, сообщил:

— Бюро торжественной регистрации брака!

В трубке икнуло, затем мужской голос с ярко выраженным русским акцентом осторожно поинтересовался:

— Ду ю спик инглиш?

— Э-э...

— Шпрехен зи дойч?

— Мнэ-э...

— А! Ни «бэ», ни «мэ»?

— О, yes! — выпалил я, узнав наконец голос.

— Привет брачующемуся, — ехидно поздоровался Мирон. — Неужели так далеко зашло?

— Не твое дело, полиглот липовый, — буркнул я.

— Как это не мое? Я, может, набиваюсь в свидетели. Погулять хочется на свадьбе, нажраться водки до потери пульса...

— Кончай трепаться. Что надо? Или вернуть долг хочешь, чужие деньги карман жгут?

В трубке снова икнуло.

— Э-э... Мнэ-э... — передразнивая меня, протянул Мирон. — Что значит чужие? Это занимают чужие, а отдают свои!

— Сейчас повешу трубку, — предупредил я.

— Зачем сразу так? — пожурил Мирон. — Долг отдам, дело святое... В любой момент.

— Тогда — что надо? — повторился я.

— Ты газету «Город» за сегодняшнее число читал?

— Единственное, что читаю последние года три, — с пафосом заявил я, — это надписи на заборах.

— Да уж... Граффити — высокое искусство. Где уж нам уж, рядовым богомазам, до него с нашими благочестивыми иконками... Там — полет мысли, широта кругозора...

— Вешаю трубку!

— Все, все! — оборвал треп Мирон. — Газету почитай. Настоятельно рекомендую.

— Зачем?

— Ты сейчас строгаешь Буратино щедрому заказчику?

— Да.

— Похоже, не придет твой заказчик забирать куклу.

— Это еще почему?

— А ты газетку почитай! — злорадно сказал Мирон и повесил трубку.

Только этого мне для полного счастья и не хватало! Заказчик не придет... Почему? Я посмотрел на открытую дверь на лоджию. Выходить туда по-прежнему не хотелось. Ну и ладно. Схожу на улицу, прогуляюсь, все равно надо идти в ларек — хлеба в доме ни крошки. Заодно и газету куплю. Почитаю, на что там намекает Мирон.

Когда я вышел из квартиры, то принципиально не стал разговаривать с желтой рожицей. Даже в её сторону не поглядел. Обидела она меня до крайней степени. Смешно, когда взрослый человек разговаривает с рисунками на стенах. Если, конечно, это не диагноз. У меня это не диагноз, а затянувшееся детство. Не случайно в кукольный театр пошел работать.

На улице распогодилось. С ясного неба светило яркое солнце, звенела капель, на голых ветках деревьев щебетали воробьи, в воздухе пахло весной. Скорее бы ..

Сумрачное настроение растаяло без следа, и я неторопливо прошелся по улице до рынка. Купил хлеб, пельмени, пиццу и на всякий случай бананы. Обещал ведь... За покупками совсем забыл о газете, но, когда вознамерился купить свежих помидоров по баснословной цене, вспомнил, что говорил Мирон. Если не соврал и щедрый покупатель не явится за заказом, то деньгами швыряться не следует Купил газету, хотел тут же, у киоска, просмотреть, но из-за пакета с покупками листать было неудобно. Тогда я свернул на набережную и сел на скамейку рядом с благообразным жизнерадостным старичком, с умильной улыбкой наблюдавшим, как на льду реки ребятишки играют в хоккей. Наверное, радовался, что очередную зиму пережил и небо еще покоптит.

Фотографию с моим заказчиком я обнаружил на третьей странице. Как и большинство снимков с места происшествия, этот не отличался высоким качеством, но не узнать странного покупателя было трудно. В темных очках, длиннополом пальто, меховой шапке-ушанке и закутанный шарфом так, что торчал только нос, он навзничь лежал на утоптанном снегу. Заметка, которую иллюстрировала фотография, называлась «Живой труп».

Я начал читать и краем глаза уловил, что старичок заглядывает в газету через плечо. Пусть его, мне не жалко.

«По данным милиции, за четыре дня лютых морозов, свирепствовавших в городе, в результате обморожений погибло более двух десятков лиц без определенного места жительства. Однако данный случай не имеет к ним никакого отношения, хотя поначалу потерпевшего, если его можно так назвать, приняли за бомжа. Где и на какой остановке он сел в троллейбус шестого маршрута, никто не помнит. Многие бездомные спасаются от морозов на вокзалах, в подвалах и на чердаках домов, заходят погреться в общественный транспорт. Большинство людей относятся к появлению бомжей в транспорте терпимо, но когда бомж проехал остановки три-четыре, то от него, разомлевшего в тепле, начал исходить неприятный запах. И чем дальше, тем сильнее и противнее. Поскольку на замечания пассажиров и предложение кондуктора покинуть салон он не реагировал, наиболее активные пассажиры вытолкнули его из троллейбуса на остановке „Библиотека им. Н.К.Крупской“. Бомж поскользнулся, упал, троллейбус поехал дальше, а бомж остался лежать на снегу. Пролежал он часа два, пока на неподвижно лежащего человека не обратил внимание милицейский патруль. Вызвали „скорую помощь“, врач констатировал смерть, и покойника отправили в городской морг. Увы, к сожалению, рядовое событие, на которое мы уже привыкли не обращать внимания. И не удостоилось бы оно внимания газеты, если бы дежуривший патологоанатом не опознал в покойнике труп неизвестного мужчины, исчезнувший из морга за два дня до описываемого происшествия.

Сразу успокоим читателей, верящих в мистику, — по версии милиции ничего необычного в происшествии нет. Не ходил «живой труп» по городу — очевидцы, по всей видимости, спутали вытолкнутого из троллейбуса бомжа с обнаруженным трупом, поскольку, по заключению медэкспертизы, это был труп мужчины, умершего пять дней назад, о чем свидетельствуют трупные пятна на теле и следы разложения. Однако вызывает недоумение, кому понадобилась столь злая шутка: выкрасть из морга покойника, одеть его и затем подбросить на троллейбусную остановку? В мировой практике описано множество типов психических отклонений, но такое встречается впервые. И в этом мы «впереди планеты всей»...»