Екатерина Великая. Сердце императрицы - Мария Романова

Мир необходим этой обширной империи; мы нуждаемся в населении, а не в опустошениях; заставьте кишеть народом наши обширные пустыни, если это возможно; для достижения этого не думаю, чтобы полезно было заставлять наши нехристианские народности принимать нашу веру; многоженство более полезно для [умножения] населения; вот, что касается внутренних дел. Что касается внешних дел, то мир гораздо скорее даст нам равновесие, нежели случайности войны, всегда разорительной.

Глава 5

Ода бережливости

1744

– Христиан! Мы должны ехать в Россию вот на этом?!

– Пойми, дорогая, что мы не можем позволить себе дорогие экипажи! У нас попросту нет на это денег!

– Но София едет в Россию, к самой императрице! Неужели ты позволишь, чтобы наша дочь, возможно будущая невеста российского царя, приехала в Петербург словно побирушка?!

Гнев матери смущал Софию. Ей было жаль отца и немного стыдно.

– Мы не можем вести себя так, как будто в нашей казне полно денег, Иоганна! Пусть этот русский царь делает ей подарки, если захочет, а если нет, будь уверена – эти старые кареты выдержат еще не одну такую поездку. Наша девочка вернется домой, и дело с концом.

– Как ты можешь так говорить, Христиан! Где мы найдем ей нового мужа, если Петру она не придется по душе – и только потому, кстати, что покажется ему гадким утенком рядом с его придворными дамами? Да и она сама – каково ей будет, насмотревшись на роскошь императора, выходить замуж за какого-то мелкого князька? Разве у нас есть выбор, Христиан? Разве мы не должны использовать этот шанс? Раз в жизни – раз в жизни предоставляется такая возможность! Наша дочь должна быть ослепительной! Она должна произвести впечатление на императрицу! А я? Как я явлюсь к его престолу в таком виде?

Отец вздохнул. Его усталые, полные печали глаза скользнули по Софии, и он поднял взгляд на жену.

– Ты не невеста русского царя, а ее мать, – слабая улыбка тронула его губы.

– И что же – я должна предстать перед русскими в таком экипаже? Да лучше бы я пришла туда пешком, как самая последняя нищенка, каковой, впрочем, и являюсь! Христиан, у тебя было столько времени, чтобы подготовить для нас кареты! Ты мог бы попросить их у Фридриха! Боже мой, кайзер настолько заинтересован в успехе нашего вояжа, что он бы не пожалел денег! А ты, ты… Как всегда, ты не смог воспользоваться тем, что дала тебе судьба! Мы с Фике в Петербурге – на жалких клячах, в жалких обносках!

– Довольно, Иоганна! Три платья, скромные колье и браслеты к каждому – более чем достаточно для юной принцессы! И ты забываешь о еде, воде и снаряжении для каждого, кто отправляется в путь! Шесть недель – очень долгий срок. А русский холод известен всем.

Такие перепалки случались теперь почти каждый день, становились почти привычными. Тогда София неслышно отступала в тень, быстро спускалась по узкой лестнице и убегала к конюшням, туда, где тепло и уютно пахло лошадьми и сеном, кормила хлебом своего любимца – рослого скакуна Огненного – и думала, думала… Но сегодня был день отъезда, и позволить себе такую роскошь она не могла. София только что обняла отца последний раз, последний раз, скрывая слезы, уткнулась щекой в его жесткий мундир и, когда он перекрестил ее на прощание, последний раз поцеловала в холодную твердую щеку…

«Как уехать отсюда? Возможно, я никогда больше не вернусь в родной дом, не увижу отца… Мама жестока, но она права. Как жить здесь – когда не хватает средств даже на содержание замка? Вокруг целый мир – а я? Где в этом мире я? Выйти замуж за князя и всю жизнь считать пфенниги, заботясь только о том, как бы дотянуть до весны и где взять денег на новую карету? Нет, такая жизнь не по мне!»

Зима выдалась необыкновенно холодной, но снега еще не было. Говорили, что там, в России, уже ноги лошадей вязнут по бабки, что путники с трудом преодолевают за день пятую часть обычного дневного перехода, что волки рыщут прямо на проезжих трактах, а крестьяне так оголодали, что отгоняют волков и сами охотятся за глупыми путешественниками, решившими отправиться в путь в такую адскую погоду.

Вот поэтому и были за каретами привязаны сани – чтобы незамедлительно переставить на них карету, как только первые снежинки закружатся в воздухе. Да и сами кареты, как бы тщательно их ни готовили к предстоящему важному странствию, все-таки свои лучшие дни знавали более чем давно. Заштатное княжество, увы, действительно не могло похвастать элегантными экипажами, каким только и можно доверить столь важных путешественников. Они тряслись на замерзших колдобинах и стонали почти человеческими голосами, стоило лишь кучеру слегка поторопить лошадей.

Итак, по разбитым дорогам, волоча сани за собой, Иоганна и Фике, «простые путешественницы графини Рейнбек», отправились по почтовому тракту в то самое путешествие.

Ехали долго и тяжко, постоялые дворы находились в состоянии столь плачевном, что решиться отдохнуть в них можно было только из-за крайней усталости. Иоган на слала мужу панические депеши, описывая все страдания «графинь». Увы, это была чистая правда: путники ночевали вместе с владельцами постоялого двора в одном большом помещении. Кров с ними делила и домашняя живность: свиньи, куры. Если удавалось выпросить высокую скамью и таким образом уберечь себя от неизбежного нашествия полчища клопов, герцогиня была счастлива, хотя, конечно, не преминула многословно пожаловаться мужу на то, как жестко, неудобно и неуютно. Миновали Данциг, преодолели Вислу, на третий день оставив за спиной Кенигсберг, оттуда повернули на Мемель.

Здесь уже на целый локоть лежали глубокие снега, экипажи переставили на санные полозья. Наконец караван стал выглядеть относительно благопристойно. За Мемелем почтовый тракт закончился, и до Либавы катили просто по наезженному санному пути. Пятого февраля, измученные холодом и неудобствами, путешественницы добрались наконец до Митавы. Фике впервые увидела деревянные избы…

– Матушка, здесь живут люди?

– Да, дочь моя, здесь живут люди. Вся Россия живет так – привыкайте. Вы видите: Россия бедна, забита, запугана.

«Но отчего же тогда вы, матушка, с такой радостью сопровождаете меня? Отчего так высоко оцениваете грядущий мой брак? Что хорошего в том, что я стану императрицей в этой забитой и запуганной стране?» Однако вслух, конечно, Фике этого не произнесла: она видела, сколько злости и зависти на лице матери, и понимала, что та просто ревнует. Ревнует собственную дочь к тем радужным перспективам, которые – уж герцогиня-то отлично понимала это – давало будущее замужество Фике. Ей, а не герцогине Иоганне Елизавете, достанутся титулы, звания и драгоценности. Ей будут кланяться в пол, ее милости искать, ее молить о благосклонности. Ее, пятнадцатилетнюю дурочку и дурнушку, а не красавицу герцогиню.

И правда, при одной этой мысли у Иоганны на глазах выступали слезы. Она в очередной раз давала себе зарок, что сделает свою старшую дочь послушным инструментом в собственных руках. Давала, но опасалась, что зароку этому суждено остаться пустыми словами – уж очень строптивой выросла дурочка Фике. А тут еще и поручения, которыми ее «облагодетельствовал» король Фридрих… Тайные депеши, кои следовало передать посланнику при елизаветинском дворе, да сделать это так, словно депеш этих никогда и не было… Более того, нужно было дождаться подробных ответов и переслать с доверенным человеком в Цербст глупцу Христиану, чтобы тот передал их своему «венценосному брату».

Иоганна понимала, что речь идет о настоящем, стопроцентном шпионаже, и не могла не дрожать от одной мысли об этом. Но еще больший ужас у нее вызывали мысли о том, что с ней будет, если эта история вскроется. Герцогиню не занимал вопрос, что станет с дочерью. А вот что будет с ней, красавицей Иоганной… Это, увы, она могла представить очень хорошо.

– Привыкайте, Фике, – вновь повторила герцогиня.

«Бедная страна, матушка? Нищие люди? А мы с вами? – продолжила безмолвную беседу Фике. – Три платья, всего три платья, позор! Медный кувшин, все мое имущество… И это не нищета? Что ж, матушка, я выдержу и это! Для меня это будут лишь первые шаги в новый мир. А вот для вас каждый из них, думаю, может превратиться в последний!»

Из Митавского замка в Ригу путешественниц, уже не неведомых никому графинь, а герцогиню Ангальт с дочерью, сопровождал пышный эскорт – драгуны с палашами наголо. Звенела промерзлая амуниция, сверкали клинки, фыркали сытые лошади, а за ними вихрилась снежная пыль. «Россия, Россия… вот какая она, Россия!» Драгуны уверенно сидели на массивных лошадях, сливались с ними в единое целое. «Должно быть, такими были кентавры из античных мифов», – подумалось мимолетно. Вскоре за широкой рекой показались угрюмый замок, шпили храмов и соборов, над острыми крышами домов плыли синие уютные дымы. Это была Рига – западные ворота России.