Плицейская история - Роже Борниш

Он звал на помощь охранников и, когда они входили к нему в камеру, бросался в их объятия и начинал лизать им лицо.

Однажды утром за ним пришли двое надзирателей и повели его в санчасть. Он отбивался, попытался укусить врача, поцеловал одного из надзирателей, затем встал на четвереньки и принялся лаять. Молодой врач кивнул надзирателям, и они надели на Эмиля смирительную рубашку и повезли его в Вильжюиф. В клинике его уложили на кровать в стеклянной клетке и заперли дверь, на которой старший инспектор повесил табличку: «Буйно помешанный».

Бюиссон исподтишка изучал новое место пребывания и его рутинную жизнь. Дважды в день, утром и вечером, больных выводили на часовую прогулку во двор тюрьмы. Во время прогулок почти ежедневно между больными неожиданно, без видимых причин, вспыхивали ссоры, и драки. Двое санитаров, сопровождающих больных, с трудом усмиряли их.

Эмиль был маленького роста и тщедушным, поэтому старался держаться в стороне от остальных, но сумасшедшие были злыми, хитрыми и порочными, а главным образом непредсказуемыми. Эмилю пришлось в этом убедиться, когда его впервые повели в общие душевые кабины. Тридцать обнаженных жестикулирующих мужчин стояли в большом зале под струями то горячей, то холодной воды, в зависимости от желания санитара. Эмиль спокойно намыливал тело, когда почувствовал сбоку теплую струю, направленную на него. Один сумасшедший, осклабившись, мочился ему на ногу. Эмиль не стал выяснять с ним отношений, а просто отошел в сторону.

После душа группа душевнобольных поднималась по лестнице, ведущей в стеклянные камеры. Неожиданно Эмиль почувствовал острую боль в бедре и вскрикнул. Сумасшедший, который мочился на него в душе, яростно вцепился в него зубами. Эмиль резким движением освободил ногу, но чокнутый не унимался. Тогда Эмиль со всего размаха пнул его ногой прямо в лицо, которое тут же окрасилось кровью. Больной повалился назад, увлекая за собой тех, кто шел следом за ним. Началась суматоха, гвалт, вопли. В следующее мгновение безудержный гнев больных готов был уже обрушиться на Бюиссона, которому ничего не оставалось, как спасаться бегством. Расталкивая локтями толпу, работая кулаками и ногами, Бюиссон спустился по лестнице со скоростью метеорита и оказался в больничном дворе.

Он остановился, чтобы перевести дух, но приближавшийся топот дал ему понять, что он еще не ушел от опасности. Оглядевшись по сторонам и не найдя никакого укрытия, он стал карабкаться на дерево.

Выбежавшие во двор сумасшедшие решили последовать его примеру. Бюиссон пинками отбивался от них. Сумасшедшие не сдавались. Они принялись раскачивать дерево, пытаясь вырвать его с корнем из земли. Надзиратели, скрестив руки, стояли, опершись о стену, в ожидании конца свалки.

Эмиль, ухватившись за ветви, с трудом удерживался на раскачивавшемся дереве. Ему все это начинало уже основательно надоедать, и он решил наконец навести порядок. Он вытянул вперед руку, требуя тишины. Как ни странно, сумасшедшие неожиданно умолкли. Довольно неуверенным голосом Бюиссон крикнул:

— Друзья мои, я хочу поговорить с вами о политике!

Сумасшедшие молча смотрели на него.

— Франция спасена одним человеком. Этот человек — Шарль де Голль! Да здравствует генерал!

Группа чокнутых хором выкрикнула:

— Да здравствует генерал!

— Но есть другой человек, который думает о счастье народа, — продолжал Бюиссон. — Да Здравствует Морис Торез!

Сумасшедшие снова подхватили хором:

— Да здравствует Морис Торез!

После этого сумасшедшие повторили за ним: «Да здравствует папа, да здравствует Черчилль, да здравствует Сталин и да здравствует Мао Цзэдун». Однако все испортилось, когда Бюиссон крикнул:

— Да здравствует Гитлер!

Одни сумасшедшие восторженно поддержали его, другие же стали протестовать. Больные разделились на два враждебных лагеря, и между ними снова началась свалка.

Воспользовавшись этим, Бюиссон спрыгнул с дерева и опрометью бросился бежать в свою стеклянную клетку, где его запер один из санитаров.

С этого дня Бюиссон почти отказался от гуляний. Едва выйдя во двор на прогулку и сделав несколько шагов, он взбирался на дерево, усаживался на ветку и сверху взирал на все происходящее внизу. Один сумасшедший прилежно собирал камни, внимательно рассматривал их, вытирал о рукав, затем начинал их сосать. Другой бегал от стены к дереву и обратно, укладывая воображаемых противников очередью из воображаемого автомата. Затем, поднимая голову к Бюиссону, он сообщал ему с дебильной улыбкой на лице:

— Сегодня я уложил еще семерых.

Это был молодой человек с тонким, романтическим лицом и вьющимися каштановыми волосами. Его звали Рене Жирье, но в воровской среде у него было прозвище Рене Трость.

Однажды утром, сидя во время прогулки на ветви, Эмиль мрачно смотрел на сумасшедших, столпившихся под деревом. В отчаянии он неожиданно воскликнул:

— Господи, до чего же мне опостылели все эти психи! Боже, дай мне сил, я больше не могу…

Стоявший под деревом с воображаемым автоматом Рене Жирье поднял голову вверх. Глядя на Эмиля ясными и грустными глазами, он спокойно сказал:

— Мне тоже до смерти надоели все эти психи.

Таким образом Бюиссон и Жирье обнаружили, что они двое нормальных среди прочих свихнувшихся. Начиная с этого дня они стали самыми верными и пылкими посетителями часовни, расположенной при лечебнице. Они не пропускали ни одной заутрени, обедни или вечерни, исповедуясь и молясь с неиссякаемым рвением. Охранники и санитары привыкли видеть их бок о бок с опущенными головами, шепчущими свои молитвы. На самом же деле это были не молитвы, а обмен информацией, обсуждение возможных планов побега.

Все началось с того воскресного дня, когда санитар вызвал Бюиссона в приемную. Эмиль, ошарашенный, последовал за ним, пытаясь догадаться, кто бы это мог прийти к нему на свидание. Его ждала женщина, которую он не знал. Она была хорошо сложена и недурна собой, только вульгарно накрашена. «Шлюха», — подумал про себя Бюиссон. Она назвалась сестрой Бюиссона и, улыбаясь, наблюдала за ним. Ее звали Ивонной Бернету, но Бюиссон этого не знал. Она сказала ему:

— Поцелуй меня для проформы. Я подруга Нюса.

Нюс! При этом имени у Бюиссона сердце запрыгало в груди. Нюс был его старшим братом, высоким, крепким и отважным. На самом деле его звали Жаном-Батистом. Это он обучил подростка Эмиля взламывать и открывать замки, воровать, а позднее он научил его вскрывать сейфы и обращаться с оружием. Сначала они работали вместе. Именно тогда, а это было еще до войны, они заключили пакт о взаимовыручке: если кто-либо из них попадет за решетку, другой должен сделать все возможное, чтобы помочь ему бежать.

Нюс сдержал свое слово.

Эмиль поцеловал женщину, после чего они оба смутились. Ивонна пробыла у него всего десять минут, но успела передать ему, что Нюс и его друзья готовят побег Эмиля.

— В скором времени ты узнаешь об этом более подробно, — выдохнула Ивонна.

Неделю спустя Бюиссона снова вызвали в комнату для свиданий. На этот раз к нему пришел посетитель. Надо сказать, что для Эмиля это был настоящий сюрприз, причем совершенно непредвиденный. Сидевший перед ним мужчина был в хулиганской клетчатой кепке, а в петлице его пиджака красовался орден Почетного легиона. Невысокий, коренастый, с квадратной челюстью, приплюснутым носом и жестким взглядом. Звали его Роже Деккер. Эмиль познакомился с ним в тюрьме Клерво, где отбывал наказание за грабеж и где Деккер был его единственным другом в течение трех лет. Когда надзиратель отворачивался, Деккер едва слышным голосом сообщал Эмилю о проекте Нюса. Это были сведения, перемежавшиеся семейными новостями, о которых говорилось громким голосом.

— У твоей сестры Жанны все в полном порядке, а ее жених очень мил с ней.

— Жених?

— Да. Это Поль Брюто. Огромный детина, очень забавный. Они хорошо спелись. Просто удовольствие смотреть на них. (Затем шепотом: — Ты будешь уходить через кладбище.) А ты ничего не знал про Жанну? Тебе никто не говорил?

— Да, я кое-что слышал, — кивал головой Бюиссон.

— Ты знаешь, что Жанна полностью оглохла на одно ухо? (Затем шепотом: — Мы принесем лестницу.)

— Оглохла? А как это случилось?

— Это было в сорок втором, когда моряки взорвали свою посудину, чтобы она не досталась фрицам. Жанна жила тогда в Тулоне, на берегу моря. И барабанная перепонка не выдержала: что ты хочешь, был адский грохот!

— Эти моряки полные идиоты, — возмущенно заметил Бюиссон.

— Ничего, у Жанны, слава Богу, два уха, и второе слышит. (Затем шепотом: — Готовься, это будет очень скоро, мы сообщим тебе.)

Эмиль вернулся в камеру, думая о Роже Деккере и о предстоящем побеге.

Роже Деккер тоже сдержал слово. В тюрьме Клерво Эмиль как-то сказал ему: