Клара Ассизская - Ева Ференц

Это было время Великого поста, покаяния, приготовления к величайшему событию – Воскресению Христову. Клара, чья жизнь была неотделима от земли и неба, чувствовала, как в ней созревает потребность в великой перемене, ощущала, что пришло время направить все силы своей души к чётко вырисовывавшейся цели своей жизни. Эти ощущения были для неё источником непреодолимого желания что-то делать, но кроме того – источником радости и страха, ведь она должна была оставить ту жизнь, которую вела до сих пор. Перед ней вставало множество трудных задач.

Однажды после полудня Клара тайком вышла из дома и побежала в Порциунколу, чтобы спросить совета у Франциска. Запыхавшись, она остановилась у входа. Внутри было сумрачно и тихо, только первая бабочка билась крыльями об окно. Франциск стоял на коленях у алтаря. Клара бесшумно приблизилась к алтарю и тоже встала на колени. Франциск с улыбкой посмотрел на неё. Она ответила ему задумчивым взглядом. Он уже знал, что Клара пришла за советом и поддержкой.

– Не стоит возлагать надежды на мир. Внешность его обманчива, – шепнул он, и голос его был не громче шелеста крыльев бабочки.

Она наклонила голову, так как это были не те слова, которые она жаждала услышать. Он понял это и, широко улыбнувшись, сказал:

– Вечное счастье уже открылось твоей душе. Перед ним весь мир теряет свою ценность. Ты жаждешь этого счастья. Никакое богатство мира уже не в силах пленить твоё сердце. Ведь ты уже знаешь, что тебе делать.

– Знаю, – спокойно ответила она. – Мне тяжело выносить светские условности, но я ещё не свободна от них. Скажи, когда я начну жить по-настоящему? Когда я буду свободна?

На его лице отразилось напряжённое размышление. Затем он сказал таинственным, приглушённым голосом:

– В Вербное воскресенье оденься понаряднее, надень свои драгоценности и вместе с другими девушками иди в церковь. Это будет твой последний выход в свет. Потом ты навсегда сбросишь эти наряды, которые связывают твою жизнь. Ночью ты выйдешь за городские ворота. Мы с братьями будем ждать тебя здесь.

Когда Клара услышала эти слова, сердце её забилось. Значит, уже? «Через несколько дней исполнится мечта? – думала она. – Так мало времени отделяет меня от свободы! От нескрываемой любви! От настоящей меня! От Бога во всём видимом и невидимом!» Слёзы счастья блеснули в её глазах, и за их завесой Франциск в его буром облачении и серые стены слились в одно целое. Она низко поклонилась алтарю, задержала взгляд на выделявшемся во мраке лице брата и встала, опершись рукой о каменную стену.

«Пришло моё время»

Наконец настал долгожданный день – Вербное воскресенье. По всем улицам Ассизи нарядно одетые люди спешили к кафедральному собору Святого Руфина. На площади перед собором они сдержанно обменивались поклонами и, полные благочестивых чувств, входили в сумрачный золотисто-коричневый храм, внутри которого простые умбрийские камни, из которых он был построен, потемнели, словно впитав в себя тайну человеческой души. Только алтарь был освещён десятками ярко горевших свечей, и к нему, как к надежде, устремлялись глаза верующих.

Клара в этот день надела шёлковое жемчужно-голубое платье с нашитыми на лиф рубинами, бросавшими пурпурный отсвет. Блеск их казался ещё ярче по сравнению с необычной бледностью лица. Лицо её было таким одухотворенным, что казалось неземным.

Клара вошла в храм вместе с другими девушками из знатных ассизских семейств. Когда все поспешили к алтарю, чтобы взять по веточке оливы, она, очарованная шедшим оттуда светом, бросавшим золотые блики на сверкавший, словно водная гладь, каменный пол, не успела вовремя подойти. Все девушки взяли веточки и уселись на передней скамье. Над светлыми платьями вырос ровный ряд оливковых веточек. И только у Клары в руках ничего не было. Какой-то стыд не позволял ей встать и на глазах у всех находившихся в храме подойти к алтарю и взять веточку оливы, и она сидела, сжав руки, которые вдруг стали казаться ей большими, тяжёлыми и неуклюжими.

Началась служба. Вышел епископ Ассизи. Подходя к алтарю, он окинул взглядом людей, собравшихся в храме. Взгляд его скользнул по белому ряду девушек и задержался на Кларе. Стройная, светлая и сосредоточенная, она показалась ему иным, закрытым миром, источающим сияние. Он почувствовал лёгкий укол в сердце, ибо вдруг понял, что по этому миру Клары он тоскует, к нему он стремился в течение всей своей жизни.

«Почему у неё нет оливковой ветви, ведь у всех есть?» – спросил он себя. Он сошёл со ступеньки алтаря, подошёл к Кларе и подал ей веточку. По храму пронёсся удивлённый шёпот.

Весь этот день Клара была задумчива.

В полдень, когда припекало солнце, Клара села в саду на каменной скамье. Она вслушивалась в пение птиц и жужжание пчёл, смотрела на набухшие почки на розовом кусте и чувствовала, как в ней поднимается радость, переполняет её, сладкой дрожью пронизывает тело, стремящееся бежать, лететь, действовать, проникает в душу, жаждущую непонятного, недосягаемого, непостижимого для мысли, воли, чувств. Солнце ласкало её лицо, лёгкий ветерок веял дыханием природы. А она сидела на каменной скамье, как живое воплощение жажды, которая никогда не пройдёт, стремлений, ведущих к ускользающей цели и поэтому являющихся самоцелью, голода, который не убивает, а даёт жизнь.

После полудня пришла Пачифика де Гуэльфуччо. Щёки её раскраснелись, а глаза блестели.

– Весь город говорит о тебе, веточке оливы и епископе, – сказал она непривычно высоким для себя голосом.

Клара улыбнулась.

– Может, это действительно важно? Может, это что-то и значит?.. – произнесла она задумчиво.

– Что это может значить, кроме того, что епископ заботится о том, чтобы в церкви был порядок, что он внимателен к верующим? – спросила Бона, пристально глядя на подругу.

Но Клара молчала.

Вечером, когда солнце клонилось к закату, а небо окрасилось в пурпурные, фиолетовые и золотистые тона, она надела все свои драгоценности и, широко раскрыв окно, опустилась на колени для молитвы. Свежий ветер с гор наполнил комнату. Было тихо, таинственно, торжественно. Клара чувствовала, как в это время между днём и ночью, между светом и тьмой с неба сходит добрая созидательная сила, наполняющая её душу и тело, уносящая к неведомым мирам, таким огромным и прекрасным, что и представить нельзя, где пространство не имеет границ, а красота и правда слиты воедино. Иногда она возвращалась на землю, так как этого требовало тело: от серёжек болели уши – она к ним не привыкла. А поднимая руку, чтобы поправить их, Клара чувствовала, что кольца сжимают её пальцы. О, как охотно она сняла бы всё это, бросив в угол кусочки бесполезного металла! Но она решила потерпеть ещё немного, уже последний