Странник - Сергей Петросян

* * *

4 сентября 1943 года, Берлин

Очередная встреча с рейхсминистром оставила ощущение безысходности. В течение почти двух часов Розенберг ходил по кабинету и на хорошем русском языке рассказывал о будущем устройстве рейсхкомиссариата «Кавказ» и о том, какое значение придает фюрер формированию национальных воинских формирований в составе вермахта. Потом сел на своего любимого конька и, глядя в окно, долго рассуждал о «бесполезных идеалах римско-этрусского католицизма и масонского гуманизма». Какое это имело отношение к сидящим в кабинете представителям Кавказского блока, никто не понял. В конце встречи министр представил рейхскомиссара Арно Шикеданца, возглавляющего Имперский комиссариат «Кавказ», и удалился. Рейхскомиссар по-русски говорил хуже своего начальника и ограничился десятиминутной речью. Когда Нжде вышел из кабинета, секретарь сказал, что «рейхсминистр уехал и сегодня уже не вернется». Вот и все… За последние полгода Гарегину так и не удалось добиться аудиенции. На письма Розенберг не отвечал, а личных встреч избегал. Нжде чувствовал себя пассажиром, севшим не на тот корабль. Уже понятно было, что порт назначения не тот, что ему нужен, и он плывет совершенно в другую сторону. Но сойти с корабля посреди моря невозможно, а истинная цель путешествия с каждым днем все дальше и дальше.

Их первая встреча состоялась год назад. «Альфред Вольдемарович», как он сам представился, тепло принял генерала Тер-Арутюняна, занимавшегося формированием Армянского легиона вермахта. Розенберг с удовольствием говорил по-русски, вспоминал студенческие годы, проведенные в Москве и Риге. Выслушал подготовленные Нжде тезисы о необходимости нейтрализации и ослабления Турции, о связях Кемаля Ататюрка с большевиками и о будущей независимой Армении в исторических границах. Попросил составить информационную записку и обещал представить ее на рассмотрение фюреру. После вынужденного бездействия в Болгарии и США, куда он перебрался летом 1933 года, Нжде снова почувствовал себя в центре водоворота событий. Профессиональный военный, борец, он с отвращением вспоминал «мягкотелых американских дашнаков», не поддержавших его радикальных взглядов на борьбу за освобождение родины.

А потом наступило затишье. По доходившим до него слухам Гарегин догадывался, что Розенберг не обладает тем влиянием на Гитлера, на которое намекал при встрече. К тому же фюрер считал «надежными» только мусульман и полагал, что формировать батальоны «хиви» из кавказцев – дело рискованное. В 1943-м начались репрессии против армян на оккупированных Балканах. Армянские батальоны использовались на тыловых работах или их отправляли «сторожить Атлантический вал». Некоторые подразделения даже содержались в концлагерях. Ни о какой борьбе за независимость родины речь уже не шла. Нжде по инерции продолжал работать в Армянском национальном совете и в редакции берлинской газеты «Свободная Армения», но ощущение того, что это «не его война», его не оставляло.

Возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Решил пройтись. Вечер был теплым и Нжде даже снял пиджак и нес его в руке. Живя в Берлине, он редко надевал форму с трехцветным шевроном Армянского легиона. В последнее время Гарегин все чаще замечал, что комфортнее чувствует себя в гражданской одежде. В его гардеробе появились костюмы от хороших берлинских портных, а военным сапогам он предпочитал удобные туфли Bata. На Курфюрстендамм было, как всегда, оживленно. Женщины в красивых платьях и летних пальто останавливались перед освещенными витринами, доносилась музыка из многочисленных кафе. Только по обилию мужчин в военной форме можно было догадаться, что где-то там, на востоке идет большая война. Не его война…

Он все чаще задумывался о возвращении в Болгарию, чье подданство сохранил. Можно было попробовать начать все сначала. В Софии, Варне и Драме жили его бывшие офицеры, готовые собраться по первому зову. Немного их осталось, но много и не потребуется. В сложившихся обстоятельствах возможна была только партизанская или террористическая борьба небольшими подготовленными группами. Немцы поддержки не окажут – это уже было совершенно ясно. Но в Драме под каменной плитой до сих пор лежали ящики с музейными номерами на крышках. Часть золота Нжде успел превратить в английские фунты и положил в лондонский банк на имя своего несовершеннолетнего сына Сукиаса. Остальное рассчитывал передать в партийную кассу, но, после разрыва с дашнаками, решил использовать его для реальной борьбы, а не на издание газет за океаном. Исследования профессора Марра он еще до войны хотел переправить с репатриантами в Ереван, но потом передумал. По его мнению, эти бесценные документы могли принадлежать только Армении, но не большевистской, а независимой. Очень ему не хотелось, чтобы материалы, которые они с Рубеном Мелконяном, рискуя жизнью, вывезли из Ани, оказались в пыльном архиве в Москве. После второй балканской войны Драма отошла к Греции, но в 1941 году союзница Германии, Болгария снова оккупировала этот город и Эгейское побережье.

Гарегин остановился возле витрины магазина готового платья. Он смотрел на свое отражение – солидный отец семейства, идущий домой после трудового дня в конторе. Блестящая лысина, благородная седина на висках, со вкусом подобранный галстук и аккуратно постриженные усики как у фюрера (или как у запрещенного Чарли Чаплина…) Неожиданно вспомнил свою старую фотографию, которая во времена первой балканской войны висела в каждом армянском доме в Болгарии. Черные как уголь волосы, выбивающиеся из под папахи, пулеметные ленты поверх гимнастерки и, конечно, лихие разбойничьи усы. Он вдруг понял, что его уже давно никто не называл Нжде (странник).

* * *

Лена второй день не отвечала на звонки. В «Мотыге» сказали, что она взяла неделю отпуска. Конечно, Андрей был виноват – уехал в Грецию без предупреждения. На следующий день в половине одиннадцатого ждал ее у ресторана, чтобы отвезти домой. Ждал долго, потом зашел внутрь и выяснил, что она ушла ровно в десять. Получалась дурацкая ситуация – вроде бы никто не виноват, но, как всегда, виноват мужчина.

Он снова набрал ее номер. Длинные гудки… Андрею была знакома эта ситуация – многие девушки после в разгар романтических ухаживаний пытались его «дрессировать». Выбирался незначительный повод для обиды и без объяснения причины объявлялся бойкот. Пару раз он попадался на эту удочку – нервничал, не понимал, что происходит, непрерывно звонил на зловеще молчащий номер и через пару дней, как видимо и было задумано, появлялся в конце рабочего дня возле офиса бессердечной дамы с огромным букетом. Цветы и извинения (неизвестно за что) принимались, сослуживцы смотрели в окна, а рейтинг мучительницы подскакивал как индекс Доу Джонса в апреле 1933 года. Потом одна знакомая поведала ему, что это всего лишь алгоритм поведения «настоящей леди». Существовало даже правило – «дрессировать» своего молодого человека следовало в начале недели, не позже вторника, дабы успеть принять извинения и дары до выходных, и не сидеть в субботний вечер «как дура» дома. Поэтому при очередной попытке дрессировки Андрей спокойно занимался своими делами и ждал неизбежного возмущенного звонка «ты куда пропал?!!»

На этот раз спокойно ждать почему-то не получалось. Уж очень не похожа была Лена на «дрессировщицу». Поступала она всегда так, как считала нужным, и о «рейтинге» не заботилась. Мнение окружающих ее мало волновало. Могла запросто засунуть чаевые в карман хамоватому клиенту, несмотря на возмущение коллег. Андрею она честно сказала, что «сама его выбрала», а когда он как-то раз заявился в «Мотыгу» с цветами, попросила не превращать их отношения в «пошлый роман курортника с официанткой».

SMS-ка пришла ночью. «Я в Софии. Позвони в 10 утра».

Надо ли говорить, что он поставил будильник на девять и последние полчаса до назначенного времени сидел, глядя на циферблат. Позвонил ровно в десять.

– Привет.

– Привет… Спасибо, что разбудил… – слышно было, что Лена никак не может проснуться.

– Что случилось? Куда ты вдруг уехала?

– Прости, что не предупредила. Сестра попала в больницу, а ее дочка осталась дома одна.

– Почему же ты мне ничего не сказала?

– Мне на работу сообщили – надо было срочно ехать в Софию. По дороге все соседкам звонила, чтобы с девочкой посидели. Два дня бегала между больницей и домом. Сегодня удалось немного поспать. Ладно, мне пора в больницу ехать, спасибо, что разбудил.

– Подожди. А как сестра?

– Уже лучше. Ее с работы увезли с острой болью. Оказался гнойный перитонит. Сразу и прооперировали.