Дракон - Андрей Дашков

В развалинах Накса чувствовала себя великолепно. Она родилась в одном из таких обледенелых лабиринтов; это была ее стихия. Она повсюду прекрасно ориентировалась, но в постурбанах могла дать сто очков вперед любому, кто рискнул бы сыграть с нею в прятки «на вылет». Те, которые все же рискнули, давно валялись подо льдом. Кое-кто из суггов болтал, что она видит сквозь стены. Накса не опровергала этих слухов. Дракон говорил ей: «Пусть слава опережает тебя и делает половину дела».

Она двигалась вдоль оборонительной линии, вычисляя слабые места. Лабиринт – это готовая засада и готовое укрытие. Все зависит от того, кто ты: хищник или жертва. Она почувствовала себя хищницей очень рано, лет в восемь. А потом нашла себе прекрасного учителя. Или, как она поняла гораздо позже, тот нашел ее.

Накса могла бы пойти и дальше, но, к сожалению, оказалась бесплодной. Она смирилась со второстепенной ролью, осознав, что любой вклад в реализацию Программы имеет свою цену. И даже у бесплодия была своя удобная сторона: Накса трахалась когда угодно и где угодно без последствий. О ее способностях к этому занятию тоже ходили легенды. Обычно ее партнерами были Свободные. За нею оставалось право соглашаться или нет (если, конечно, речь не шла о желаниях Дракона). Редкий суггестор мог удовлетворить ее. И, конечно, она никогда не пробовала в этой роли митов. На этот счет у нее существовал внутренний запрет – секс с митами казался ей чем-то вроде зоофилии.

Преданное служение Дракону не вступало в противоречие с ее идеалом свободы. Она была абсолютно свободна в выборе своей «религии», и когда Дракон явил ей одно из своих воплощений (а их у него было множество), Накса с радостью пошла по указанному им пути. Она, безусловно, не надеялась добраться до конечной станции (у нее хватило ума понять, что конечная станция вполне может оказаться миражом), однако само движение обретало единственный смысл в бессмысленной Вселенной. Движение означало эволюцию, а эволюция работала на Программу.

Накса не часто задумывалась над этим. Интимные проблемы остались в прошлом, а в настоящем чаще всего были холодный ветер, горячий свинец, редкие встречи с себе подобными и долгие переходы в одиночестве – а когда впереди наконец возникало жилье, она натыкалась на кретинов, которые не хотели ДЕЛИТЬСЯ. И тогда их уговаривал Обрезанный Иуда.

Она переокрестила свой дробовик четыре года назад. И если с первой частью имени все было ясно, то вторая вызывала недоумение у суггесторов, лишенных, как правило, чувства юмора (иногда ей казалось, что они просто БОЯТСЯ его иметь). Суггесторы не могли знать, что однажды дробовик подвел ее. Очень сильно подвел. И хотя скорее всего дело было в негодном патроне, Накса считала, что у ее двуствольного парня скверный характер. Его капризы стоили ей пробитого легкого, сломанных ребер и двух месяцев, вырванных из жизни. Черт с ними, с ребрами, – все срослось отлично! Только потраченное впустую время было невосполнимо и потому не имело цены…

Спустя пару часов, обогнув юго-восточную окраину колонии, она поняла, что и на этот раз для Иуды найдется работенка. Ну почему, почему эти тупицы так спешили умереть? Одного из стрелков она сняла, проделав для разминки фокус, которому ее научил Дракон. Фокус назывался «Белый револьвер». Немного скольжения, немного теней, небольшой (для супера) перепад давления – а когда из снежного вихря внезапно высовывался ствол, было уже поздно. Последнее, что видел ошарашенный мит, – это вспышку в центре бешено вертящегося белого пятна…

Кажется, колонисты уже поняли, с кем имеют дело. Они затихли и выжидали…

Накса не понимала, почему Дракон назначил встречу в этой дыре, но пути ЕГО неисповедимы, а ее долг – следовать за ним. В противном случае ей не хватило бы и трех жизней, чтобы преодолеть множество внутренних и внешних преград. Молиться? Она была не настолько сентиментальна. Она предпочитала слушать, как «проповедует» Рэппер.

К исходу седьмого часа она достигла Южных ворот, дважды предоставив слово Иуде. Сегодня тот был в хорошем настроении и высказался обоими стволами «за». Суггесторы, дежурившие на входе, оказались чуть умнее митов, которых обычно подставляли под пули, отправляя в наружный караул, и предпочли договориться по-хорошему.

Получив от них заверения в полной безопасности и потребительскую карту с неограниченным балансом, которая была просто-напросто «цивилизованной» формой взымания дани, Накса вошла в колонию.

9. Курица

Теперь он выяснил, что никакие потери его не сломят. И не остановят. Кен вдруг осознал, что с раннего возраста был готов к смертям, утратам, всей этой жестокости – не звериной и не человеческой; это была специфическая, непонятная митам и суггесторам жестокость суперанималов.

Теперь он просто платил по счетам. Чьим? Возможно, это были неоплаченные долги его прямых предков. Во всяком случае, он не бился в истерике и не проклинал какого-то там «бога». Он закупорил свою адскую боль, как яд в бутылке, закупорил и спрятал глубоко внутри – чтобы открыть сосуд боли когда-нибудь, в нужный момент, и влить отраву в глотку врагу. А если не получится, если месть не осуществится, то отрава замерзнет во льду вместе с его никчемным дохлым телом… Не иметь ад где-то в будущем, в отдаленной перспективе, а носить его в себе – это избавляло от еще одной зависимости.

Таким образом, причина и стимул жизни были в нем самом, а не в ком-то из близких людей; но там же хранился и «ключ» от аварийного выхода. И хотя он знал, что никогда им не воспользуется, это означало наличие выбора и делало его по-настоящему свободным существом.

Несмотря на свою молодость, он совершил уже два одиночных путешествия на восток и на юг. В первом случае это была проверка на зрелость, которую он устроил себе сам; во втором – жизненная необходимость. И вот теперь пора было снова отправляться в путь.

Он похоронил Лили, как хоронят суперов – лицом вверх, с открытыми глазами и с оружием. Рукоять сломанного ножа осталась зажатой в ее кулаке… Вначале он хотел положить в ледяную могилу еще один ее смехотворный фетиш, но затем, повинуясь внезапному порыву, спрятал книгу в свой вещевой мешок.

Книжонка была чем-то вроде приглашения к сентиментальной прогулке в прошлое. Раньше он думал, что не может себе этого позволить. Но теперь понял, что позволит себе все. Никакое чувство уже не ослабит его и не застанет врасплох. Даже любовь.

…Он выдалбливал нишу в ледяном панцире. Он работал размеренно и отрешенно. Формула «время лечит» была неплохим утешением для митов, но не для того, кто постиг относительность времени. И Кен хотел бы знать, какова смертельная доза этого сомнительного «лекарства»…