Катастрофа - Валентин Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Индивидуальные начала дала человеку природа, начала материи и духа, его запросы и побуждения, от скота человека отличающие. Че-ка против природы. Кто победит?
Ленин умер. Примявшие за ним власть спешат возвести в догму его тезисы «высказывания», как их называет Крупская. Ленин, как догма, необходим всем: Сталину, чтобы сбивать Троцкого; Троцкому, чтобы обличать Сталина; тройкам, пятеркам, коммунистическим главковерхам.
В славе, создаваемой Ленину, они видят историческое оправдание своих собственных преступлений. Она же нужна им, чтобы удержаться у власти, так как позволяет в критических положениях ссылаться на непогрешимые высказывания самого Ленина как на высший закон страны. Для этого приходится внушать народу слепую веру в Ленина, поддерживать гипноз массы именем великого вождя, который устроил революцию и никогда не ошибался.
Отсюда столица его имени, институты Ленина, библиотеки, заводы, ордена, ледоколы, портреты, дни, годовщины, «уголки Ленина», языческий мавзолей, паломничество к мощам, изъятое из глубокого прошлого, бесконечные толпы, суеверно настроенные кругом гроба».
Но, как бывший контрразведчик, еще располагавший важными документами преступлений большевистской головки, главное внимание Никитин уделяет их уголовному прошлому, махинациям, благодаря которым они в октябре семнадцатого года дорвались до власти:
«Деньгами большевистского центра ведали только Ленин лично и его жена Крупская. Даже секретарь редакции Зиновьев не допускался к кассе.
…Справки из уголовной хроники имели свое значение для контрразведки во времена давно прошедшие… Слишком бледными выглядят теперь эти несколько бессвязных линий, выхваченных из контура Ленина. Их давно покрыли потоки крови и грязи, всем известные…
Члены ЦК получали жалованье от Ленина. Неугодные его лишались. Такая неприятность едва не произошла с самим Каменевым, когда он не в меру увлекся неугодными философскими веяниями, но вовремя спохватился, а для сохранения своего платного места был вынужден раскаяться в печати. Мартов пишет: «Только опираясь на эти средства, Ленин мог удерживать диктатуру, оказывая давление на партию силою денег».
…Сила денег! Сила убеждений!
Контрразведка делала свои выводы. Еще на первых ступеньках своей длинной лестницы, по которой спускался Ленин, деньги, добытые, по словам Плеханова, «воровским способом», деньги поставили его в исключительное по своему значению исходное положение. Он и оплачивал печатные издания и штат партийных работников; деньги делали его хозяином организации за границей и в России. Эти же деньги обеспечивали его существование. Деньги — реальная сила, путь к власти. В ленинской мудрости это был главный постулат.
Деньги привели к такому положению, при котором, по выражению Мартова, «в оппозиции Ленину большевики не смели идти дальше бунта на коленях».
Добавлю: в первые годы революции Крупская не скрывала, что за границей они с Ильичем жили вполне безбедно. При этом она скромно умалчивала — на какие доходы?
Спустя три года после выхода книги Никитина в том же Париже вышел солидно документированный труд С. Мельгунова под выразительным заголовком — «Золотой ключ большевиков». Автор убедительно рассказывает о «невероятной сумме денег», полученной тайно из германских банков Лениным и его товарищами по партии. Именно эти деньги стали тем ключом, которым открывается «тайна необычайно быстрого успеха ленинской пропаганды».
Впрочем, к закулисным делишкам уголовников, рядившихся в тогу борцов за «счастье рабочих и крестьян», мы еще вернемся.
3
В определенной среде — между воров, террористов и политических смутьянов — заключение в тюрьму и каторжная тачка всегда считались делом почетным. Вот и теперь авторитет Льва Давидовича сразу окреп. Пока он читал в камере книжки Маркса, Ницше и Ильина-Ленина, состоялся VI съезд РСДРП (конец июля — начало августа). Заслуги Троцкого были официально признаны российским революционным движением, и уже никто не вспоминал про его какие-то ошибки перед большевиками. Заочно Троцкий был избран одним из почетных председателей съезда, а затем членом ЦК. При выборах он наряду с Каменевым получил третий голос. Это сделало Льва Давидовича четвертым лицом в партии. Первыми были Ленин и Зиновьев.
Но вскоре Троцкому стало не до книг. Тревога поселилась в душе того, кто вынашивал шальную мысль о том, как занять если и не осиротевший трон российского императора, то все же стать диктатором громадного государства. А почему бы нет?
Острый ум сынка херсонского колониста сумел предугадать особенности развития российской истории на ближайшие десятилетия: когда из грязи…
* * *
От вновь прибывших в «Кресты», от родственников и партийных товарищей, ежедневно посещавших заключенных, да и от самой администрации тюрьмы стало известно: на Петроград движется войско Лавра Георгиевича Корнилова.
— Ведь если этот сатрап займет столицу, он нас всех перережет! — нервно дергал головой Троцкий, прогуливаясь по тюремному дворику. Его внимательно слушали товарищи — по партии и заключению. — Почему Керенский держит нас в «Крестах»? Как он смеет?
— Позор! — неслось из толпы.
Надзиратели, после Февральской революции чувствовавшие себя неуверенно, митингующих не разгоняли: «Вдруг эта шпана завтра и впрямь придет к власти?»
Троцкий обладал, без сомнения, митинговым даром. Он тщательно изучал книги по ораторскому искусству. Еще с детского возраста, крутясь перед зеркалом, вырабатывал манеру держаться, становясь в различные актерские позы. Особенно ему почему-то нравился жест: чуть присев, опустив руки, он вдруг резко выпрямлялся и вскидывал обе руки вверх. И еще — он первым (второй — Сталин) начал о себе говорить в третьем лице.
Вот и теперь на прогулочном дворике в «Крестах», взмахнув обеими руками, Лев Давидович крикнул резким, каркающим голосом:
— Запомните, что говорит товарищ Троцкий! Кровавая чистка предстоит Петрограду! Каждый из нас, идейных борцов, может пасть жертвой царских опричников. Вы согласны со мной, товарищ Раскольников?
Стоявший рядом статный человек с красивым славянским лицом согласно кивнул:
— Генералы Лужицкий и Крымов, которые движутся на столицу, вполне возможно, устроят самосуд…
— Не о самосуде речь! — взвизгнул Троцкий. — Всякая революция в целом — это тоже самосуд. Но это самосуд справедливый, ибо он над буржуазным меньшинством ради счастья пролетарского большинства!
— Согласен с вами, товарищ Троцкий, — вставил слово Раскольников. — Керенский и Милюков будут рады убрать нас чужими руками.
Лев Давидович, подхватив под локоть Раскольникова, закружил с ним по дворику:
— Какие трусы, ах, какие подлые трусы засели во Временном правительстве! Они обязаны объявить Корнилова и его свору вне закона. Пусть тогда любой преданный революции солдат почувствует себя вправе прикончить этого негодяя!
— Наши агитаторы действуют в тылу армии, призывают бойкотировать приказы…
— Да, Федор Федорович, я получил сегодня информацию. Железнодорожники станции Луга, куда прибыл Крымов, усердно доказывали, что якобы нет паровозов.
— Паровозы есть, только наши люди выводят их из строя, Лев Давидович…
— Прекрасно, прекрасно! И пусть еще портят пути, разбирают рельсы. Казаков нельзя допустить в Петроград.
4
Позже, в вышедшей в Берлине в 1933 году книге «Октябрьская революция», Троцкий вспоминал: «Железнодорожники станции Луга, куда прибыл Крымов, упорно отказывались двигать воинские поезда, ссылаясь на отсутствие паровозов. Казачьи эшелоны оказались сейчас же окружены вооруженными солдатами из состава двадцатитысячного лужского гарнизона. Военного столкновения не было, но было нечто более опасное: соприкосновение, общение, взаимопроникновение. Лужский Совет успел отпечатать правительственное объявление об увольнении Корнилова, и этот документ широко распространялся теперь по эшелонам. Офицеры уговаривали казаков не верить агитаторам. Но самая необходимость уговаривать была зловещим предзнаменованием.
По получении приказа Корнилова двигаться вперед, Крымов под штыками потребовал, чтобы паровозы были готовы через полчаса. Угроза как будто подействовала: паровозы, хотя и с новыми проволочками, были поданы; но двигаться все-таки нельзя было, ибо путь впереди был испорчен и загроможден на добрые сутки. Спасаясь от разлагающей пропаганды, Крымов отвел 28- го вечером свои войска на несколько верст от Луги. Но агитаторы сейчас же проникли и в деревни: это были солдаты, рабочие, железнодорожники, — от них спасенья не было, они проникали всюду. Казаки стали даже собираться на митинги. Штурмуемый пропагандой и проклиная свою беспомощность, Крымов тщетно дожидался Багратиона: железнодорожники задерживали эшелоны дикой дивизии, которым тоже предстояло в ближайшие часы подвергнуться моральной атаке.
