Плохие помощники - Маргарита Лапина

– С шитьем может возникнуть проблема, – Амбер принялась теребить серёжку в форме сердечка на тонкой золотой ниточке. – Но если ты и вы все будете делать перерывы в работе и отдыхать, то я смогу меньше лечить и больше шить, и ты получишь своё красивое платье! Для Дарси.

Амбер подмигнула подруге и улыбнулась, и Иона попыталась ответить тем же. Ведь это Амбер. Самая лучшая, любимая, несмотря на странности и несовершенства. С её помощью получится накапливать больше сил перед работой, и она будет шить хорошую одежду. Конечно, сложно сориентироваться в новых требованиях Даскерии, когда живёшь в городе по совсем другим правилам. Но она освоится. Они с Енсом наконец-то приехали сюда надолго.

Револтисты ещё больше оживились. Теперь засмеялись женщины. Амбер так резко вскочила со стула, что Иона вздрогнула.

– Пойду поболтаю с ними, кажется, там очень весело, – Амбер произносила слова уже на ходу.

Один раз она с улыбкой оглянулась на Иону, но потом всё её внимание захватили жители клоаки. Ллойд и Эра раздвинулись, и худощавая Амбер легко поместилась с ними втроём на двух стульях, в самой гуще событий. Её звонкий голос отчётливо зазвучал среди приглушённого бормотания револтистов. Кажется, Амбер совсем не побеспокоило то, что её чудесная бежевая кофточка с блёстками обтёрлась о замызганные лохмотья. Подруга будет вонять хуже свежесобранных коровьих лепёшек, когда выберется оттуда.

Каша совсем остыла, и Иону стало воротить, хотя в столовой каша обычно получалась вкусная, почти такая же, как у мамы. Амбер и револтисты о чём-то беззаботно говорили за спиной, их стало слышно ещё громче. Как они раззадорились! Поставить бы каждого из этих людей на место их брошенных судеб. Или, что ещё лучше, заставить бы их трудиться над собой – ведь они больше всего на свете боятся переработать и решить, не дайте небеса, свои личные проблемы.

Амбер по должности положено общаться с ними. Многим из них на Револте уже не полагается медицинское обслуживание, потому что они прожили в клоаке больше пяти лет, а здесь их силы будет поддерживать добрая Амбер. Конечно, теперь-то револтисты рады работать, потому что на тех, кто не работает, еды вообще нет, даже синтетической.

Но недалёк час, когда слабые духом люди укатятся обратно на Револт, чтобы дальше глотать наркоту, трахаться, лениться и содержаться силами и средствами тех людей, кто честно трудится и, в отличие от револтистов, заботится о своих судьбах.

Им весело. Ну, разумеется, им очень весело – как может грустить человек без чувства сострадания или совести? Повылезали отовсюду, чтобы отхватить выгоду из горя честных людей, и радуются. Что за интерес у Амбер ко всем ним?

Иона закончила завтрак, а Амбер так и не вернулась. Оставила неубранный поднос. Иона сгребла всю посуду на свой и понесла сдавать на стойку.

Амбер сидит с револтистами уже дольше, чем с Ионой. Что такого интересного они ей рассказывают, что оно увлекает сильнее общения со старым другом? Как Амбер умудряется заставить её чувствовать одиночество, даже находясь рядом?

Оставался Енс. С ним Иона всегда чувствовала себя нужной и любимой. Что ж, если Амбер не хочет заботиться о нём, Иона сама отнесёт ему еду.

Когда Иона проходила с подносом мимо Амбер, та подарила ей серьёзный и холодный взгляд. Он даже заставил волосы на затылке встать дыбом – Иона не привыкла, чтобы смеющиеся глаза Амбер так смотрели на кого-либо. Но Иона не подала виду, что смутилась. Револтисты притихли, завидев её.

– Не рассиживайтесь здесь! Собирайтесь на работу! – крикнула Иона и направилась к выходу, стараясь удержать на подносе катающееся яблоко.

Иона вошла в комнату брата и Амбер – и оказалась дома. Вошла тихо, Енс даже не услышал. Он склонился над столом в полном сосредоточении. Иона не стала окликать брата сразу и задержалась немного, чтобы внимательнее изучить небольшое помещение, где он теперь жил.

Амбер расставила кругом свои деревянные поделки. Самая симпатичная – сова, по левую руку от Енса. Амбер всегда делала потрясающие игрушки – все дети, да и взрослые, с ума по ним сходили. На пол постелили разноцветный ковёр, сшитый из кусочков. Стопку музыкальных дисков, бессменных спутников Енса, Иона нашла на стуле, рядом с ворохом его одежды. Любви к простым джинсам и мятым бордовым и фиолетовым рубахам у брата за годы жизни на модной Талерии явно не убавилось. Две из трёх огромных сумок Амбер поставили у стены и ещё не разобрали. Амбер оставила на кровати тоненькую короткую ночную рубашку с кружевами, Иона прежде даже на картинке не видела настолько нежной вещицы.

Амбер явно доминировала в обустройстве жилища. В нём наблюдалось мало общего с комнатой Енса в доме родителей Ионы. Уж в ней-то каждый предмет и уголок кричали, что здесь живёт Енс Тор. Стены завешаны плакатами, звёздными картами и схемами местностей, вырезками из журналов, корявыми рисунками артефактов. Кругом книги и справочники по истории, которые Енс читал с чудовищной скоростью и знал почти наизусть. На нижней полке в шкафу – сооружённый вместе с Ионой уголок для всяких интересностей, которые они находили на прогулках в лесу или у реки. На почётном месте – личные перчатки для работы в поле, ими Енс страшно гордился. Много фотографий, снятых Ионой, даже самые неудачные.

Иона улыбнулась. Если уж они сидели дома днём, то только в удивительной комнате Енса. Даже когда его родители возвращались с Талерии и забирали брата домой, Иона проводила в ней часы – в фантазиях о древних временах, в окружении артефактов и книг.

Иона аккуратно захлопнула дверь, чтобы подать Енсу сигнал о вторжении. Брат даже не оторвался от бумаг, хаотично разложенных на столе.

– Привет, любимая. Ты так быстро? Вкусно было?

– Ой, нет, – кровь бросилась Ионе в лицо. Будто подслушала что-то очень личное. – Это я.

Енс обернулся, просиял и поспешил взять поднос из рук Ионы.

– Иона! Привет! Заходи, заходи!

Брат засуетился, соображая, куда бы поставить поднос и определить гостью. Иона захихикала. Наконец, Енс отодвинул бумаги в сторону и расчистил место для подноса (тот, правда, опасно свесился со стола), а потом спрятал ночную рубашку Амбер под покрывало и указал на кровать. Иона уселась на чудесную мягкую кроватку. Енс развернул стул и сел напротив сестры, очень близко.

– Я тут решила… в общем, принесла тебе завтрак, – Ионе отчего-то стало неловко под пристальным взглядом Енса. Он решил, видимо, её глазами съесть.

Ей самой хотелось рассмотреть каждый сантиметр его лица, чтобы увидеть изменения за последние два года. Но смотреть на Енса оказалось трудно, почти больно.

– Амбер сказала, ты работаешь, – продолжила Иона, взглянула на брата лишь мельком. – А с работой ведь только так, помнишь, как папа говорил: «Хороший даскериец – сытый даскериец»…

– …«потому что вся жизнь его – тяжёлая работа», – подхватил Енс с воодушевлением.

Они от души посмеялись. Неловкость стала понемногу уходить.

Конечно, Енс немного изменился за два года. Каждый раз, когда он навещал Иону в перерывах между учёбой, а потом и работой в городе, он приезжал немного другим. Но в нём всегда оставалось неизменным то, что Иона любила: страсть к истории, увлечённость, необыкновенный ум.

– Он был мудрец, твой папа, – Енс покачал головой и опустил глаза. Потом встряхнулся и решительно подался вперёд. – Как ты? Держишься?

Держаться приходилось, ведь слезами делу не поможешь, а вот работой можно. Но сейчас, впервые с того момента, как Иона приехала на Даскерию после катастрофы, быть сильной не хотелось совсем. Енс смотрел с заботой и сочувствием, Иона не сомневалась в его искренности. Он один из всех в мире людей мог понять, через что ей недавно пришлось пройти.

Когда она думала о случившемся, всегда появлялось ощущение, словно кто-то пахал её кишки. Больно и тщательно.

Иона схватила холодную, чуть липкую руку брата.

– Плохо держусь, – у Ионы задрожали и голос, и губы. – Плохо. Отец очень мне нужен. Все эти револтисты, полугэллоны, гэллоны. Собрались. Небеса, за что нам такое несчастье? Я хочу, чтобы всё было как раньше. Жить, как мы жили раньше. Спокойно. Каждый на своём месте. Земля знает, что тут творится! Даскерии теперь нужна помощь предателей небес и силы, которая заставляет посевы расти на глазах! На глазах, Енс, я каждый день смотрю на гэллонов – это ужасно, противоестественно! Где тут честность, где упорная работа честных людей? Что с нами стало? Что бы он сказал на всё это?

Енс подвинулся ещё ближе и взял руку Ионы в обе ладони.

– Обругал бы всех последними словами, а потом пошёл бы работать, – Енс улыбнулся, но синие глаза остались очень грустными. – И все под его началом, уж точно, работали бы на много часов больше.