Дверь с той стороны - Владимир Михайлов

Каждая, уже освоенная, планета становилась форпостом для дальнейшего продвижения в глубь Галактики. Но центром Федерации по-прежнему оставалась Земля – старейший из обитаемых миров, родина цивилизации, организационных форм и общественных идеалов, резиденция Совета Федерации, объединявшего представителей всех населенных планет.

Задачи Совета были сложны. Главным теперь являлось не производство материальных ценностей, которое осуществлялось ныне как бы само по себе – машинами под руководством машин. Главным было общество – его жизнь, его развитие, неравномерное на разных планетах, его потребности, их рост и управление ими.

Всякая потребность, знал Карский, есть производное двух величин: необходимости и фантазии. Чем дальше, тем больше увеличивалась роль фантазии в определении потребностей, и уменьшалась необходимость. Фантазия безгранична, и если дать ей возможность безудержно расти, она намного обгонит любые производственные возможности. А именно в разрыве между тем, что есть, и тем, что можно себе представить, не ограничивая воображения, и возникает неудовлетворенность.

Воображение следовало ограничивать, чтобы оно опережало реальные возможности лишь настолько, насколько нужно. Ограничение должно было быть сознательным. Оно так же требовалось для общественного здоровья, как умеренность в еде – для здоровья отдельного человека. Отсутствие ограничений могло привести общество к ожирению.

Это – первое, отметил про себя Карский. Второе, также касающееся дел материальных, – сырье.

Кибернетизировалось производство изделий, но не добыча сырья. Запасы его на Земле скудели. Слишком много израсходовали люди в прежние, нерациональные эпохи. Сырье ныне приходилось восстанавливать, а часть – импортировать с других планет Федерации; способ дорогой, но неизбежный. Почти треть сырья синтезировалась на тех планетах Солнечной системы, которые пока еще не предназначались для заселения. Здесь без участия людей ничего не получалось, но это способствовало неравномерности развития планет, какая-то часть которых являлась пока лишь поставщиками сырья.

Сложную задачу представляло освоение новых планет. В нем принимали участие граждане и Земли, и других миров Федерации. Очень непросто оказалось находить оптимальные варианты: на других планетах каждый человек порой был на счету, но эти люди, потомки недавних первопроходцев, лучше подходили для такой деятельности, чем жители давно и традиционно благополучной Земли.

Как всегда, нелегко приходилось с регулированием населения. Здесь постоянно требовалось находить равнодействующую между потребностями общества и желаниями каждого отдельного человека, которые далеко не всегда усреднялись по закону больших чисел.

Но при всем этом основным оставалось регулирование не материального, а творческого производства.

Каждый человек искал возможность максимального самовыражения. Но и здесь бывали свои приливы и отливы, что-то всегда преобладало, а что-то отставало, накапливая резервы для будущего. Приходилось, ничего не ограничивая, предусматривать завтрашнее, а частью и послезавтрашнее, развитие основных направлений и научного, и технического, и художественного творчества. Предвидеть это было важно, потому что для дальнейшего развития творчества неизбежно требовалась материальная база, а она не возникала на пустом месте и не являлась неисчерпаемой.

Очень непросто: суммировать то, что подсказывала история, что говорил ритм развития каждой области творчества, замедлявшийся или ускорявшийся в зависимости от великого множества условий; приплюсовать к этому еще и частоту повторяемости явлений в различные эпохи и возможные, даже неизбежные колебания людских склонностей и вкусов, возникающие как под влиянием известных, но трудноучитываемых, так и под воздействием доселе еще неизвестных и непредсказуемых факторов. Суммировать и, руководствуясь знанием закономерностей развития вкупе с интуицией, сделать правильные выводы. В противном случае общество могло оказаться перед серьезными трудностями, его творческий потенциал не нашел бы своевременного выхода, а это грозило нарушениями общественного здоровья.

В масштабах Федерации подобного еще не случалось, но на отдельных планетах бывало. Например, на той же Ливии, родине Нарева, где, кажется (точно Карский не знал), руководство слишком доверилось своим вкусам и мнениям и не приняло во внимание реальные условия, направления и закономерности развития.

Сейчас, когда на пороге стояла очередная научно-техническая революция, на этот раз в области сырья, множеству людей предстояло найти новое приложение своим силам, чтобы продолжать жить активной жизнью, к которой они привыкли.

Об этом и собирался говорить Карский. Сегодня. На Земле.

Где она там?..

Администратор включил экран.

Широкий белесый серп висел, казалось, рядом. В северном полушарии день, видно, был облачным. Может быть, дождливым. Карский улыбнулся. Вдруг захотелось пройтись под дождем. Невдалеке от размытого внешнего края серпа сияла звезда. Администратор прищурился, ожидая. Серп медленно наползал на звезду, очень медленно. Значит, корабль лежал на орбите. Ждал очереди? Карский поднял брови. Он не впервые наблюдал Землю из космоса, но никогда еще пространство вокруг нее не выглядело таким пустым. Огоньки Большого Космофиниша поблескивали в самом углу экрана; вокруг спутника тоже было пусто. Карский нахмурился. Что случилось в пространстве?

Что-то показалось на экране: светлая точка быстро пересекала его по диагонали. Нельзя было понять, велико ли расстояние до нее – это мог быть и близкий метеоспутник, и идущий вдалеке корабль. Администратор машинально следил за точкой, как наблюдают за единственным движущимся в поле зрения предметом. Изображение укрупнилось: видимо, в рубке связи тоже наблюдали за небесным телом и регулировали кадр. Карский вытянул шею: там, куда направлялся огонек, находилось какое-то другое тело. Столкнутся? Вряд ли: тела могли находиться и очень далеко друг от друга, в пространстве глубина оценивается с трудом. По-видимому, огонек – финиширующий корабль; за ним тронется и «Кит». Администратор улыбнулся. Точки на экране совместились.

Вспыхнуло пламя небывалой мощности. Казалось, пространство взорвалось и извергало огонь, подобно вулкану. Глаза невольно закрылись. Когда администратор открыл их, вокруг стояла чернота, не было ни звезд, ни Земли – слишком ярким оказалось сияние миг назад. Карский чувствовал, как по щекам спускаются слезы. Потом сквозь мглу проступил расплывчатый белый серп, за ним и звезды. В месте взрыва было черно, только искорки вспыхивали и гасли вокруг.

Несколько секунд командор стоял, не произнося ни слова. Собравшиеся смотрели на него равнодушно или с едва ощутимым недоверием, и только два-три корреспондента, всегда крутящиеся в Космоцентре и носом чующие новости, нацелили камеры. Командор долго глядел на репортеров, заставляя себя разозлиться на них, потому что сказать людям то, что он собирался, куда легче, когда ты зол на них, чем когда испытываешь жалость и сочувствие, и ощущение вины в придачу. А тут ходят эти бездельники с камерами, мешают работать, не могут заняться чем-нибудь путным. Кто пустил их? Гнать их надо, гнать!

Он выговорил все залпом, как пьют горькое питье:

– Я вынужден сообщить, что «Кит», встречать который вы прибыли, пропал без вести на границе Солнечной системы. Приняты все меры, чтобы установить, что с ним произошло.

Он говорил – и слышал себя со стороны, как если бы тоже был родственником или другом пропавших, – да разве оно не было так? Было тихо, очень тихо, и стало ясно, что вот сейчас, через долю секунды, тишину эту прорежет первый крик.

Глава третья

Искры в пустоте погасли. Капитан Устюг вынул ключ запуска зонд-ракет, закрыл кожух механизма и встал.

Все спали, а ему было очень скверно, и никто не мог помочь, потому что пока он не имел права ни с кем поделиться своим невеселым знанием. Где-то множество людей, наверное, еще напрягало ум и фантазию, чтобы найти способ спасения его и всех остальных, однако капитан достаточно знал физику, чтобы понять, что между людьми «Кита» и всеми остальными отныне пролегла бездна, и сейчас он в одиночестве стоял на ее краю.

Клубилась тишина, и оставалось достаточно времени, чтобы заглянуть в себя и попытаться сообразить – глубоко ли его раскаяние в том, что он избрал именно эту из всех возможных дорог. Детская внезапная мысль, как это бывает, определила интересы подростка и юноши, а профессия нередко воспитывает человека еще до того, как он овладевает ею. Желание увидеть недоступное сочеталось в нем со стремлением раскрыть до предела все, что было в него заложено, а потом, в училище и академии, раздумывать было уже некогда и незачем: даже человек, попавший в эту систему помимо желания (если бы такое когда-нибудь случилось), вышел бы из нее убежденным патриотом своего дела, наделенным любовью к профессии и капелькой презрения ко всем остальным, презрения не обидного, но необходимого, потому что человек, не считающий в глубине души свое занятие выше всех прочих, – плохой специалист. Начал он Девятым экипажа на многолюдных кораблях, ныне пригодных разве что для музейной экспозиции, и прошел нелегкий путь до Первого в окружении хороших людей, которых любил и у которых учился. Он не сделался одним из тех, кого именуют героями, потому что не попадал в такие ситуации; героизм часто возникает там, где не хватило либо трезвого расчета, либо материальных средств, а экспедиции того времени уже обладали и тем, и другим, и справлялись с делами на совесть. Когда Устюг стал капитаном, ему открылись две вещи: первая – что одни капитаны выходят в адмиралы, а другие – на пенсию и что он из этих вторых: для дальнейшего продвижения требовалось такое честолюбие, каким он не обладал, и такое ощущение неудовлетворенности своей сегодняшней работой, ее буднями, какого у него тоже не было. Второе знание заключалось в том, что капитаном надо быть хорошим. Стремясь стать очень хорошим капитаном, он в глубине души порой жалел, что судьба с определенного времени больше не ставила его в безвыходные положения, не давала возможности проверить, чего же стоит он – зрелый – по самому большому счету. А он хотел этого, потому что иначе никак не заживала ранка в душе, о которой мало кто знал, но он-то помнил.