Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк

Не прошло и года, как сверкающие чистыми окошками новые дома постепенно заселились. Лестничные клетки украсились цветными ковриками и пропахли борщом и котлетами. Парковки заняли разнокалиберные машины, на лавочках у подъездов расселись блаженные старушки, на детские площадки высыпалась, как горох, визгливая детвора.

Ранние ноябрьские сумерки наполнили улицы. Школьники спешили по домам после второй смены. Кого-то встречали родители, те, кто постарше, расходились самостоятельно через ярко освещенные дворы. Кустарник и деревца, высаженные вокруг домов и на детских площадках, еще не подросли и почти не давали тени. Из любого окна можно было наблюдать, что происходит в каждом уголке двора.

Компания подростков обосновалась на низких скамейках возле пустующей детской горки. Довольно быстро заморозив тощие зады на голых досках, они принялись кружить по площадке, придумывая, чем бы заняться.

– Пивка бы щас! – мечтательно произнес Санек, рослый худощавый одиннадцатиклассник.

– Ага, холодненького, – передернул плечами невысокий очкарик Денис.

– Точно! Сгоняй, ботан, – не уловив иронии, обрадовался Санек, – вон магазин за тем домом, там «Балтика» всегда есть.

– Ты чего?! Мне не продадут, – уже напрямик пояснил очкарик.

– Нам никому не продадут, – решил вмешаться Илья, крепыш с рябым от прыщей лицом, – там наша соседка теть Ира работает. Она ни за что не продаст. У ней муж алконавт.

Объяснение было для всех более чем доходчивым. Тема пива была закрыта.

– Ну тогда воды хотя бы, – снова подал голос Санек. – Пацаны, я реально пить хочу. У меня всегда после курева жажда.

Все посмотрели на него с завистью – везунчику Саньку отец разрешал курить, и тому не нужно было прятаться, как другим.

– Ну так сгоняй, купи, – резонно отозвался крепыш, – че ты мозг нам паришь?

– Ладно, – на удивление быстро согласился Санек и резвой трусцой направился в магазин.

– Ты на каком этаже живешь? – спросил Илья очкарика.

– На четвертом, – отозвался тот, – а ты?..

– На лифте поднимаешься? – перебил его крепыш.

– Да когда как. А что?

– Ничего.

Затянувшееся молчание прервал возвратившийся Санек. В одной руке он держал початую бутылку «Серебряного ключа», в другой – обыкновенную лампочку в картонном корсете.

– Пить будете?

Парни по очереди отхлебнули воды.

– Это зачем? – кивнул на лампочку Илья. – В подъезде перегорела?

Санек довольно хмыкнул:

– Неа. Щас будем опыты проводить.

– Какие опыты? – насторожился Денис.

– А такие. Открывай рот.

– Чего-о-о? Да пошел ты! – Очкарик шарахнулся в сторону.

Приятели заржали.

– Да не ссы! – оживился крепыш. – Насильно пихать не станем.

И тут же вероломно сжал нижнюю челюсть очкарика, вынуждая его открыть рот. Тот попытался вырваться, но сзади ему заломил руки Санек. Они явно не собирались лишаться веселья.

Лампочка, стукнувшись округлым боком о верхние резцы, на удивление легко скользнула в полость рта. Из-под очков выкатились невольные слезы. Рвотный рефлекс дернул язык и гортань, по губам обильно потекла слюна.

– О-о, входит! – довольно гоготнул Санек. – Да ты не дергайся, ща будет самое интересное. Илюха, вытаскивай!

Крепыш ухватился за скользкий от слюны цоколь и потянул. Безрезультатно. Зубы не выпускали лампочку изо рта. Очкарик тихо заскулил. С его лба градом катился пот, глаза вылезали из орбит.

Илья вдруг засмеялся. Они с Саньком переглянулись, как будто им в голову одновременно пришла одна и та же мысль. Мгновение спустя он резко ударил Дениса в подбородок. Послышался громкий хлопок, и стекло мелкой крошкой заполнило рот парня. Откушенный серебристый цоколь со звоном упал на асфальт. Очкарик застыл в шоке, а потом рухнул на колени как подкошенный. Кровь из нашинкованного языка и располосованных щек вперемешку со слюной и стеклом хлынула ему на грудь, порванные губы свешивались, как красная мокрая тряпка. Он начал выкашливать темные пузырящиеся гейзеры, со свистом заглатывая ртом воздух вместе с мелкими осколками.

Забава удалась на славу. Илюха с Саньком согнулись пополам в приступе безудержного хохота. От дома к дому заметалось прерывистое, каркающее эхо.

Олег тщетно пытался заснуть. Несмотря на таблетку феназепама, он уже третий час пялился в потолок, исчерченный бледными полосами лунного света. В приоткрытую форточку проникала струя свежего воздуха, раздувая белый тюль и голубые занавески. Их покупала Леля… Впрочем, как и все в этой квартире. Новые вещи в новом доме. Который должен был стать их семейным гнездышком, их крепостью, а стал душным склепом для одинокого калеки.

Он потерял в той аварии не только ногу, которая мучила его теперь фантомными болями каждую ночь. Ему казалось, что самое его сердце вырвали из груди – в сплющенной лобовым столкновением машине истекла кровью и умерла его жена, его Леля.

Ветреная красавица-блондинка сводила его с ума еще в школе и потом, в институте, но он и помыслить не мог тогда о взаимности. Терпеливо ждал в сторонке, пока она пробовала на вкус ухаживания племенных жеребцов из богатых семей, на крутых тачках, с папиными платиновыми картами… С одним из таких мажоров она и укатила в столицу а после семи лет дольче виты вернулась – похудевшая, спокойная, но какая-то прибитая. Несущая в себе боль. И когда Олег, наконец, заикаясь, сделал предложение, согласилась просто, с благодарной улыбкой. Сказала лишь осторожно: «Олежек, только детишек у нас с тобой не будет». На что он промолчал, а она опять ему благодарно улыбнулась…

Боль снова багровой клешней защемила культю, Олег заскрипел зубами и потянулся к тумбочке. Закинул в рот еще одну таблетку, запил холодной водой. Через пару минут вроде стало полегче, но сон по-прежнему не шел. Олег пошарил справа от себя, рука заскользила по прохладной, ровной простыне. Ему до слез захотелось, чтобы жена была сейчас рядом. Захотелось провести рукой по золотым волосам, вдохнуть запах… Он что-то почувствовал, легкое движение воздуха, который вдруг наполнился новыми молекулами – сладко пахнущими, дарящими невероятное облегчение. Послышался звук – Лелино пианино в соседней комнате издало низкий, дрожащий вздох. Еще один. Еще. Как будто забилось мертвое сердце – механически, однообразно, на одной ноте. Ему в унисон Олег начал захлебываться в горячем артериальном приливе. Он вытер пальцами потные веки, встал с постели и, опираясь на костыль, пошел в гостиную.

Леля сидела, склонившись над клавишами. Костлявыми пальцами она несильно нажимала на них, извлекая из инструмента тоскливые, прерывистые стоны. В ее темных от мокрой грязи волосах застряли бурые осенние листья. Сквозь обнаженную синевато-белую, рваную кожу виднелась решетка желтых ребер. Вдоль бедер тек болотный туман, в котором копошились улитки и черви. Груди, как два разбухших под дождем гриба, свешивались на впалый живот и сочились ядом. Черным тюльпаном цвел лобок.

Олега закачало от ее аромата, он захотел ее страстно, мучительно, до боли. Она медленно повернулась к нему. Ее рот разошелся в широкой благодарной улыбке, из горла и глазниц хлынул слепящий свет, окунувшись в который Олег почувствовал себя абсолютно счастливым…

Пасмурное осеннее утро застало его в измятой постели с тем же выражением блаженства на лице, с глазами и горлом, забитыми холодной грязью вперемешку с бурыми листьями.

Санек разулся у порога и шмыгнул в кухню. Батя сидел за столом, уставившись в одну точку. Парень выудил из сковородки с яичницей кусок поджаренной докторской колбасы и направился к себе, по пути нечаянно задев выстроившиеся вдоль плинтуса пустые бутылки из-под воды и пива.

– Под ноги смотри, горе, – бесцветно буркнула мать, проплывая мимо него по коридору, как огромный дирижабль.

Санек дождался, когда она скроется в кухне, и заглянул к сестре. Она сидела на кровати, укутанная в розовое махровое полотенце. Маленькие добрые раскосые глазки блуждали бессмысленно по комнате, пухлые губы кривились в глупой улыбке, на бритой голове желтел короткий пушок. Своим теплым дыханием она вызывала в нем ненасытную волчью жажду. Прежде чем закрыть за собой дверь, он прислушался к голосам родителей.