Алхимия желания - Тарун Дж. Теджпал

Он был самым сильным, с большими мускулистыми руками, и его звали Шатур — «ловкий» — Лал. Он всегда ходил боком носил с собой коричневую курицу. Мальчики называли ее Бегам. Когда он приходил на работу, то нес курицу под мышкой; пока он работал с деревом, словно машина, выравнивая нежно каждую шишку, то привязывал свою Бегам длинной веревкой за лапу. Когда они садились обедать, развернув свои ротис и ачаар, он держал Бегам на коленях, позволяя ей есть все, что она хочет, из его руки. Я никогда не слышал, как он разговаривает. Но порой в сумерках или ранним утром я слышал, как Шатур бродил по поместью, крича «аа ааа, аа ааа, аа ааа», когда искал потерявшуюся Бегам. Порой, когда он близко прижимал ее к себе, я думал, чте он ей что-то шепчет, но я никогда не мог разобрать, что именно.

Бидеши Лал рассказал, что Шатур — сын его старшего брата. Когда ему было пять, ему на голову упал кусок каменной кладки, и контузия проходила медленно. Он мало что понимал, но был нежным и терпеливым и мог разговаривать с животными. Я посочувствовал ему, и Бидеши сказал: «У некоторых бог забирает мозги, у других — тело». Оказалось, что у сына Бидеши, десятого ребенка после девяти дочерей, больная полиомиелитом нога, и он с трудом может ходить.

Бидеши привел к нам из Бихара Дукхи Рам, главного каменщика, который был таким огромным, что, казалось, его щеки касаются друг друга внутри рта. Было трудно определить его возраст. Ему могло быть где-то от сорока пяти до шестидесяти пяти. Он разговаривал на диалекте, многое из его слов было непонятно мне и Физз. Если Бидеши Лал разговаривал, прикидывая возможности и варианты, Дукхи Рам ненавидел, когда его о чем-то спрашивали. У него было простое правило: объясни, что нужно сделать, и уходи. Он носил белые маленькие дхоти и всегда сидел на корточках. Я никогда не видел его во весь рост, кроме того времени, когда он ходил.

Его группа мальчиков была из района Мадхубан. Четверым из них было за двадцать. Пока мальчики Бидеши курили биди, мальчики Дукхи постоянно жевали лайм и табак. Один из них — темноволосый приземистый парень с толстыми губами и кудрявыми волосами — обладал прекрасным голосом, и порой по ночам можно было услышать, как он поет звонкие народные песни, полные страстного желания. Мальчики Бидеши были игривыми — они дразнили друг друга и смеялись. Мальчики Дукхи были печальными. Я чувствовал, что мальчики Бидеши жили со счастливой уверенностью тех, чьи корни и дома рядом, в то время как мальчики Дукхи были в многих днях пути от дома, на чужой территории, часто замерзая от холода; они несли на себе печать изгнания.

Дукхи и его мальчики работали только с кирпичом и цементом. Они могли строить стены, замазывать их цементом и выполняли сложные задания по отливанию крыши; делали железные украшения, выравнивали ставни, заливали цементом, но они ничего не умели делать с камнем, шлифованным или нет.

Настоящего каменщика привел Ракшас. Он был из местечка Бхумиадхар вверх по дороге. Это был старый человек, который всегда носил кепку Ганди — как Пратап, отец Абхэя. В отличие от Пратапа, у него это не было связано с политикой, просто он однажды работал в правительстве работником четвертого класса и никогда не нарушал порядок ношения кепки. Ракшас называл его Голи, но в знак уважения к его возрасту мы называли его Голиджи.

Услышав, Ракшас засмеялся и сказал:

―Голиджи! Мы зовем его Голи, потому что он почти убил половину деревни, раздавая редкие таблетки, когда работал охранником в санатории!

Было удовольствием наблюдать за Голи, когда он работал. Его руки были сильными. Уверенными ударами топора и стамески он отбивал камень и придавал ему форму. Это была медленная утомительная работа: возведение стены всего в три фута могло занять у него и Ракшаса несколько дней. Мастера по кладке кирпичей, в отличие от него, работали быстро. Чуть цемента — бац. Чуть цемента — бац. Целые стены могли вырасти за день.

Часть армии работников состояла из временных людей. Электрик, водопроводчик, маляр, решеточник, полировщик по дереву и камню — все они приходили по вызову из Халдвани и Найнитала и уходили. К тому же из деревни приходили рабочие, желающие выполнять любую работу за шестьдесят рупий в день.

Постоянными работниками были только мальчики Билдеши и Дукхи, Голиджи и Ракшас. Они жили в поместье: Ракшас во флигеле у нижних ворот, а остальные — в двухэтажном здании у верхних ворот. Все они по-хозяйски относились к поместью и были заняты тем, что создавали дом. Можно было услышать, как они яростно спорили в свои свободные часы о возведении стен, углах крыши, размере окон, ширине балок, расстоянии между стропилами, расположении септических ям, качестве сосны из Новой Зеландии и сосны из Кумаони, о деревянных петлях и скользящих рамах, керамической плитке и белом мраморе, рифленой железной крыше и резной крыше, которые возводили в Найнитале.

В армии был один главнокомандующий и один генералиссимус.

Главнокомандующим был размахивающий обрубком своей руки, словно дирижерской палочкой, Ракшас.

Он вел армию в битву каждое утро, махая обрубком, сражался с ними плечом к плечу, ругался безжалостно. По вечерам он согревал отряды дружеским вниманием и шутками.

Генералиссимусом была Физз.

Она чертила планы, руководила поставками и делала ежедневные подсчеты.

Физз, с ее обстоятельным подходом и отсутствием агрессии, быстро покорила их ряды. Вместо властного мемсахиб, они любовно называли ее «диди». Я, конечно, был сахибом, глупцом с деньгами. Вообще-то, именно простая реконструкция дома, которую придумала Физз, чтобы сделать несколько ванных комнат, заставила их упасть на колени и признать ее превосходство.

Она решила проблему однажды вечером, сидя под гималайским кедром и глядя на дом. Мы оба были там, на каменной: скамейке красного цвета, которую поставили у границы наших владений. Была середина лета, и несколько часов назад мы пережили бурю, которая происходила каждый день между двумя и тремя часами и началась позади дома. Ревущий звук раздавался со стороны Джеоликоте и направлялся в Бхумиадхар. Все оставленное на улице — одежда, стулья, книги — улетало прочь, и его приходилось искать в разных частях имения. Если встать лицом к буре, то она могла толкать тебя назад дюйм за дюймом. Если открыть глаза, то твои веки могли облезть, словно банановая кожура. Первый резкий звук, первый предупреждающий порыв — и рабочие опускали свои инструменты, брали биди, лайм и табак, садились на корточки в линию под защитой дома и слушали завывание ветра. Через полчаса она пройдет, соберет свою развевающуюся мантию и унесется прочь. Наступит тишина. Не пошевелится ни одна травинка.