Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

— Пожалуйста, отец, не надо!

— Чего не надо? — спросил Катон, удивленно глядя на сына. — Читать на ночь «Федона»?

— Не имеет значения, — плакал Катон-младший. — Неважно.

«Душа… душа, которую греки считали существом женского пола. Как правильно, — думал он, вслушиваясь в грозу за окном, — что природа отзывается бурей… где?., в моем сердце?., в уме?., в теле? Даже этого мы не знаем, так как же мы можем знать что-нибудь о душе, о ее чистоте или нечистоте? О ее бессмертии? Мне нужны подтверждения. Такие, чтобы у меня не осталось и тени сомнения!»

Облитый светом нескольких ламп, он сел в кресло, развернул свиток и стал медленно вникать в греческий текст. Ему всегда легче было разбирать греческий, чем латынь. Почему?

Он не знал. Он нашел то место, где Сократ задавал Симмию свой знаменитый вопрос. Сократ учил, задавая вопросы.

«— Скажи, как мы рассудим: смерть есть нечто?

— Да, конечно, — отвечал Симмий.

— Не что иное, как отделение души от тела, верно? А быть мертвым — это значит, что тело, отделенное от души, существует само по себе и что душа, отделенная от тела, — тоже сама по себе?»

«Да, да, да, так и должно быть! Я — это не только тело, во мне есть еще чистый огонь моей души, и когда мое тело умрет, моя душа станет свободной. Сократ, Сократ, уверь меня в этом! Дай мне силу, дай мне решимость сделать то, что я должен сделать!»

«— Чтобы постичь истину, мы должны сбросить тело с себя… Душа создана по образу Бога, она бессмертна, она разумна, она постоянна и не может меняться. Она непреложна, в то время как тело сделано по образу человечества. Оно смертно, у него нет разума, оно имеет множество форм, и оно разлагается. Можешь ты отрицать это?

— Нет.

— Значит, если то, что я говорю, истинно, тогда тело должно разрушиться, а душа — нет».

«Да, да, Сократ прав, она бессмертна! Она не исчезнет, когда мое тело умрет!»

Почувствовав огромное облегчение, Катон положил свиток на колени и посмотрел на стену, ища глазами меч. Сначала он подумал, что несколько перепил, потом его смертные, наполненные фальшивыми видениями глаза признали истину: меч исчез. Он положил свиток на пристенный столик, поднялся и ударил мягким молотком в медный гонг. Звук унесся во тьму, разрываемую молниями и раскатами громом.

Вошел слуга.

— Где Прогнант? — спросил Катон.

— Гроза, господин, гроза. Его дети плачут.

— Мой меч исчез. Немедленно найди мне мой меч.

Слуга поклонился и исчез. Через некоторое время Катон снова ударил в гонг.

— Мой меч исчез. Немедленно разыщи его.

Слуга с испуганным видом кивнул и поспешил скрыться.

Катон взял «Федона» и продолжил чтение, но смысл слов не доходил до него. Он ударил в гонг третий раз.

— Да, господин?

— Пошли всех слуг в атрий, включая Прогнанта.

Когда те пришли, он сердито посмотрел на управляющего.

— Где мой меч, Прогнант?

— Господин, мы искали, искали, но не могли найти.

Катон молниеносно подскочил к управляющему. Никто даже не успел увидеть, как все произошло. Просто раздался сухой резкий звук. Это был удар кулаком по массивной челюсти. Прогнант упал без сознания, но никто не осмелился подойти к нему. Слуги сбились в кучку, дрожа и со страхом посматривая на Катона.

Катон-младший и Статилл ворвались в комнату.

— Отец, пожалуйста, пожалуйста! — плакал Катон-младший, обнимая отца.

Катон оттолкнул сына так, словно от того плохо пахло.

— Марк, я что, сумасшедший, раз ты лишаешь меня средства защиты от Цезаря? По-твоему, я недееспособен, раз ты посмел взять мой меч? Мне незачем кончать жизнь самоубийством, если именно это вас беспокоит. Убить себя очень просто. Все, что надо сделать, — это задержать дыхание или стукнуться головой о стену. Иметь меч — мое право! Принесите мне меч!

Сын убежал, рыдая, а четверо слуг подняли бесчувственного Прогнанта и унесли его. Остались только два раба.

— Принесите мне мой меч, — сказал он им.

В доме что-то затеялось, послышался какой-то шум. Дождь стал стихать, грозовые тучи сместились к морю. Маленький ребенок, едва научившийся ходить, втащил в атрий меч, обеими ручонками ухватившись за орла из слоновой кости. Клинок скрежетал по полу, пока ребенок старательно волок его за собой. Катон наклонился, взял меч, проверил лезвие. Оно было острым как бритва.

— Вот. Я снова сам себе хозяин, — сказал он и вернулся в свою комнату.

Теперь он мог вникнуть в «Федона». Понять смысл. «Помоги мне, Сократ! Покажи, что мои страхи напрасны».

«— Те, кто любит знание, знают, что их души не более чем присоединены к их телам, как клеем или булавками. А те, кто не любит знание, не знают, что каждое удовольствие, каждая боль — это форма гвоздя, прикрепляющего душу к телу. Как заклепка, та, что подражает телу и считает его источником всех ее истин… Есть ли противоположность жизни?

— Да.

— Что?

— Смерть.

— А как мы называем то, что не имеет смерти?

— Бессмертным.

— Есть ли смерть у души?

— Нет.

— Тогда душа бессмертна?

— Да.

— Душа не может погибнуть, когда тело умирает, ибо душа не признает смерти для себя».

Вот подтверждение, истина всех истин.

Катон свернул и перевязал «Федона», поцеловал свиток, потом лег на кровать и заснул глубоким сном без сновидений. Он спал, пока гроза совсем не стихла.

В середине ночи сильная боль в правой руке разбудила его. Он с испугом посмотрел на нее, ударил в гонг.

— Пошли за врачом Клеанфом, — приказал он слуге, — и позови ко мне Бута.

Агент пришел подозрительно быстро. Катон с иронией взглянул на него, понимая, что по крайней мере треть Утики уже знает, что префект потребовал вернуть ему меч.

— Бут, иди в гавань и проследи за погрузкой.

Бут ушел. Проходя к двери, он остановился и прошептал Статиллу:

— Он не думает о самоубийстве, ибо слишком озабочен происходящим. Вам все показалось.

Домашние повеселели, и Статилл, который уже хотел призвать Луция Гратидия, передумал. Катон не поблагодарит его за то, что он пришлет к нему центуриона с уговорами!

Когда пришел врач Клеанф, Катон протянул правую руку.

— Она сломана. Зафиксируй ее чем-нибудь, чтобы я мог ею пользоваться.

Пока Клеанф бился над этой трудной задачей, возвратился Бут. Он сообщил Катону, что гроза раскидала корабли и беглецы не знают, что делать.

— Бедняжки! — пожалел их Катон. — Возвратись на рассвете со свежими новостями, Бут.

Клеанф деликатно кашлянул.

— Я сделал все, что мог, господин, но можно ли мне еще побыть в твоем доме? Мне сказали, что управляющий Прогнант все еще без сознания.

— Ах да! Челюсть этого малого… как его там?.. тверда как камень. Это сломало мне руку, ужасная неприятность. Да, иди и осмотри его, если нужно.

Он не спал, когда Бут сообщил ему на рассвете, что обстановка в порту нормализовалась. Катон лег на кровать.

— Закрой дверь, Бут, — сказал он уходившему Буту.

Как только дверь закрылась, он взял меч, прислоненный к изножью кровати, и попытался воткнуть его в грудь под ребро, слева от грудины. Но сломанная рука отказалась подчиниться, даже когда он сорвал с нее все повязки. В конце концов он просто воткнул лезвие в живот как можно выше и стал двигать его из стороны в сторону, чтобы увеличить дыру в брюшной полости. Пока он стонал и резал, стараясь освободить свою чистую и незапятнанную душу, предательское тело вдруг перестало подчиняться ему и резко дернулось. Катон скатился с кровати, счеты упали на гонг с громким гулом.

Прибежали домашние, впереди всех сын Катона. Они нашли Катона на полу в луже крови. Выпавшие внутренности лежали рядом дымящимися кучками, серые невидящие глаза были широко открыты.

С Катоном-младшим случилась истерика, но Статилл, будучи слишком в шоке, чтобы плакать, увидел, что глаза Катона моргнули.

— Он жив! Он еще жив! Клеанф, он жив!

Врач уже стоял на коленях возле Катона. Он посмотрел на Статилла и рявкнул:

— Помоги же мне, идиот!

Вместе они собрали внутренности Катона и вернули на место. Клеанф, ругаясь, запихивал их в живот, перетряхивая, пока они не разложились как нужно и он смог соединить края раны. Потом он взял кривую иглу, чистые нитки и туго зашил ужасный разрез отдельными стежками, но близко друг к другу. Десятки стежков.

— Он сильный, он может выжить, — сказал он, отступив, чтобы посмотреть на результат своей работы. — Все зависит от того, сколько крови он потерял. Мы должны благодарить Асклепия, что он без сознания.

Катон очнулся. После состояния мирного покоя наступила ужасная агония. Раздался страшный вопль, словно взрыв. Не крик, не стон. Его глаза открылись, он увидел много людей вокруг, лицо сына, отвратительное от слез и соплей. Статилл скулил, как собака, врач Клеанф с мокрыми руками отвернулся от таза с водой, кучка рабов, плачущий ребенок, голосящие женщины.