Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Старший брат отца, Секст, умер первым от воспаления легких во время очень холодной зимней кампании в Италийской гражданской войне. Легкие! Вдруг Цезарь вспомнил, где он раньше видел нечто замеченное им у молодого Гая Октавия. Дядя Секст! Октавий очень похож на него, такой же узкогрудый. Не было времени поговорить с Хапд-эфане, зато теперь он может сказать целителю гораздо больше. Дядя Секст страдал хрипами и раз в год ездил на «огненные поля» за Путеолами, где вдыхал пары серы, бьющие из земли вместе с брызгами лавы и языками огня. Он вспомнил, как отец говорил, что такие хрипы возникают время от времени у кого-нибудь из Юлиев Цезарей, что это наследственная черта. Неужели же эту болезнь унаследовал и молодой Гай Октавий? Может быть, поэтому парень не может регулярно тренироваться на Марсовом поле?

Цезарь позвал Хапд-эфане.

— Трог хорошо тебя устроил, Хапд-эфане?

— Да, Цезарь. Красивые гостевые покои с видом на большой перистиль. У меня есть место, где хранить мои травы и инструменты. Трог также нашел мне ученика. Мне нравится этот дом, мне нравится Римский Форум — за его старость.

— Расскажи мне о хрипах.

— А-а! — воскликнул жрец-врач, черные глаза его расширились. — Ты имеешь в виду хрипы, когда больной дышит?

— Да.

— Но — когда выдыхает или вдыхает?

Цезарь попробовал сымитировать.

— При выдохе, определенно.

— Да, мне они известны. Когда нет ветра и сухо, а по сезону не весна и не осень, больной чувствует себя хорошо, если его не беспокоит какая-нибудь неприятность и он не волнуется. Но когда воздух полон пыльцы, или мельчайших кусочков соломы, или пыли, или вокруг слишком влажно, больному становится трудно дышать. Если он будет продолжать находиться в такой обстановке, у него начинаются хрипы, он кашляет до рвоты, почти задыхается. Иногда умирает.

— У моего дяди Секста была такая болезнь. И он умер, но явно от воспаления легких, после переохлаждения. Наш семейный врач, как я помню, называл это одышкой, — сказал Цезарь.

— Нет, это не одышка. Одышка скорее постоянная борьба за дыхание, а не прерывающаяся, — твердо сказал Хапд-эфане.

— Эта прерывающаяся неодышка может быть наследственной?

— О да. Греки зовут ее астмой.

— Как лучше всего лечить ее, Хапд-эфане?

— Конечно, не так, как лечат ее греки, Цезарь! Они прописывают кровопускание, слабительное, горячие припарки, настойку гидромеля с иссопом и лепешки из гальбана и скипидара. Последние два средства могут немного помочь, признаю. Но в египетской медицине сказано, что астматики очень чувствительные люди. Они принимают близко к сердцу то, на что другие и внимания не обратят. Мы лечим приступы парами серы, но прежде всего мы стараемся предотвращать эти приступы. Советуем больному избегать дышать пылью, не бывать там, где есть солома или сухая трава, держаться подальше от шерсти или меха, пыльцы цветов и морских испарений, — перечислил Хапд-эфане.

— Это на всю жизнь?

— Во многих случаях да, Цезарь, но не всегда. Дети иногда выздоравливают. Гармоничная домашняя обстановка и общее спокойствие помогают.

— Благодарю, Хапд-эфане.

Его беспокойство по поводу состояния здоровья Гая Октавия частично улеглось, хотя возникали проблемы. Мальчика нельзя подпускать к мулам и лошадям. Да, их избегал и дядя Секст! И военные тренировки практически невозможны, а ведь для мужчины, желающего стать консулом, они абсолютно необходимы. Правда, Брут обошелся без них! Но его род слишком влиятелен, богат славными предками, а его состояние столь велико, что ни один коллега или кто-либо равный ему не решится неделикатно намекнуть, что у него напрочь отсутствует боевой дух. А у Октавия нет внушительных предков со стороны отца, и Юлий он лишь по женской линии, что, естественно, не отражается в его имени. Бедняжка! Его путь к консульству будет трудным, может быть, непреодолимым. Если он доживет до той поры.

Цезарь поднялся, заходил по комнате, испытывая горькое разочарование. Казалось, не было шанса сделать Гая Октавия своим наследником. Остается Марк Антоний — какая ужасная перспектива!

Луций Марций Филипп прислал приглашение отобедать в его просторном доме на Палатине: «…чтобы отпраздновать твое возвращение в Рим!» Очень вежливая записка.

Проклиная потерю времени, но зная, что семейная этика требует принять приглашение, Цезарь и Кальпурния в девятом часу прибыли к Филиппу и с удивлением обнаружили, что оказались единственными гостями. Имея столовую, способную вместить шесть пиршественных кушеток, Филипп обычно созывал много гостей. Но не сегодня. Тревожащий знак. Цезарь скинул тогу, убедился, что редкие волосы аккуратно лежат (он отращивал их на затылке, зачесывал на лоб и в торжественных случаях прижимал венком), после чего отдал себя заботам слуги. Тот принес таз с водой, чтобы омыть гостю ноги. Естественно, ему предоставили locus consularis, почетное место на собственном ложе Филиппа. Сам Филипп устроился между ним и молодым Гаем Октавием. Старший сын его почему-то отсутствовал. Может быть, именно потому Цезарь и почувствовал, что что-то не так? Неужели он приглашен, чтобы узнать, что Филипп разводится со своей женой из-за ее шашней с собственным пасынком? Нет-нет, конечно нет! Такие новости не сообщают за званым обедом в присутствии той же жены. Марция, кстати, тоже отсутствует. Только Атия и ее дочь Октавия присоединились к Кальпурнии, заняв три стула напротив единственного стола, придвинутого к ложу.

Кальпурния выглядит просто великолепно. Платье цвета лазурита прекрасно гармонирует с цветом ее глаз. У рукавов новый фасон: от плеча до кисти разрез, скрепленный в нескольких местах маленькими драгоценными камнями. Атия в чем-то светло-лиловом, удачно подчеркивающем ее красоту, а юная барышня выбрала бледно-розовый цвет. Ох, как она походит на брата! Та же копна вьющихся золотистых волос, тот же овал лица, высокие скулы, нос, чуть приподнятый на конце. Только глаза другие — чистый аквамарин.

Когда Цезарь улыбнулся Октавии, она улыбнулась в ответ, показав великолепные зубы и ямочку на правой щеке. Их взгляды встретились, и у Цезаря перехватило дыхание. Тетушка Юлия! Ласковая, мирная, она смотрела на него, обдавая теплом его душу. «Вторая тетушка Юлия! Я подарю этой девочке флакон любимых ее духов и, когда она ими надушится, порадуюсь еще раз. Эта малышка будет покорять всех, кто встретится ей, она просто перл, и бесценный». Он перевел взгляд на юношу и увидел в его глазах безграничное восхищение. О, он обожает свою сестру!

Обед соответствовал нормам Филиппа и включал его знаменитое угощение — однородную желтоватую массу, сливки, взбитые с медом и яйцами. Их доставляли галопом с самой высокой италийской горы в бочонке, засыпанном снегом и солью. Брат и сестра с удовольствием черпали ложками холодную, тающую на глазах массу, равно как и Кальпурния, и Филипп. Цезарь отказался, и Атия тоже.

— Яйца со сливками, — я просто не хочу рисковать, дядя Гай, — нервно засмеялась она. — Вот, попробуй клубнику.

— Для Филиппа не имеет значения, сезон или не сезон, — вежливо сказал Цезарь, еще больше заинтригованный предчувствием чего-то нехорошего, веявшего в воздухе. Он откинулся на валик ложа и насмешливо взглянул на Филиппа, вскинув светлую бровь. — Для такого обеда должна быть какая-то причина. Просвети меня.

— Как было сказано в моей записке, мне просто хочется отпраздновать твое возвращение в Рим. Но признаюсь, есть еще кое-что, — спокойно ответил Филипп.

Цезарь оживился.

— Поскольку мой внучатый племянник лишь восемь месяцев назад стал совершеннолетним, это не может касаться его. Видимо, дело в моей внучатой племяннице. Она что, помолвлена?

— Да, — ответил Филипп.

— А где же будущий муж?

— В Этрурии, в своих поместьях.

— Можно узнать его имя?

— Гай Клавдий Марцелл-младший, — не задумываясь, сообщил Филипп.

— Младший.

— Ну конечно младший, не старший. Ведь старший все еще за границей, поскольку он не прощен.

— А младший, значит, прощен?

— Раз он ничего не сделал и оставался в Италии, почему ему нужно прощение? — раздраженно спросил Филипп.

— Потому что он был старшим консулом, когда я перешел Рубикон, и не попытался убедить Помпея Магна и boni договориться со мной.

— Да ладно, Цезарь, ты же знаешь, что он был болен! Лентул Крус выполнял всю работу, хотя как у младшего консула у него не было фасций на январь. Сразу после принятия клятвы Марцелл-младший слег в постель и оставался в ней несколько месяцев. Никто из врачей не мог определить, чем он болеет, так что я лично считаю это уловкой, способом избежать недовольства его намного более воинственных братьев, родного и двоюродного.

— Ты хочешь сказать, что он трус?

— Нет, не трус! О, Цезарь, иногда ты слишком уж въедлив! Марцелл-младший просто осторожный человек, сумевший в свое время понять, что тебя нельзя победить. Для любого человека не позор хитрить со своими менее проницательными родичами, — сказал Филипп, состроив гримасу. — Родня порой доставляет нам множество неудобств. Посмотри на меня, с моей матушкой Паллой и сводным братцем, пытавшимся убить собственного отца! Не говоря уже о моем отце, который постоянно хитрил и лавировал. Вот почему я стал эпикурейцем и остаюсь нейтральным в политике. И посмотри на себя, с твоим Марком Антонием!