Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Прелестные серые глаза посуровели. Внезапно в ней проглянул Катон.

— Нет, мой отец этого не одобрит.

— Да, любимая, в обычной ситуации так бы и было, — очень серьезно сказал Брут. — Успокойся, Порция, ты же знаешь Катона! Он отнесет это к победе республиканцев. И посчитает правильным. Наши семьи должны помогать друг другу. Чтобы дочь Катона оставалась без дома? Я осуждаю Цезаря за этот шаг. Луций Бибул слишком юн, чтобы причислять его к республиканцам.

— Зато отец его был самым ярым из них.

Порция отвернулась, демонстрируя профиль, очень похожий на профиль Катона. Огромный горбатый нос, благородный с точки зрения Брута. Рот… о, рот вообще безумно красив!

— Да, ты прав, — сказала она, повернулась к нему и со страхом спросила: — Но ведь на торги придет много народу. Что, если кто-то другой приобретет этот дом?

Он засмеялся.

— Порция! Кто может предложить более высокую цену, чем Марк Юний Брут? Кроме того, это хороший дом, но он вряд ли сравнится с дворцами Помпея Магна или Метелла Сципиона. Большие деньги будут сражаться там. Сам я не стану покупать дом, а прибегну к услугам агентов. Так что сплетен в Риме не будет. А я скуплю и поместья твоего отца в Лукании. Больше ничего, только их. Я хочу, чтобы у тебя от него что-нибудь сохранилось.

Она заплакала.

— Ты говоришь так, словно он уже мертв, Брут.

— Многие могут быть прощены, Порция, однако мы с тобой знаем, что Цезарь никогда не достигнет согласия ни с кем из тех, кто уехал в провинцию Африка. Но Цезарь не вечен. Он старше Катона, который, возможно, однажды вернется домой.

— А почему ты попросил у него прощения? — вдруг спросила она.

Он помрачнел.

— Потому что я не Катон, дорогая. Хотел бы я быть таким, как Катон! О, как хотел бы! Но если ты действительно собираешься связать со мной свою жизнь, ты должна знать, каков я. Мать моя говорит, что я трус. Права ли она, я не знаю. Я… я не могу объяснить, что со мной происходит, когда дело доходит до битвы или до противоборства таким людям, как Цезарь. Я теряюсь.

— Мой отец скажет, что я не имею права любить того, кто сдался Цезарю.

— Да, он тебя не одобрит, — согласился Брут и улыбнулся. — Значит ли это, что у нас с тобой нет общего будущего? Я не поверю.

Она крепко обняла его.

— Я женщина, а женщины слабы, как говорит мой отец. Он не одобрит, но я не могу жить без тебя и не стану!

— Тогда ты будешь ждать меня? — спросил он.

— Ждать?

— Цезарь облек меня полномочиями проконсула. Я должен немедленно ехать в Италийскую Галлию как новый ее губернатор.

Руки упали. Порция отодвинулась.

— Цезарь, — прошипела она. — Все вертится вокруг Цезаря, даже твоя ужасная мать!

Брут сгорбился.

— Я понял это еще ребенком, когда он вернулся после своего квесторства в Дальней Испании. Он стоял среди женщин как бог. Такой ослепляющий! Источая величие! Моя мать влюбилась в него, и он буквально поработил ее. Это ее-то! Со всеми амбициями! Патрицианку Сервилию Цепиону! Она ради него отринула всю свою гордость, смирила свой нрав. А после смерти моего отчима Силана решила, что он на ней женится. Но Цезарь отказался на том основании, что она изменяла своему мужу. «С тобой, только с тобой!» — кричала она. Но он сказал, что это не имеет значения. Факт есть факт. Измена всегда остается изменой.

— Как ты узнал об этом? — спросила Порция с интересом.

— Придя домой, она орала и визжала, как Мармолик. Все домашние слышали, — просто сказал Брут и поежился. — Но в этом весь Цезарь. Чтобы противостоять ему, нужен кто-нибудь вроде Катона, а я, любовь моя, не Катон и никогда им не стану. — Его глаза наполнились слезами, он взял ее руки в свои. — Прости мне мои слабости, Порция! Полномочия проконсула — несказанная щедрость, а я ведь даже претором еще не был! Италийская Галлия! Как я могу отказать ему? Я не смею.

— Да, я понимаю, — угрюмо сказала она. — Поезжай и управляй своей провинцией, Брут. Я буду ждать.

— Ты не против, если я пока ничего не скажу о нас моей матери?

Она засмеялась своим странным смехом, но отнюдь не радостно, а печально.

— Нет, дорогой Брут, я не против. Если она на тебя наводит ужас, то на меня и подавно. Давай не будем будить чудовище до поры. Оставайся пока мужем Клавдии.

— Ты слышала что-нибудь о Катоне? — спросил он.

— Ни слова. И Марция тоже. Она очень страдает. Конечно, теперь ведь ей придется вернуться к отцу. Филипп пытался заступиться за Марцию, но Цезарь был неумолим. Все, что принадлежало моему отцу, конфисковано, а она отдала ему все свое приданое на восстановление базилики Порция после сожжения Клодия. Филипп недоволен. Она так плачет, Брут!

— А что с твоим приданым?

— Оно тоже пошло на восстановление базилики Порция.

— Тогда я положу кое-что для тебя к банкирам Бибула.

— Катон не одобрил бы.

— Если Катон забрал твое приданое, любовь моя, он утратил право на свое мнение по этому вопросу. Пойдем, — сказал он, поднимая ее с кресла, — я хочу еще раз поцеловать тебя где-нибудь, где не будет свидетелей.

У двери ее комнаты он серьезно посмотрел ей в глаза.

— Мы ведь двоюродные брат и сестра, Порция. Может быть, нам не стоит заводить детей?

— Мы только сводные брат и сестра, — резонно заметила она. — Твоя мать и мой отец, кстати, тоже.

Очень много денег было вынуто из кубышек, когда собственность непрощенных республиканцев пошла с молотка. Через Скаптия Брут легко приобрел дом Бибула, его большую виллу в Кайете, его латифундию в Этрурии и фермы в Кампании, а также все виноградники. Брут решил, что лучший способ обеспечить Порцию и молодого Луция — это скупить все, чем владел Бибул. Но с поместьями Катона в Лукании ему не повезло.

Агент Цезаря, Гай Юлий Арверн, дал за поместья Катона значительно больше, чем они стоили, и когда сумма стала чрезмерной, Скаптий перестал набавлять. У Цезаря были две причины купить эти виллы. Во-первых, его грело то, что ими владел сам Катон. А во-вторых, он хотел отдать их троим экс-центурионам, чтобы упрочить их положение среди сенаторов. Ведь Децим Карфулен и двое других храбрецов были увенчаны corona civica и по закону Суллы имели право войти в сенат.

— Странно, но мне кажется, что мой отец это одобрил бы, — сказала Порция Бруту, когда тот пришел попрощаться.

— Я совершенно уверен, что Цезарь совсем не стремится получить его одобрение, — сказал Брут.

— Значит, он не понимает отца. Отец ценит храбрость столь же высоко, как и Цезарь.

— При той ужасной вражде между ними, Порция, им друг друга никогда не понять.

Особняк Помпея на Каринах достался Марку Антонию за тридцать миллионов сестерциев, но когда он небрежно сказал аукционистам, что задержит выплату до тех пор, пока у него не наберется достаточно денег, старший аукционист отвел его в сторону.

— Боюсь, Марк Антоний, ты должен заплатить всю сумму немедленно. Приказ Цезаря.

— Но я же останусь без сестерция! — возмутился Антоний.

— Плати сейчас, или лишишься права на эту собственность и заплатишь штраф.

Антоний, ругаясь, заплатил.

А приобретения Сервилии, новой владелицы латифундии Лентула Круса и нескольких доходных виноградников в фалернской Кампании, обошлись ей даже дешевле, чем она себе мыслила.

— Мы получили инструкции взять с тебя сумму на треть меньше той, которую ты предложила, — сказал старший аукционист, когда она пришла рассчитаться.

Сервилия не стала обращаться к агентам, ей, как женщине, было намного выгоднее участвовать в торгах самой. Ведь на нее не смотрели как на серьезного покупателя, давая шанс ударить исподтишка.

— Инструкции от кого? — спросила она.

— От Цезаря, госпожа. Он сказал, что ты поймешь.

Понял весь Рим, включая Цицерона, который чуть не упал с кресла от смеха.

— Ай да Цезарь! — крикнул он Аттику, другому успешному покупателю, пришедшему к нему, чтобы сообщить новость. — Треть срезал! Треть! Что бы там ни было, но согласись, он человек остроумный!

Соль анекдота крылась, конечно, в том, что третья дочь Сервилии, Тертулла, была и дочерью Цезаря.

Сервилии анекдот, разумеется, не понравился, но не настолько, чтобы отвергнуть скидку. В конце концов, десять миллионов есть десять миллионов.

Гай Кассий, который не покупал ничего, тоже был не в восторге.

— Как он смеет прохаживаться на счет моей жены! — брюзжал он сердито. — Кого ни встретишь, все потешаются, все каламбурят!

Но кое-что большее, чем родство его жены с Цезарем, беспокоило Кассия. Брут, одного с ним возраста и на таком же уровне cursus honorum, будет править Италийской Галлией как проконсул, а ему, Гаю Кассию, всучили должность легата-пропретора в провинции Азия. Хотя Ватия, губернатор провинции Азия, был его шурином, Кассий его не любил.