Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

— Ур был одним из значительных и достойных уважения проектов по созданию лучшего будущего для человечества, — сказал мне Хельвинтр, протягивая оружие. – Он провалился, как и многие до него, но дух его был велик, а цель – безупречна. Я вручаю тебе этот пистолет, дабы он напоминал тебе об этом духе. То, что мы свершим сегодня, будет кровавым деянием, но сделаем мы это с той же целью. Объединение. Спасение. Лучшее будущее для людей.

С этими словами я поспорить не мог. Старания и кровь, тяжести и невзгоды – это была цена, достойная лучшего будущего. Битва за идеалы никогда не давалась легко, будь итогом возведение одного города-мечты или же разрушение другого.

Единственное, в чем я сомневался, и я признаюсь, что сомнение таилось в моем сердце, так это в том, значил ли Ур для меня хоть чем-то. Я прожил жизнь, полагая, что значил. Я прожил жизнь, веря в целостность своей личности и воспоминаний. Теперь же я ни во что не верю. Я услышал игру на клавире. Увидел деревянную лошадку. Лицезрел, как встает солнце над Террой, и отвернулся от окна, чтобы увидеть лицо, которого не мог вспомнить. Глаза без лица. Лицо без глаз. Фигуры на старой игральной доске. Атам, словно ледяной клинок, сверкает во мраке.

Тем не менее, я взял оружие.

На палубах «Нидхёгга» кипела жизнь. Подъемники устанавливали десантные корабли на пусковые рампы. Туда-сюда носились поезда с боеприпасами. Из-за проверки двигателей огромного количества трансатмосферных челноков палуба до самых верхних уровней заполнилась густым белым дымом, походившим на летние облачка. Под светом встроенных в потолок ламп мы казались идущими по небесам богами Вышнеземья, повелителями созидания и разрушения. Мы слышали перестук молотков и клепальных машин оружейников, спешно заканчивающих ремонт. Здесь ковался вюрд.

Меня прикрепили к стае Йормунгндра Два Клинка. В нее входили также Медведь, Богобой, Эска и Хельвинтр. Волки не спускали с меня глаз, в любой миг ожидая, что я рухну на пол, закачу глаза и с идущей изо рта пеной буду молить о прощении голосом Алого Короля.

Но этого не случилось. Он молчал.

Для кары Просперо Волчий Король собрал весь Шестой легион. Полный легион, дабы наказать полный легион. Собравшийся у Тардии флот останавливался еще трижды, чтобы соединиться с остальными силами. Кроме того, чтобы усилить Влка Фенрика, Всеотец направил войска Безмолвного Сестринства и кустодиев.

Думаю, Шестой легион едва ли нуждался в усилении. Ни один астартес в Империуме не сумел бы одолеть Волка в поединке, и мы обладали численным перевесом. Много лестных слов можно сказать о Страже Шпилей Просперо и других вспомогательных силах, но единственными достойными внимания были лишь другие астартес, а легион Магнуса Красного был небольшим по сравнению с Влка Фенрика.

Тем не менее, в Шестом легионе царило опасение. Сила Алого Короля происходила из малефика, что и было камнем преткновения. И теперь, когда дело дошло до открытого противостояния, он покажет свои острейшие когти. Не важно, превосходили мы Тысячу Сынов в десять, сто или даже тысячу раз, магия могла уравнять наши шансы. Скрепя сердце, все командиры стай признали, что Безмолвное Сестринство может означать разницу между победой и поражением. Лишь они по воле Всеотца могли рассеять и погасить колдовство Магнуса и его сынов-последователей.

Присутствовал и страх. Он ощущался в трэллах и вспомогательных войсках. Не думаю, что астартес могут чувствовать страх, по крайней мере тот, что знаком людям. Скорее тревогу. Но я знаю, больше всего Стая ценит истории о малефике, ибо лишь его они неспособны убить, а потому он – то единственное, что привносит в жизни Волков дрожь опаски.

Мы вырвались из имматериума прямо в малефик.

Я боялся. В моем сердце поселился страх. Я надел маску, чтобы отпугнуть его.

За время перелета от Тардии до системы назначения я успел украсить свою маску и кожаное одеяние. Эска Разбитая Губа дал мне пару общих советов, а Орсир и Эртхунг Красная Рука показали мне узелковые узоры, которые можно было использовать. Я решил сделать маску со стилизованными рогами вожака саенети, которые начинались бы у переносицы и формировали надбровные дуги. Так я хотел почтить память Улвурула Хеорота, прозванного Длинным Клыком, который спит ныне на красном снегу. Маску и кожаные одежды я выкрасил в черный цвет, а в центр лба маски добавил циркумпункт, символ-оберег. С охраняющим оком, ветвистыми рогами и искривленном в оскале ртом исходящая от нее угроза будет отгонять все, кроме самого темного малефика.

Воины Тра готовились к атаке. То будет резня, и им предстояло обрезать нити, а потому они облачались в лики Смерти. Естественно, большинство было вооружено клинками и болтерами – истинным, испытанным оружием Влка Фенрика. Но ярлы открыли свои оружейниумы, и Огвай выдал хранившееся у него оружие всем желающим ветеранам своей роты. Не я один в тот день получил подарок из оружейной.

Некоторые Волки обрели улучшения, превратившие их бронированные перчатки во всесокрушающие кулаки или даже промышленные когти. Иные проверяли необычайно большое мельта-оружие с бронированными кабелями, покрытые узорами лазерные пушки или даже колоссальные штурмовые пушки с вращающимися стволами, которые обычному человеку казались совершенно неподъемными.

На экранах, размещенных между «Грозовыми птицами», свисающих с потолка посадочной палубы, словно продукты в кладовой, постепенно росло изображение призрачного, утопического Просперо.

В последнюю ночь меня посетил сон. Это был сон, который я вижу с тех пор, как покинул Терру, и которому больше не доверяю. Он хотел притвориться воспоминанием, но был пронизан ложью. Я знаю, что предшествовавшие отбытию месяцы находился на борту сверхорбитальной платформы «Лемурия». Я снимал роскошный люкс на нижней стороне платформы. Это действительно было. Я знал, что из-за искусственной гравитации чувствовал себя уставшим и не выспавшимся.

Я помню, что каждое утро сквозь ставни пробивался золотой свет, придавая комнате теплый и уютный вид.

Помню, что всегда раздавался электронный перезвон, после чего объявлялось мое время пробуждения.

Я прибыл на «Лемурию», чтобы привыкнуть к космосу, прежде чем сесть на корабль, который унесет меня в неведомые дали. Еще я прилетел туда, чтобы уединиться. Мне с таким трудом удалось вырвать себе отпуск, освободиться от оков Терры, и поэтому мне совершенно не хотелось, чтобы здравомыслящие люди, вроде Василия, пытались отговорить меня.

Конечно, теперь я понимаю, что на самом деле дела обстояли несколько иначе. Мое положение в Консерватории было не таким зыбким и недооцененным, как я считал. Об этом я узнал из надежных источников.

Думаю, тогда я был не в себе. Уже тогда на меня влияли. А возможно, на самом деле манипулировать мной начали задолго до этого события. Желание покинуть Терру пришло ко мне не само собой. Как и желание изучить Фенрис. Честно говоря, скажите мне, братья, какой человек, боящийся волков, отправится встретиться со своим страхом на планету волков? Это бессмысленно. Простите, но меня даже не особо интересовала культура Фенриса.

Это увлечение также не возникло само собой.

Еще одной причиной, по которой я находился на сверхорбитальной платформе, был визит в биомеханическую клинику. Некий инстинкт, или внушенный инстинкт, подсказывал мне, что на Фенрисе я вряд ли смогу делать заметки или составлять письменные записи. Поэтому мне пришлось перенести операцию по замене правого глаза на аугметическую копию, служившую также оптическим записывающим устройством. Мой настоящий глаз, изъятый хирургическим путем, хранился в клинике в стазисной камере, готовый к обратной пересадке после моего возвращения.

Иногда мне интересно, какие он видит сны.

В моем повторяющемся сне я просыпаюсь в своей комнате, когда объявляется пятый час. Это день операции. Я стар, старше себя нынешнего во всех отношениях, кроме возраста. Мое тело устало. Я поднимаюсь, ковыляю к окну и нажимаю на кнопку, чтобы открыть ставни. Они поднимаются с низким гулом, и в комнату затекает золотистый свет. Я выглядываю в окно, и передо мной открывается потрясающее зрелище. Я делал так каждое утро, ибо каждый раз мог стать последней возможностью увидеть зрелище столь потрясающей красоты своими глазами. Своими настоящими глазами.

В ту последнюю ночь перед Просперо во сне появились новые детали. Не думаю, что в него намеренно внесли новые элементы, просто я видел его уже столько раз, что начал подмечать новые, ранее незамеченные вещи.

Через приоткрытые дверцы стенного шкафа я заметил стоявшую на сундучке деревянную лошадку. Из соседней комнаты доносится игра на клавире. Пахнет свежим яблочным соком. В углу полки в небольшом красивом футляре красовалась Награда Даумарл рядом с осетийской молитвенной коробочкой. На маленьком столике у окна лежала открытая регицидная доска. Судя по фигурам, до конца игры оставалось три-четыре хода.