Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Иногда бывали особые случаи.

Вот история с фантастом Григорием Никитичем Грибоносовым, известным под псевдонимом Гребнев.

Калакуцкая подбросила АНу, что называется, на засыпку, задание почти как для Золушки — подготовить к печати не рукопись, собственно, а отдельные наброски повести «Мир иной». Гребнев в конце своей жизни сильно пил, был уже совсем больным человеком и не успел ничего толком написать. Но придумано было неплохо; опять же он считался почти классиком. И жена его приходила, плакала, мол, аванс проели и пропили давно, но договор-то есть, и рукопись одобрена (как это ни странно — по нескольким десяткам страниц). А им кушать совсем нечего. И тогда издательство заплатило ему из жалости полную сумму гонорара. А Гребнев взял и умер. Вот заведующая Аркадию и вручила от большой любви эти полсотни листочков: отредактируйте, говорит. Но это была не редакторская работа, там надо было сочинять с нуля почти всё. И он справился, даже определённое удовольствие получил.

Почему вообще взялся? Наверно, было несколько причин: и привычка не пасовать перед трудностями, и даже чисто спортивный азарт: «А вот не слабо!» и особое отношение к автору. Ведь ещё в школе безумно увлекался его повестью «Арктания» (заметьте, какое удивительное созвучие: Аркадия некоторые так и звали — Арктан), зачитал её до дыр, заставлял читать Бориса, сделал множество иллюстраций, порывался писать продолжение. И вот судьба так неожиданно повернулась через двадцать лет — ну, прямо, как подметил БН, каверинская история, в стиле «Двух капитанов»! И ещё маленькая, но немаловажная деталь: там, в «Мире ином», было про Дальний Восток, а он же знал его, любил по-настоящему, и воспоминания были совсем свежими.

Повесть вышла с упоминанием АНа как редактора, но сегодня уже можно говорить о реальном соавторстве.

Бывали истории и совсем другие. Например, бакинцы Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов, прислали в «Детгиз» свой «Экипаж „Меконга“» — рукопись толстую, на первый взгляд, просто неохватную. А психология редактора — всегда одна: если много текста, значит, почти наверняка либо халтура, либо графомания. Ну и пролежала она в редакции добрый год, забытая всеми. И вот в один прекрасный день вызывает Калакуцкая, и это уже задание не для Золушки, это весьма почетное и ответственное поручение: написать разгромную рецензию на залежавшуюся рукопись и отослать её авторам. За такую работу сторонним рецензентам деньги платили. Некоторые жили на это. Два рубля за прочитанный авторский лист, и это уже без вычетов, при хорошей загрузке получалась вполне достойная зарплата. А ещё учтите, что кандидату наук платили три, а доктору — вообще пять рублей с листа. И читать в этих случаях можно было наискосок, через страницу.

От АНа тоже никто не требовал внимательного чтения. Однако он как начал, так и не смог оторваться. Рабочего дня не хватило, забрал домой. И дома читал всю ночь. Наутро доложил: «Никуда не отправляем, эту нужно издавать немедленно». Получился небольшой скандальчик, потому что бумажные объёмы уже распределены и дополнительной фантастики никто не планировал. Но АН был настойчив, выкинул несколько переизданий и всё-таки подсунул роман и директору, и главному редактору. Ошеломленные его натиском, они дали добро. Всё это происходило не так быстро. Евгений Львович вспоминает в подробностях, как получил от АН первое доброжелательное письмо, как делал исправления по его советам, как они с соавтором сокращали текст, как он приезжал в Москву…

«Уважаемые товарищи! Мы с интересом и удовольствием ознакомились с „Экипажем „Меконга““. На наш взгляд, книга получается. Рукопись читается отлично, и вас можно поздравить с литературной удачей. Конечно (без этого сакраментального „конечно“ таких писем не бывает. — А.С.), поработать ещё придётся немало…» —

пишет АН. Что любопытно, это первое письмо датировано 24 августа — в точности тем днём, когда БН на Кавказе делает запись в дневнике о своих современниках, уже сегодня годных для коммунизма. Евгений Львович определенно был одним из них, и его двоюродный брат Исай Борисович — конечно, тоже.

Войскунский вспоминает:

«В первой половине января (1961 года. — А.С.) я прилетел в Москву с переработанным романом. В „Детгизе“ познакомился с Аркадием Стругацким. Мне он понравился с первого взгляда: рослый усатый очкарик поднялся из-за стола с дружелюбной улыбкой, мы пожали друг другу руки, и тут он говорит: „Бойтесь женщин, падающих с теплоходов“. Это фраза из „Меконга“. И сразу у нас возникла, как я полагаю, взаимная приязнь. Я побывал у Аркадия дома, на Бережковской набережной, познакомился с его красивой белокурой женой Леной. Конечно, мы и водки выпили по случаю знакомства, очень быстро превратившегося в дружбу».

Войскунский знал Стругацкого ещё по первой повести и рассказам. Стругацкий отметил Войскунского по первым же страницам рукописи. Рыбак рыбака видит издалека. Время было хорошее, но даже в хорошее время не бывает много по-настоящему хорошей литературы. Они понимали, что надо помогать друг другу. Войскунский был старше, Стругацкий был опытнее как писатель и редактор. Им было, что подсказать друг другу. Но уже через пару лет, а точнее с выходом в свет «Попытки к бегству», Евгений Львович понял, как он сам признается, что этим авторам советовать больше нечего. Вдруг сделалось совершенно очевидно, насколько они выше всех…

И в этом контексте особенно интересно вспомнить ещё одну страничку из редакторской биографии АНа. Был в тогдашней фантастике человек, который не просто считал возможным давать советы всем, но мнил себя патриархом, классиком, великим и непогрешимым. Речь, конечно же, об Александре Петровиче Казанцеве. Этого персонажа нам придётся упомянуть ещё не раз. К сожалению.

Весной 1961-го на редактуру к АНу попадает роман «Внуки Марса». Вот как он сам об этом рассказывал:

«Значит, получил я рукопись. Вызывает меня заведующая редакцией, Казанцев сидит, надутый, как клоп. Поздоровались. „Вот, Александр Петрович принес свою новую рукопись. Называется „Внуки Марса““. „Ну, — я говорю. — Страшно рад. Страшно горд“. <…> Вам хорошо, ребятушки, смеяться, а тогда же Казанцев был, так сказать, вождем фантастики нашей, бог и царь. Папа Римский… Ну, взял я… Язык, вы сами понимаете… Идея — черт с ней, в конце концов. Правда, она содрана. <…> Интересный очень роман был в 20-х годах — „Последний рейс „Лунного Колумба““. Там, где исходной идеей является происхождение людей от селенитов. <…> Так что на идею я особого внимания не обращал. Но уж очень плохо было написано, и я так аккуратно карандашиком поверх стал писать свой вариант. Тут как раз полетел Гагарин. Я написал Казанцеву, что первую главу отредактировал, надо бы показать, согласны ли встретиться. „Ну, приезжайте“. Я поехал. Гремела музыка. Где-то там Гагарин с Хрущёвым пьянствовали. А я, значит, пришел к Казанцеву. Он сидит на телефоне и диктует на тему: „О чем ещё мечтать фантастам?“ Или: „Что ещё осталось фантастического?“ <…> Он увидал мою карандашную вязь: „Нет, — говорит, — я ни одного слова не приемлю. Извольте стереть и сдавать в производство“. Я говорю: „А вам не кажется, что, вот…“ „Нет, мне кажется, что я сказал лучше, чем вы написали…“ Я поехал к заведующей: „Вот, так и так. Казанцев требует, чтоб пустили в производство безо всякой редактуры“. — „Старый дурак! — сказала Калакуцкая. — Ну и давайте, Аркадий Натанович, пусть он сам за себя ответит хоть раз в жизни“».